Том 3. Дьяволиада
Шрифт:
АЛЬФРЕД АРКАДЬЕВИЧ БРОНСКИЙ *
Сотрудник московских журналов —
«Красный Огонек», «Красный Перец»,
«Красный журнал», «Красный прожектор»
и газеты «Красная Вечерняя Москва» * .
— Гони его к
Панкрат повернулся, вышел и через пять минут вернулся со страдальческим лицом и со вторым экземпляром той же карточки.
— Ты что же, смеешься? — проскрипел Персиков и стал страшен.
— Из гепею, они говорять,— бледнея, ответил Панкрат.
Персиков ухватился одной рукой за карточку, чуть не перервал ее пополам, а другой швырнул пинцет на стол. На карточке было приписано кудрявым почерком: «Очень прошу и извиняюсь, принять меня, многоуважаемый профессор, на три минуты по общественному делу печати и сотрудник сатирического журнала „Красный ворон“, издания ГПУ».
— Позови-ка его сюда,— сказал Персиков и задохнулся.
Из-за спины Панкрата тотчас вынырнул молодой человек с гладко выбритым маслянистым лицом. Поражали вечно поднятые, словно у китайца, брови и под ними ни секунды не глядящие в глаза собеседнику агатовые глазки. Одет был молодой человек совершенно безукоризненно и модно. В узкий и длинный до колен пиджак, широчайшие штаны колоколом и неестественной ширины лакированные ботинки с носами, похожими на копыта. В руках молодой человек держал трость, шляпу с острым верхом и блокнот.
— Что вам надо? — спросил Персиков таким голосом, что Панкрат мгновенно ушел за дверь.— Ведь вам же сказали, что я занят?
Вместо ответа молодой человек поклонился профессору два раза на левый бок и на правый, а затем его глазки колесом прошлись по всему кабинету, и тотчас молодой человек поставил в блокноте знак.
— Я занят,— сказал профессор, с отвращением глядя в глазки гостя, но никакого эффекта не добился, так как глазки были неуловимы.
— Прошу тысячу раз извинения, глубокоуважаемый профессор,— заговорил молодой человек тонким голосом,— что я врываюсь к вам и отнимаю ваше драгоценное время, но известие о вашем мировом открытии, прогремевшее по всему миру, заставляет наш журнал просить у вас каких-либо объяснений.
— Какие такие объяснения по всему миру? — завыл Персиков визгливо и пожелтев.— Я не обязан вам давать объяснения и ничего такого… Я занят… страшно занят.
— Над чем же вы работаете? — сладко спросил молодой человек и поставил второй знак в блокноте.
— Да я… вы что? Хотите напечатать что-то?
— Да,— ответил молодой человек и вдруг застрочил в блокноте.
— Во-первых, я не намерен ничего опубликовывать, пока я не кончу работы… тем более в этих ваших газетах… Во-вторых, откуда вы все это знаете?..— И Персиков вдруг почувствовал, что теряется.
— Верно ли известие, что вы изобрели луч новой жизни?
— Какой такой новой жизни? — остервенился профессор.— Что вы мелете чепуху! Луч, над которым я работаю, еще далеко не исследован, и вообще ничего еще не известно! Возможно, что он повышает жизнедеятельность
протоплазмы…— Во сколько раз? — торопливо спросил молодой человек.
Персиков окончательно потерялся… «Ну тип. Ведь это черт знает что такое!»
— Что за обывательские вопросы?.. Предположим, я скажу, ну, в тысячу раз!..
В глазках молодого человека мелькнула хищная радость.
— Получаются гигантские организмы?
— Да ничего подобного! Ну, правда, организмы, полученные мною, больше обыкновенных… Нy, имеют некоторые новые свойства… Но ведь тут же главное не величина, а невероятная скорость размножения,— сказал на свое горе Персиков и тут же ужаснулся. Молодой человек исписал целую страницу, перелистнул ее и застрочил дальше.
— Вы же не пишите! — уже сдаваясь и чувствуя, что он в руках молодого человека, в отчаянии просипел Персиков.— Что вы такое пишете?
— Правда ли, что в течение двух суток из икры можно получить два миллиона головастиков?
— Из какого количества икры? — вновь взбеленяясь, закричал Персиков.— Вы видели когда-нибудь икринку… ну, скажем,— квакши?
— Из полуфунта? — не смущаясь, спросил молодой человек.
Персиков побагровел.
— Кто же так меряет? Тьфу! Что вы такое говорите? Ну, конечно, если взять полфунта лягушачьей икры… тогда, пожалуй… черт, ну, около этого количества, а может быть, и гораздо больше!
Бриллианты загорелись в глазах молодого человека, и он в один взмах исчеркал еще одну страницу.
— Правда ли, что это вызовет мировой переворот в животноводстве?
— Что это за газетный вопрос,— завыл Персиков,— и вообще, я не даю вам разрешения писать чепуху. Я вижу по вашему лицу, что вы пишете какую-то мерзость!
— Вашу фотографическую карточку, профессор, убедительнейше прошу,— молвил молодой человек и захлопнул блокнот.
— Что? Мою карточку? Это в ваши журнальчики? Вместе с этой чертовщиной, которую вы там пишете. Нет, нет, нет… И я занят… попрошу вас!..
— Хотя бы старую. И мы вам ее вернем моментально.
— Панкрат! — закричал профессор в бешенстве.
— Честь имею кланяться,— сказал молодой человек и пропал.
Вместо Панкрата послышалось за дверью странное мерное скрипенье машины, кованое постукиванье в пол, и в кабинете появился необычайной толщины человек, одетый в блузу и штаны, сшитые из одеяльного драпа. Левая его, механическая, нога щелкала и громыхала, а в руках он держал портфель. Его бритое круглое лицо, налитое желтоватым студнем, являло приветливую улыбку. Он по-военному поклонился профессору и выпрямился, отчего его нога пружинно щелкнула. Персиков онемел.
— Господин профессор,— начал незнакомец приятным сиповатым голосом,— простите простого смертного, нарушившего ваше уединение.
— Вы репортер? — спросил Персиков.— Панкрат!!
— Никак нет, господин профессор,— ответил толстяк,— позвольте представиться — капитан дальнего плавания и сотрудник газеты «Вестник промышленности» при Совете Народных Комиссаров.
— Панкрат!! — истерически закричал Персиков, и тотчас в углу выкинул красный сигнал и мягко прозвенел телефон.— Панкрат! — повторил профессор.— Я слушаю…