Том 3. Драмы

Челяев. Чем-нибудь обиделся!

Заруцкий. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок проваливался над ним.

Снегин. За здоровье Арбенина; sacredieu! [90] он славный товарищ!

Рябинов. Тост!

Вышневский. Челяев! Был ты вчера в театре?

Челяев. Да, был.

90

Черт побери! (Франц.).

Вышневский. Что играли?

Челяев. Общипанных разбойников Шиллера. [91] Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию. [92]

Вышневский. И ты, верно, крепко боялся в театре…

Челяев. Боялся? Чего?

Вышневский. Как же? – ты был один с разбойниками!

91

Речь идет о драме «Разбойники» Шиллера в переделке Н. Н. Сандунова. Вольный перевод этой драмы, осуществленный Сандуновым еще в 1793 г., в течение ряда лет шел на петербургской и московской сценах и, очевидно, приспосабливался к условиям императорских театров. Лермонтов иронизирует над попытками «переделать» драму Шиллера в угоду требованиям театральной администрации. Свое отрицательное отношение к переделкам творений великих драматургов, искажающим их смысл и создающим превратное впечатление о художественных достоинствах оригинала, Лермонтов высказал и в письме к М. А. Шан-Гирей 1830 г. (см.: наст. изд., т. IV). Переделка «Разбойников», которую дирекция императорских театров предпочитала подлинному произведению Шиллера, возмущала современников Лермонтова. С. Т. Аксаков писал о постановке «Разбойников» на московской сцене в 1829 г.: «Плод разгоряченного воображения юного Шиллера, еще не знавшего ни драматического искусства, ни света, ни людей… дается на русской сцене – в сокращенном виде!.. Рука, которая поднялась на Шиллера, не необходимостью была на то подвигнута: если б исключили сцены или выражения, противные строгой нравственности, вредные в каком-нибудь отношении, по крайней мере признанные такими, это дело другое, а то просто: показалась пиеса длинною, действующие лица болтливыми – и трагедию сократили» ( С. Т. Аксаков. Собрание сочинений, т. III. М., 1956, с. 464). Театральная администрация, однако, предпочитала искаженный текст пьесы подлинному тексту Шиллера не только «для бенефисных спекуляций», как полагал Аксаков. Она руководствовалась при этом в значительной степени цензурными соображениями.

92

Замечательный русский трагический актер П. С. Мочалов был кумиром московской студенческой молодежи; его мастерство высоко ценили Белинский и Герцен (см. выше, с. 577). На примере исполнения Мочаловым роли Карла Моора Белинский, подобно Лермонтову, доказывая преимущество творческого метода Мочалова перед манерой петербургского трагика В. А. Каратыгина ( В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. I. М., 1953, с. 184–186). Вместе с тем, подобно Лермонтову, Белинский отмечал как существенный недостаток Мочалова «неровность» его игры, неумение всегда в полной мере владеть собой: «Со дня вступления на сцену, привыкши надеяться на вдохновение, всего ожидать от внезапных и волканических вспышек своего чувства, он всегда находился в зависимости от расположения своего духа: найдет на него одушевление – и он удивителен, бесподобен; нет одушевления – и он впадает не то чтобы в посредственность – это бы еще куда ни шло – нет, в пошлость и тривиальность… Вот в такие-то неудачные для него спектакли и видели его люди, имеющие о нем понятие как о дурном актере. Это особенно приезжие в Москву, и особенно петербургские жители» ( В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1956, с. 390–391). Об этой же особенности игры Мочалова писал Герцен: «Он знал, что его иногда посещает какой-то дух, превращающий его в Гамлета, Лира или Карла Моора, и поджидал его» ( А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, т. XVII. М., 1959, с. 269).

Все. Браво! Браво! Фора! Тост!

Снегин (берет в сторону Заруцкого).Правда ли, что Арбенин сочиняет?

Заруцкий. Да… и довольно хорошо.

Снегин. То-то! Не можешь ли ты мне достать что-нибудь?

Заруцкий. Изволь… да кстати… у меня есть в кармане несколько мелких пиес.

Снегин. Ради бога покажи… пускай они пьют и дурачатся… а мы сядем там… и ты мне прочтешь.

Заруцкий (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна).Вот первая; это отрывок, фантазия… слушай хорошенько!.. Создатель! Как они шумят! Между прочим, я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину… слушай:

1

Моя душа, я помню, с детских лет [93] Чудесного искала; я любил Все обольщенья света, но не свет, В котором я мгновеньями лишь жил, И те мгновенья были мук полны; И населял таинственные сны Я этими мгновеньями, но сон, Как мир, не мог быть ими омрачен!

93

Здесь Лермонтов вводит в пьесу как «фантазию» Арбенина строфы (1, 2 и 5) из своего стихотворения «1831-го июня 11 дня», написанного независимо от драмы «Странный человек». Отдельные строки этого стихотворения в драме «Странный человек» несколько отличаются от текста стихотворения «1831-го июня 11 дня» (см.: наст. изд., т. I, с. 167–168).

2

Как часто силой мысли в краткий час Я жил века и жизнию иной, И о земле позабывал. Не раз, Встревоженный печальною мечтой, Я плакал. Но создания мои, Предметы мнимой злобы иль любви, Не походили на существ земных; О нет! Всё было ад иль небо в них!

3

Так! Для прекрасного могилы нет! Когда я буду прах, мои мечты, Хоть не поймет их, удивленный свет Благословит. И ты, мой ангел, ты Со мною не умрешь. Моя любовь Тебя отдаст бессмертной жизни вновь, С моим названьем станут повторять Твое… На что им мертвых разлучать?

Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую…

Заруцкий. Это послание к Загорскиной:

К чему волшебною улыбкой [94] Будить забвенные мечты? Я буду весел, но – ошибкой: Причину – слишком знаешь ты. Мы не годимся друг для друга; Ты любишь шумный, хладный свет – Я сердцем сын пустынь и юга! Ты счастлива, а я – я – нет! Как небо утра молодое, Прекрасен взор небесный твой; В нем дышит чувство всем родное, А я на свете всем чужой! Моя душа боится снова Святую вспомнить старину; Ее надежды – бред больного. Им верить – значит верить сну. Мне одинокий путь назначен; Он проклят строгою судьбой; Как счастье без тебя – он мрачен. Прости! Прости же, ангел мой!..

94

Стихотворение, очевидно, специально написано для драмы «Странный человек».

Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.

(Сильный шум в другой комнате.)

Многие голоса. Господа! Мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!

Рябинов. Тост! Еще тост! Господа! Коперник прав: земля вертится!

(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)

Снегин. Оставь! Не слушай их! Читай далее…

Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.)Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание «The Dream» [95] Байронову. Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)

Я видел юношу: он был верхом [96] На серой, борзой лошади – и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц с облаками отражался В волнах – и в них он был еще прекрасней!.. Но юный всадник не страшился, видно, Ни ночи, ни росы холодной… жарко Пылали смуглые его ланиты, И черный взор искал чего-то всё В туманном отдаленье. В беспорядке Минувшее являлося ему – Грозящий призрак, темным предсказаньем Пугающий доверчивую душу; Но верил онодной своей любви И для любви своей не знал преграды! Он мчится. Звучный топот по полям Разносит ветер. Вот идет прохожий; Онпутника остановил, и этот Ему дорогу молча указал И удалился с видом удивленья. И всадник примечает огонек, Трепещущий на берегу другом; И проскакав тенистую дубраву, Он различил окно, окно и дом, Он ищет мост… но сломан старый мост, Река темна, и шумны, шумны воды. Как воротиться, не прижав к устам Пленительную руку, не слыхав Волшебный голос тот, хотя б укор Произнесли ее уста? О нет! Он вздрогнул, натянул бразды, ударил Коня – и шумные плеснули воды И с пеною раздвинулись они. Плывет могучий конь – и ближе, ближе… И вот уж он на берегу противном И на гору летит… И на крыльцо Взбегает юноша, и входит В старинные покои… нет ее! Он проникает в длинный коридор, Трепещет… нет нигде… ее сестраИдет к нему навстречу. О! Когда б Я мог изобразить его страданье! Как мрамор бледный и безгласный, он Стоял: века ужасных мук равны Такой минуте. Долго он стоял… Вдруг стон тяжелый вырвался из груди, Как будто сердца лучшая струна Оборвалась… он вышел мрачно, твердо, Прыгнул в седло и поскакал стремглав, Как будто бы гналося вслед за ним Раскаянье… и долго он скакал, До самого рассвета, без дороги, Без всяких опасений – наконец Он был терпеть не в силах… и заплакал! Есть вредная роса, которой капли На листьях оставляют пятна, – так Отчаянья свинцовая слеза, Из сердца вырвавшись насильно, может Скатиться, но очей не освежит. К чему мне приписать виденье это? Ужели сон так близок может быть К существенности хладной? Нет! Не может он оставить след в душе, И как ни силится воображенье, Его орудья пытки ничего Против того, что есть и что имеет Влияние на сердце и судьбу… Мой сон переменился невзначай. Я видел комнату: в окно светил Весенний, теплый день; и у окна Сидела дева, нежная лицом, С глазами, полными огнем и жизнью. И рядом с ней сидел в молчанье мне Знакомый юноша, и оба, оба Старалися довольными казаться, Однако же на их устах улыбка, Едва родившись, томно умирала. И юноша спокойней, мнилось, был, Затем что лучше он умел таить И побеждать страданье. Взоры девы Блуждали по листам открытой книги, Но буквы все сливалися под ними… И сердце сильно билось – без причины! И юноша смотрел не на нее, – Хотя она одна была царицей Его воображенья и причиной Всех сладких и высоких дум его, – На голубое небо он смотрел, Следил сребристых облаков отрывки И, с сжатою душой, не смел вздохнуть, Не смел пошевелиться, чтобы этим Не прекратить молчанья: так боялся Он услыхать ответ холодный или Не получить ответа на моленья!..

95

«Сну» (Англ.).

96

Здесь с некоторыми изменениями в тексте приводится стихотворение Лермонтова «Видение» (см.: наст. изд., т. I, с. 189–190).

Всё, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.

Снегин. Странный человекАрбенин!

(Оба уходят в другую комнату.)

Вышневский. Господа! Когда-то русские будут русскими?

Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова-здорова.

Вышневский. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе!

Заруцкий. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! Господа! Здоровье пожара московского!

(Звук стаканов.)

Сцена V

10-го января. Утром.

(В доме у Белинского; его кабинет, по моде отделанный.) (Окна замерзли; на столе табачный пепел и пустая чайная чашка.)

Белинский (один; прохаживается по комнате).Судьба хочет непременно, чтоб я женился! Что же? Женитьба – лекарство очень полезное от многих болезней, и от карманной чахотки особенно. Теперь я занял денег, чтоб купить деревню; но тысячи рублей недостает; а где их взять? Женись! Женись! Кричит рассудок. Так и быть! Но на ком? Вчера я познакомился с Загорскиными. Наташа мила, очень мила; у ней кое-что есть! Но Владимир влюблен в нее. Что ж? Чья взяла, тот и прав. Я нахожусь в таких опасных обстоятельствах, что он должен будет мне простить. Впрочем, я не верю, чтоб он уж так сильно ее любил! Он странный, непонятный человек: один день то, другой – другое! Сам себе противуречит, а всё как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь – кончено! Редкий устоит! Иногда, напротив – слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг всё его существование остановилось на одной мысли. (Молчание.)Однако я ему ничего не скажу про свое намерение, прежде чем не кончу дело. Буду покамест ездить в дом, а там – увидим!..