Том 2. Роковые яйца. 1924-1925
Шрифт:
Соблазнитель в это время находился в отделении милиции.
— Вам что, гражданин? — спросило его милицейское начальство.
Соблазнитель кашлянул и заговорил:
— Гм… Так что произошло со мной несчастье.
— Какое?
— Неописуемая вещь. Трудкнижку посеял.
— Вещь описуемая. Бывает с неаккуратными людьми. При каких обстоятельствах произошло?
— Обстоятельства обыкновенные. Вот, извольте видеть, дыра в кармане. Вышел я погулять… Луна светит… Я ей
— Кому ей?
— Тьфу!.. Это я обмолвился. Виноват. Ничего не говорю, а просто смотрю, батюшки — дыра, а трудкнижки нет!
— Публикацию поместите в газете, а затем, вырезав ее, явитесь в отделение. Выдадим новую.
— Слушаюсь.
Через некоторое время в «Гудке» появилось:
«Утеряна трудкнижка за № таким-то, на имя такого-то. Выдана таким-то отд. милиции 8 мая 23 г.»
А через некоторое время в «Гудок» пришло письмо, поразившее редакцию как громом:
«Многоуважаемый товарищ редактор! Это всё ложь! Книжка не утеряна и такой-то врёт. Он отдал её мне в залог любви. А теперь опубликовывает в газете!»
Такой-то рвал на себе волосы и кричал.
— Что ж мне теперь делать, после такого сраму?!
Стоял перед ним приятель и говорил ему:
— Не знаю, что уж тебе и посоветовать. Сделал ты подлость по отношению к женщине. Сам теперь и казнись!
Они хочуть свою образованность показать…
…и всегда говорят о непонятном!
Какие-то чудаки наши докладчики! Выражается во время речи иностранными словами, а когда рабочие попросили объяснить — он, оказывается, сам не понимает!!
В зале над тысячью человек на три сажени стоял пар. И пар поднимался от докладчика. Он подъезжал на курьерских к концу международного положения.
— Итак, дорогие товарищи, я резюмирую! Интернациональный капитализм в конце концов и в общем и целом довел свои страны до полной прострации. У акул мирового капитализма одно соображение, как бы изолировать советскую страну и обрушиться на нее с интервенцией! Они использовывают все возможности вплоть до того, что прибегают к диффамации, то есть сочиняют письма, якобы написанные тов. Зиновьевым! Это, товарищи, с точки зрения пролетариата — моральное разложение буржуазии и ее паразитов и камер-лакеев из Второго Интернационала!
Оратор выпил полстакана воды и загремел, как труба:
— Удается ли это им, товарищи? Совершенно наоборот! Это им не удается! Капиталистическая вандея, окруженная со всех сторон волнами пока еще аморфного пролетариата, задыхается в собственном соку, и перед капиталистами нет другого исхода, как
признать Советский Союз, аккредитовав при нем своих полномочных послов!!И моментально оратор нырнул вниз, словно провалился. Затем выскочила из кресла его голова и предложила:
— Если кто имеет вопросы, прошу задавать.
В зале наступила тишина. Затем в отдалении зашевелилась в самой гуще и вышла голова Чуфыркина.
— Вы имеете, товарищ? — ласково обратился с эстрады совершенно осипший оратор.
— Имею, — ответил Чуфыркин и облокотился на спинку переднего стула. Вид у Чуфыркина был отчаянный. — Ты из меня всю кровь выпил!
Зал охнул, и все головы устремились на смельчака Чуфыркина.
— Сижу — и не понимаю: жив я или уже помер, — объяснил Чуфыркин.
В зале настала могильная тишина.
— Виноват. Я вас не понимаю, товарищ, — оратор обидчиво скривил рот и побледнел.
— В голове пузыри буль-буль, как под водой сидишь, — объяснил Чуфыркин.
— Я не понимаю, — заволновался оратор.
Председатель стал подниматься с кресла.
— Вы, товарищ, вопрос имеете? Ну?
— Имею, — подтвердил Чуфыркин, — объясни — «резюмирую».
— То есть как это, товарищ? Я не понимаю, что объяснить?..
— Что означает — объясни!
— Виноват, ах да. Вам не совсем понятно, что означает «резюмирую»?
— Совершенно непонятно, — вдруг крикнул чей-то измученный голос из задних рядов. — Вандея какая-то. Кто она такая?
Оратор стал покрываться клюквенной краской.
— Сию минуту. М-м-м… Так, вы про «резюмирую». Это, видите ли, товарищ, слово иностранное.
— Оно и видно, — ответил чей-то женский голос сбоку.
— Что обозначает? — повторил Чуфыркин.
— Видите ли, резю-зю-ми-ми… — забормотал оратор. — Понимаете ли, ну вот, например, я, скажем, излагаю речь. И вот выводы, так сказать. Одним словом, понимаете?..
— Черти серые, — сказал Чуфыркин злобно.
Зал опять стих.
— Кто серые? — растерянно спросил оратор.
— Мы, — ответил Чуфыркин, — не понимаем, что вы говорите.
— У него образование высшее, он высшую начальную школу окончил, — сказал чей-то ядовитый голос, и председатель позвонил. Где-то засмеялись.
— «Интервенцию» — объясните, — продолжал Чуфыркин настойчиво.
— И «диффамацию», — добавил чей-то острый, пронзительный голос сверху и сбоку.
— И кто такой камер-лакей? В какой камере?!
— Про Вандею расскажите!!
Председатель взвился, начал звонить.
— Не сразу, товарищи, прошу по очереди!
— «Аккредитовать» — не понимаю?!
— Ну, что значит «аккредитовать»? — растерялся оратор. — Ну, значит, послать к нам послов.
— Так и говори!! — раздраженно забасил кто-то на галерее.
— «Интервенцию» даешь!! — отозвались задние! ряды.
Какая-то лохматая учительская голова поднялась и, покрывая нарастающий гул, заявила: