Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896

— Не тяни, Христа ради! — глухо попросил Фома Миронов.

— Так вот, возьми ты твои миллионы и строй на них училища, гимназии, богадельни, для думы выстрой дом, ещё чего-нибудь сотвори из того, что городу нужно…

— Ишь ты как! А не жирно это будет? — криво усмехнулся Фома Миронов.

— …И останутся все эти дома на века, и будут они тебе, Фома, неразрушимыми памятниками. И всяк уж человек будет знать, Фома, для чего ты жил и деньги копил. Стоит каменный домище — кто строил? Покойник Фома Миронов Мосолов, царствие ему небесное! Всё, что есть в городе хорошего, — его памятники. Великодушный это был человек — целую жизнь трудился, а под конец её, по Христову завету, всё своё достояние людям отдал…

— Н-да… это, пожалуй, оправдает… — задумчиво сказал Фома Миронов.

— Это перед господом оправдает тебя, не токмо пред людьми. А людям ты тоже отомсти…

— Пёс с ними! — махнул рукой Мосолов и брезгливо поджал губы.

— Нет, ты потешь себя, а их поучи, — серьёзно сказал печальный человечек.

— А как ещё это?

— А вот как: как одаришь ты их, явятся они тебя за твои дела благодарить, тогда ты им и скажи: «Что надо вам от меня? Ничего вы от меня не ждали, и я от вас ничего не жду — идите прочь!..»

— Вот — так ты! — изумлённо воскликнул Фома Миронов, — как ты подвёл мину-то! То-онко! Да они что тогда? В кольца от злобы совьются! Это я, брат ты мой, устрою! Это вот миллионов стоит! Это…

— И ещё скажи им так: «Судили вы меня, поносили, — а сами вы суда и поношения не достойны, что ли? Кто вы? Люди. А я кто? Человек. Как же вы, прежде конца моей жизни, решились чинить суд надо мной? А вот я пред смертью махнул рукой и оправдал всю жизнь мою. И каждый из вас может сделать это. Поспешили вы с судом, а не надо бы, не надо бы, господа люди, спешить вам судить друг друга. Все ведь вы грешны, не забывайте. И вот пришли вы благодарить осуждённого… Но идите вон — не хочу я слышать от вас даже и слов благодарности!»

— Слушай, ты! Кто ты… эх! Я сделаю это! Я дворцы сострою… до гроша истрачусь, по милостыню пойду! Слушай — мы оба с тобой…

Печальный человечек печально смеялся, слушая возбуждённые крики Фомы Мироновича.

— Человек… как тебя звать? Я говорю — все миллионы мои посею… вавилонскую башню сгрохаю! И скажу им твои слова… Скажу! А-ах, как я им это скажу!

А человек вдруг стал умаляться, таять, исчезать… вот только одни печальные глаза его остались… вот они вспыхнули последний раз ласковой улыбкой и погасли…

— Стой! Куда ты? Кто ты? — крикнул Фома Миронович…

…И проснулся весь в поту. Стул стоял пред диваном, Фома Миронович дрожащей рукой пощупал его зачем-то. Потом снова вытянулся на диване и задумался, хмуря брови… А через долгое время он сказал вполголоса:

— А что, если… ахнуть этак-то? а? Тьфу, навождение!

И снова глубоко задумался…

Баллада о графине Эллен де Курси

украшенная различными сентенциями, среди которых есть весьма забавные

Известно ли Вам, о мой друг, что в Бретани Нет лучше — хоть камни спроси! — Нет лучше средь божьих созданий Графини Эллен де Курси? Всё, что творится в мире, Мы видеть и слышать должны, Для этого нам добрым богом Глаза и уши даны. Из замка она выплывает, как лебедь, К подъёмному мосту идёт. Солнце смеётся в небе. Нищий стоит у ворот. Но если случится — излишне Остер и зорок глаз, Тогда это значит — всевышний Хочет помучить нас. Влюбленные очи поднять не дерзая, За ней юный паж по следам, А также собака борзая, Любимица доброй madame. Мы знаем — нередко собака Любимого друга честней, И приятно любить собаку — Никто не ревнует к ней! Скажу Вам, что нищий был молод и строен И — был он слеп, как поэт. Но — разве слепой не достоин Внимания дамы, — нет? Слепой завидует зрячим. О, если б он знал, сколько мы В душе нашей тайно прячем Тяжёлой и страшной тьмы! Вздрогнуло сердце графини, в котором Любовь обитала всегда. Бретонка окинула нищего взором: «Достоин внимания, да!» У всех есть мысли сердца, У льва, у тебя, у змеи. Но — кто эти мысли знает? И — знаешь ли ты свои? И вот говорит она нищему: — «Слушай! С тобою — графиня Эллен. Мне жаль твою тёмную душу. Чем я облегчу её плен?» Когда ты почувствуешь в сердце Избыток мёда иль яда, Отдай его ближним скорее — Зачем тебе лишнее надо? — «Madame!» — отвечает ей нищий покорно, Моя дорогая madame! Все дни моей жизни чёрной За Ваш поцелуй я отдам!» О правде красивой тоскуя, Так жадно душой её ждёшь, Что любишь безумно, как правду, Тобой же рождённую ложь. — «Мой маленький, ты отвернись немного!» — Сказала графиня пажу. — «Для славы доброго бога Я скромность мою не щажу!» Как всё — и женщина тоже Игрушка в божьих руках! Подумаем лучше о детях, О ласточках, о мотыльках. Слепой обнимает стан гордой графини, Устами прижался к устам, Туманится взор её синий, Сгибается тонкий стан. Друзья! Да здравствует счастье! Что ж, — пусть его жизнь — только миг! Но мудрости в счастье больше, Чем в сотне толстых книг. Тут гордость графини вдруг страсть одолела. Румяней вечерней зари, Бретонка пажу повелела: — «Этьен, о, дитя, не смотри!» Враги наши — чёрт и случай — Всегда побеждают нас, И как ты себя ни мучай — Греха неизбежен час! Потом, поднимаясь с земли утомлённо, — «Убей!» — приказала пажу. И радостно мальчик влюблённый Дал волю руке и ножу. Кто пьёт из единой чаши Любовь и ревность вместе, — Тот неизбежно выпьет Красный напиток мести. Вот, влажные губы платком отирая, Графиня сказала Христу: — «Тебе, повелитель рая, Дала я мою чистоту!» О том, куда ветер дует, Нам честно былинка скажет; Но то, что женщина хочет, — Сам бог не знает даже! А мальчика нежно и кротко спросила: — «Не правда ли, как я добра? О чём же ты плачешь, милый? Идём, нам домой пора!» Любовь возникает, как пламя, И мы, сгорая в нём, Чудесно становимся сами Прекрасным и ярким огнём. Он ей не ответил, он только беретом Смахнул капли слёз со щёк, Но тяжкого вздоха при этом Этьен удержать не мог. Мы щедро жизнь одаряем! Ведь каждый в неё принёс Немножко весёлого смеха И полное сердце слёз. Нахмурила чёрные брови бретонка И, злые сдержав слова, Сбросила с моста ребёнка В зелёную воду рва. Если мы строго осудим Всех, кто достоин кары, — Мы счастливей не будем, Но — опустеет мир старый! И вновь свои гордые, синие очи Эллен в небеса подняла. — «Будь мне судьёю, отче, Будь добр, как я была!» Мы знаем: грехи красоток — Не больше, как милые шутки. А бог — так добр и кроток, А он такой мягкий и чуткий! Ночью графиня, позвав аббата, Рассказала грехи свои, И были с души её сняты Грехи за пятнадцать луи. Всё, что творится в мире, Мы видеть и слышать должны, Для этого нам добрым богом Глаза и уши даны. Всё это для мира осталось бы тайной, Не знал бы об этом свет, Но — в лепту попало случайно Девять фальшивых монет. Но если бывает — излишне Остёр и зорок глаз, Тогда это значит — всевышний Хочет помучить нас. И вот, раздавая их бедным вилланам, Монах позлословить рад — Нескромность его и дала нам Одну из прекрасных баллад. Мучительны сердца скорби, И часто помочь ему нечем, — Тогда мы забавной шуткой Боль сердца успешно лечим!

Варенька Олесова

I

…Через несколько дней после назначения приват-доцентом в один из провинциальных университетов Ипполит Сергеевич Полканов получил телеграмму от сестры из её имения в далёком лесном уезде, на Волге.

Телеграмма кратко сообщала:

«Муж умер, ради бога немедленно приезжай помочь мне. Елизавета».

Этот тревожный призыв неприятно взволновал Ипполита Сергеевича, нарушая его намерения и настроение. Он уже решил уехать на лето в деревню к одному из товарищей и работать там, чтобы с честью приготовиться к лекциям, а теперь нужно ехать за тысячу с лишком вёрст от Петербурга и от места назначения, чтоб утешать женщину, потерявшую мужа, с которым, судя по её же письмам, ей жилось не сладко.

Последний раз он видел сестру года четыре тому назад, переписывался с нею редко, между ними давно уже установились те чисто формальные отношения, которые так обычны между двумя родственниками, разъединёнными расстоянием и несходством жизненных интересов. Телеграмма вызвала у него воспоминание о муже сестры. Это был добродушный человек, любивший выпить и покушать. Лицо у него круглое, покрытое сетью красных жилок, глазки весёлые, маленькие; он плутовато прищуривал левый и, сладко улыбаясь, пел на сквернейшем французском языке:

Regardez par ci, regardez par la… [5]

Ипполиту Сергеевичу было как-то неловко верить, что этот весёлый малый умер, потому что люди пошлые обыкновенно долго живут.

Сестра относилась к слабостям этого человека с полупрезрительным снисхождением; как женщина неглупая, она понимала, что «в камень стрелять — только стрелы терять». Едва ли её сильно огорчила смерть мужа.

Но отказать ей в просьбе было бы неудобно. Работать можно и у неё не хуже, чем где-нибудь…

5

Смотрите здесь, смотрите там… — Ред.

Ипполит Сергеевич решил ехать, и недели через две, тёплым июньским вечером, утомлённый сорокавёрстым путешествием на лошадях от пристани до деревни, он сидел за столом против сестры на террасе, выходившей в парк, и пил вкусный чай.

У перил террасы пышно разрослись кусты сирени, акаций; косые лучи солнца, пробиваясь сквозь их листву, дрожали в воздухе тонкими золотыми лентами. Узорчатые тени лежали на столе, тесно уставленном деревенскими яствами; воздух был полон запахом липы, сирени и влажной, согретой солнцем земли. В парке шумно щебетали птицы, иногда на террасу влетала пчела или оса и озабоченно жужжала, кружась над столом. Елизавета Сергеевна брала в руки салфетку и, досадливо размахивая ею в воздухе, изгоняла пчёл и ос.

Полканов уже успел заметить, что сестра — как он и думал — не особенно огорчена смертью мужа, что она смотрит на него, брата, испытующе и, говоря с ним, что-то скрывает от него. Он ожидал увидеть её нервной, бледной, утомлённой. Но теперь, глядя на её овальное лицо, покрытое здоровым загаром, спокойное, уверенное и оживлённое умным блеском светлых глаз, он чувствовал, что приятно ошибся, и, следя за её речами, старался подслушать и понять в них то, о чём она молчала.

— Я была подготовлена к этому, — говорила она спокойным контральто, и её голос красиво вибрировал на верхних нотах. — После второго удара он почти каждый день жаловался на колотья в сердце, перебои, бессонницу… Говорят, он там очень волновался, кричал… накануне он ездил в гости к Олесову — тут есть один помещик, полковник в отставке, пьяница и циник, разбитый подагрой. Кстати, у него есть дочь, — вот сокровище, я тебе скажу!.. Ты познакомишься с ней…