Том 2. Повести

Альберто окаменел. Балдуин же, напротив, подкрался на цыпочках сзади и ладонями закрыл ей глаза.

— Балдуин! — проговорила Эзра. — Узнаю тебя по рукам.

«И голос тот же», — вздохнул Марозини.

— Угадала, — ответил Балдуин. — Теперь остается еще отгадать, кого я к тебе привел.

— Дедушку Рикардо — нашего соседа. Отпусти!

— Не отпущу, пока не отгадаешь.

— Перестань, Балдуин. Кто еще может быть? Синьор Милени из Болоньи…

— Его-то уж наверняка здесь нет. Но здесь есть кто-то, кого ты любишь больше всех на свете.

— Откуда мне знать, — строптиво ответила Эзра и топнула ножкой. — Отпусти, а то укушу!

— Ай-яй-яй, значит, ты не знаешь, кого больше всех на свете любишь? И твое сердечко ничего тебе не нашептывает? И глухо и немо?.. Эзра, здесь твой будущий муж!

— Альберто! — закричала Эзра и, вырвавшись из рук Балдуина, в то же мгновение очутилась в объятиях Марозини.

Альберто, потрясенный, обнял ее. Он все слышал, все видел, но ничего не понимал.

— Она — твоя, — грустно сказал Балдуин, — она всегда была твоею. Когда в Неаполе ты отдал ее мне, она была еще ребенком. Ей надоело затворничество, и поэтому она пошла со мной. Ей хотелось чего-то нового. Словом, женщина есть женщина, и, следовательно, она капризна. Она поехала со мной, но уже в первый же день на корабле я увидел, что она грустит, что ей не хватает тебя. На другой день прибавилась тоска по родине… Пока мы добрались в Верону, она заболела и призналась, что любит только тебя. Я тотчас отправился обратно в Неаполь за тобой, но тебя уже и след простыл.

— Возможно ли все это? О боже праведный! — шептал Марозини.

Эзра нежно, словно голубка, смотрела на него большими черными, как маслины, глазами и кротко кивала прекрасной головкой: «Да, так оно и было, все так и было».

— Я повсюду искал тебя, Альберто, повсюду, — продолжал Балдуин, — пока наконец не нашел. Пойдем, Альберто, я тебе все расскажу подробно. Намиловаться с Эзрой еще успеете. Жизнь достаточно долга…

Он взял Альберто под руку и поведал обо всем, что его другу следовало знать. Рассказал, как построил для Эзры такой же домик, какой был у нее в Неаполе, — и что так пожелала Эзра.

Рассказал и о том, что сам ни разу не переступил порога этого домика. («Ах, Альберто, Альберто, коварную розу подарил ты мне: аромат ее можно было вдыхать ежедневно, но сорвать нельзя!») Дал отчет Балдуин и о наследстве Эзры:

— Я заботился о нем честно и не без успеха. Знай, Альберто, вряд ли найдется сегодня в Вероне такой же богатый человек, как ты.

* * *

На этом я закончу свой первый рассказ. Эзра и Альберто снова встретились и, разумеется, жили бы счастливо до сих пор, если бы не умерли.

Возможно, читатель скажет:

— Они не умерли, потому что никогда и не существовали. Слишком уж они хороши для жизни. Их честность гипертрофирована. Один уступает свою невесту другому, хотя и любит ее, другой — возвращает невесту, не притронувшись к ней, хотя тоже любит ее. Да еще приумножает ее приданое. Деньгам никто из героев не придает никакого значения. Один хочет умереть ради другого. Смешно! Они так хороши, что даже убийца и тот оказывается человеком исключительной честности.

Но здесь в разговор вступает писатель:

— Нет у этих людей никаких других изъянов, господа, кроме того, что им по четыреста лет.

С этим возгласом он, писатель, отбрасывает свое старинное гусиное перо, вдевает в ручку перо стальное, блестящее и острое, снимает с глаз очки, через которые его предшественники, старые писатели, взирали на мир, и, глядя свободными просветленными очами, начинает писать следующее повествование… 

Повесть вторая

Давайте перепрыгнем через четыреста лет. Гип-гоп — и мы здесь, в Будапеште. Все равно связь между двумя рассказами в некотором роде сохранится. Но постойте, может быть, мы выбрали неудачное место? Ведь Будапешт не слишком подходящая арена для необычайных событий, достойных пера беллетриста. Любовные истории случаются и в Будапеште, но о них знают все окрестные старухи: пикантные, с перчиком, драмы, самоубийства на любовной почве в отдельном номере какой-нибудь гостиницы, бежавшие юноши, похищенные невесты и тому подобные избитые шаблоны.

Будапешт виден насквозь; он не настолько велик, чтобы питать фантазию писателя полутьмой бесконечных уличных лабиринтов, но достаточно шумен для того, чтобы гномы, лешие, сирены и нимфы предпочли перебраться из него в другое место. Здесь весьма затруднительно заявить, что в такой-то и такой-то час, верней всего в полночь, по улице Ваци, прогуливались привидения, — тогда как в Сентмихайфалве и в Бадьоне им ничего не стоит выйти из могил. Здесь и мистицизм принужден обратиться в бегство, ибо в полночь конка уже не ходит по Керепешской дороге до кладбища *, а привидения не рискуют слишком удаляться от могильных плит. В корзине поэтического реквизита здесь очень многого не хватает: нет аромата цветов, нет росы, нет соловьиных трелей. Вместо росы нынче пыль, вместо аромата цветов — вонь мыла и керосина, вместо пения птиц — шарманка.

И ты, добродушный, шаловливый, мягкосердечный Поль де Кок, заставляющий своих героев пировать на пышных банкетах в самых различных ресторанах Парижа, ты думаешь, что и здесь сумел бы заставить разговориться своих персонажей в раскрутиться романтический сюжет? Выкинь это из головы, добрый мастер пера, так как роман, который развертывается сегодня в ресторане Сиксаи, способен вызвать лишь снисходительную усмешку на устах читателей.

Помилуй, ведь то, что происходит у Сиксаи, завсегдатай этого ресторана знают во сто крат лучше самого писателя, и если бы здесь даже произошло что-либо интересное, то от завсегдатаев сразу узнал бы об этом весь город.

С чего бы ты начал плести нить своего сюжета? Можно было бы начать с пряжи и с юркого маленького челнока, но нет ремизки, в которую ты смог бы вплести цветную нить. Кто сегодня верит в драмы у «Английской королевы»? Ведь нам известен каждый посетитель этой ресторации. Там, в бельэтаже, за широким столом, за которым прежде восседал Ференц Деак *, ужинают теперь несколько престарелых депутатов, которым только и остался от Деака в наследство разве что вот этот стол. Внизу, в большом нижнем зале, веселится вечерами под цыганскую музыку денежная, но не самая именитая часть столицы. Едят ростбифы, размышляют над биржевыми или политическими новостями вечерних газет — один день похож на другой, как две капли воды. И так каждый вечер, пока не происходит смена завсегдатаев.

Ибо завсегдатаи меняются. Есть в будапештских ресторанах этакие гости-кочевники. Ведь здесь каждый тянется к гербам. Богачи ходят в «Английскую королеву», потому что еще совсем недавно ее посещала высшая знать. Ужинать в «Английской королеве» — «шикарно».

Но аристократы играют с богачами в прятки; они исчезают оттуда, где их обнаруживают, и снова появляются там, где их не ждут. Богачи опять находят их, и так продолжается без конца, пока наконец аристократия не получила возможность скрыться от обывательских глаз на украшенной мраморным каминами лестнице «Национального казино» *. Стеклянные двери закрываются за ними — и игре приходит конец.