Том 2. Роковые яйца. 1924-1925

Опять он повернулся и молча заходил к окну и обратно, каждый раз сворачивая к простенку и вглядываясь в группу. Так прошло с четверть часа. Тугай вдруг остановился, провел по волосам, взялся за карман и нажал репетир. В кармане нежно и таинственно пробило двенадцать раз, после паузы на другой тон один раз четверть и после паузы три минуты.

— Ах, Боже мой, — шепнул Тугай и заторопился. Он огляделся кругом и прежде всего взял со стола очки и надел их. Но теперь они мало изменили князя. Глаза его косили, как у Хана на полотне, и белел в них лишь легкий огонь отчаянной созревшей мысли. Тугай надел пальто и шляпу, вернулся в рабочий кабинет, взял бережно отложенную на кресле пачку пергаментных и бумажных документов с печатями, согнул ее и с трудом втиснул в карман пальто. Затем сел к конторке и в последний раз осмотрел вороха бумаг, дернул щекой и, решительно кося глазами, приступил к работе. Откатив широкие рукава пальто, прежде всего он взялся за рукопись Эртуса, еще раз перечитал первую страницу, оскалил зубы и рванул ее руками. С хрустом сломал ноготь.

— А т… чума! — хрипнул князь, потер палец и приступил к работе бережней. Надорвав несколько листов, он постепенно превратил всю тетрадь в клочья. С конторки и кресел сгреб ворох бумаг и натаскал их кипами из шкафов. Со стены сорвал небольшой портрет елизаветинской дамы, раму разбил в щепы одним ударом ноги, щепы на ворох, на конторку и, побагровев, придвинул в угол под портрет. Лампу снял, унес в парадный кабинет, а вернулся с канделябром и аккуратно в трех местах поджег ворох. Дымки забегали, в кипе стало извиваться, кабинет неожиданно весело ожил неровным светом. Через пять минут душило дымом.

Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя, и лысая голова коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал:

— Не вернется ничего. Все кончено. Лгать не к чему. Ну так унесем же с собой все это, мой дорогой Эртус.

…Князь медленно отступал из комнаты в комнату, и сероватые дымы лезли за ним, бальными огнями горел зал. На занавесах изнутри играли и ходуном ходили огненные тени.

В розовом шатре князь развинтил горелку лампы и вылил керосин в постель; пятно разошлось и закапало на ковер. Горелку Тугай швырнул на пятно. Сперва ничего не произошло: огонек сморщился и исчез, но потом он вдруг выскочил и, дыхнув, ударил вверх, так что Тугай еле отскочил. Полог занялся через минуту, и разом, ликующе, до последней пылинки, осветился шатер.

— Теперь надежно, — сказал Тугай и заторопился.

Он прошел боскетную, бильярдную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул на освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…

Пустыня Сахара

Мучительное умирание от жажды в 1 действии и 8 картинах

КАРТИНА 1-Я

К ст. «Безводная» подходит битком набитый поезд «Максим». Еще за версту слышно, что пассажиры хриплыми, звериными голосами поют что-то на мотив «Варяга». За полверсты уже можно разобрать слова:

Прощайте, друзья! Не вернемся назад. Последний наш час наступает. Растрескалась глотка, горит, — а глаза Кровавый туман застилает. Мелькают поля и овраги… Мы душу заложим за каплю воды, За каплю живительной влаги!

КАРТИНА 2-Я

Поезд подходит к станции. Пассажиры, обезумев от радости, высыпают на площадки. Пляшут на подножках и потрясают котелками и чайниками. Хор на мотив «Камаринской»:

Полно, братцы, будет злиться. Славно в жаркий день напиться Жи-ви-тель-ною водой, Хо-ло-дною ключевой!

Гремя посудой, бегают по платформе и ищут бак с водой. Бака нет. Бегут на станцию. На станции воды тоже нет. В толпе начинается смятение:

— Ох!

— Что теперь делать?!

— Похоже, воды-то нет!

Подозрительный молодой человек, выходя из-за угла:

Беспонятный ты народец! За вокзалом есть колодец! Только выйдешь из дверей…

— Ох! Колодец?! Да что ты говоришь?!

— Колодец, ребята, колодец!

— Вали!

— Вот он — колодец.

— Где, где?

— Да вот!

— Эх, черт, да это яма выгребная!

Толпа кидается обратно на станцию.

По платформе гуляет ДС и обмахивается платочком.

Толпа напирает.

— Почему на станции воды нет?

— Воды? На станции? Чудаки вы, ей-Богу! Наши служащие ходят за водой в соседнюю деревню — за версту отсюда. Пойдите к ним по квартирам, там напьетесь.

Толпа бежит из вокзала в соседнюю улицу.

КАРТИНА 3-Я

Дом общежития служащих. Перед входом стоят хозяйки с коромыслом через плечо. В ведрах искрится хрустальная, холодная вода. Хор хозяек:

Шла де-ви-и-ца за во-дой, За хо-ло-дной ключевой. В самый полдень, в жаркий зной, В жаркий полдень, ой-ой-ой. Ой! Ох, во-ди-и-ца ты, вода. Наша лю-та-я бе-да. Грыжу долго ли нажить — За версту с водой ходить, —

— Ой! Что такое?

От станции бежит простоволосая женщина. Машет руками. — Хозяйки! В дом! Запирайте двери! Пассажиры по воду. Осатанели! Звери.

Все прячутся в дом. Щелкает дверной замок.

КАРТИНА 4-Я

Толпа с пустыми чайниками и котелками подходит к дому. Лица истомлены, глаза горят лихорадочным блеском. Стучат в дверь:

— Хозяюшки! Помогите! Пожалейте, сестрицы!

— Погибаем! Дайте глоточек водицы!

Из всех окон одновременно высовываются жирные кукиши, и невидимый хор хозяек поет:

— Понапрасну, Ванька, ходишь, Понапрасну ножки бьешь. Ни черта ты не получишь, Болваном домой пойдешь!

Толпа со слезами смотрит на торчащие из окон кукиши.

Мимо проходит Пече с рыболовным сачком в руках. Пече нисколько не удивлен этой сценой. Пече даже сочувствует бедным людям:

— Идите, — говорит, — бедные люди, за угол направо. Там станционный бассейн есть. С водичкой. Там и напьетесь.

КАРТИНА 5-Я

Станционный бассейн. Зловоние. Вода густо сдобрена мазутом. В вонючей смеси плавают 5 дохлых кошек, 6 ворон и крыса. Кругом летают гигантские малярийные комары.