Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907
Шрифт:
Тюха.Ну да, мы.
Сперанский.Неизвестно, Антон Егорович, никому не известно.
Тюха.Никому?
Сперанский.Никому.
Тюха (оглядываясь). А Савке?
Сперанский.И ему не известно.
Тюха.Савка все знает.
Сперанский.А этого и он не знает. Нет.
Тюха (грозит пальцем). Тише! Тише!
Оба
Тюха (таинственно). Куда это они идут, а?
Сперанский.На поднятие иконы. Завтра праздник, поднятие иконы.
Тюха.Нет, а по-настоящему! По-настоящему, понимаешь?
Сперанский.Понимаю. Неизвестно. Никому не известно, Антон Егорыч.
Тюха.Тише! (Кривит весело лицо, закрывая рот рукой и озираясь.)
Сперанский (шепотом). Чего вы?
Тюха.Молчи, молчи! Слушай.
Оба слушают.
Тюха (шепотом). Это — рожи.
Сперанский.Да?
Тюха.Это — рожи идут. Множество рож. Видишь?
Сперанский (вглядываясь). Нет, не вижу.
Тюха.А я вижу. Вот они, смеются. Отчего ты не смеешься, а?
Сперанский.Мне очень грустно.
Тюха.Нет, ты смеешься, все смеются. Молчи, молчи!
Пауза.
Тюха.Слушай: никого нет. Никого, понимаешь? И Бога нет, и человека нет, и зверя нет. Вот стол — и стола нет. Вот свечка — и свечки нету. Одни рожи, понимаешь? Молчи! Молчи! Я очень боюсь.
Сперанский.Чего?
Тюха (близко наклоняясь). Помереть со смеху.
Сперанский.Да?
Тюха (утвердительно кивая головой). Да. Помереть со смеху. Увижу такую рожу и начну хохотать, хохотать, хохотать и умру. Молчи, молчи, я знаю.
Сперанский.Вы никогда не смеетесь.
Тюха.Нет. Я постоянно смеюсь, только вы этого не видите. Это ничего.
Я только умереть боюсь: увижу такую рожу и начну хохотать, хохотать, хохотать. Так, подступает. (Потирает себе грудь и горло.)
Сперанский.Мертвые все знают.
Тюха (таинственно, со страхом). Я Савкиной рожи боюсь. Очень смешная, от нее можно умереть со смеху. Главное дело, остановиться нельзя, понимаешь? Будешь хохотать, хохотать, хохотать! Тут никого нет?
Сперанский.По-видимому, никого!
Тюха.Молчи, молчи, я знаю. Молчи.
Пауза. Шаги становятся громче, как будто в самой комнате.
Тюха.Идут?
Сперанский.Да,
идут.Пауза.
Тюха.Я тебя люблю. Спой-ка ты мне эту, твою… А я слушать буду.
Сперанский.Извольте, Антон Егорыч… (Поет вполголоса, почти шепотом, протяжным и заунывным мотивом, несколько похожим на церковный.)«Все в жизни неверно, и смерть лишь одна — верна, неизменно верна! (С возрастающей осторожностью и наставительностью, жестикулируя одним пальцем, как будто передает тайну.)Все кинет-минует, забудет, пройдет — она не минует, найдет! Покинутых, скорбных, последних из нас, до мошки, незримой для глаз»…
Тюха.Как?
Сперанский.«До мошки — незримой для глаз. Прижмет, приголубит и тяжкий свой брачный наденет венец, и — жизненной сказке конец». Все, Антон Егорыч.
Тюха.Молчи, молчи. Спел и молчи.
Входит Липа, отворяет окна, отодвигает цветы и смотрит на улицу. Потом зажигает лампу.
Тюха.Это кто? Ты, Липа? Липа, а Липа, куда они идут?
Липа.На праздник, ты же знаешь. Шел бы и ты спать, Тюха. А то увидит папаша, рассердится.
Сперанский.Много идет народу, Олимпиада Егоровна?
Липа.Да. Только темно очень, не рассмотришь. Что это вы такой бледный, Григорий Петрович? Даже неприятно смотреть.
Сперанский.Такой вид у меня, Олимпиада Егоровна.
В окно осторожно стучат.
Липа (открывая окно). Кто там?
Тюха (Сперанскому). Молчи! Молчи!
Послушник (просовывая в окно улыбающееся лицо). А Саввы Егорыча нет? Я же его в лес хотел позвать.
Липа.Нет. Как же это вам не стыдно, Вася! У вас такой завтра праздник, а вы…
Послушник (улыбаясь). Там и без меня народу много. Скажите Савве Егорычу, что я в овраг пошел, светляков собирать. Пусть покричит: го-го!
Липа.Зачем вам светляки?
Послушник.Да монахов же пугать. Поставлю два светляка рядом, как глаза, они и думают, что это черт. Скажите же ему, пусть покричит: го-го-го! (Исчезает в темноте.)
Липа (вдогонку). Сегодня он не может… Убежал!
Сперанский.Нынче, Олимпиада Егоровна, троих на кладбище хоронили.
Липа.Вы Саввы не видали?
Сперанский.Нет, не пришлось, к сожалению… Троих, я говорю, хоронили. Старика одного, может, знаете: Петра Хворостова?
Липа.Да, знаю. Умер?
Сперанский.Да. Его да двоих ребят. Бабы очень плакали.