Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Таким образом, пение Розы было одной из причин его исцеления. Когда же он совершенно оправился, голос Розы не переставал оказывать на него чувственное воздействие.

С той поры, особенно после того, как обе семьи познакомились и близко сошлись, в сердце Эмидио закралась та молчаливая, робкая и тайная любовь, которая подтачивает силы юности.

В один из сентябрьских дней, незадолго до отъезда Эмидио в семинарию, обе семьи отправились в рощу, чтобы позавтракать на берегу реки.

Был мягкий день, три запряженные волами телеги катили по дороге, окаймленной цветущими кустами.

Завтрак был устроен на траве, в круглой прогалине, окруженной гигантскими тополями. Скошенная травка была сплошь покрыта маленькими фиолетовыми цветочками, испускавшими тонкий запах, со всех сторон сквозь густую листву пробивались полоски солнечного света, и, казалось, будто застыла внизу река, превратившись в спокойный пруд, в ясной прозрачности которого неподвижно дремали растения и воды.

После завтрака одни разбрелись по берегу, другие тут же разлеглись на лужайке.

Роза и Эмидио очутились вдвоем, они взялись за руки и отправились гулять по усаженной кустиками тропинке.

Она всей тяжестью опиралась на него, смеялась, срывала на ходу листья с молодых веток, кусала горькие стебельки и поворачивала голову назад, чтобы взглянуть на падающие желуди.

От резкого движения черепаховый гребень выскользнул из ее волос, которые вдруг пышно рассыпались по плечам.

Эмидио наклонился одновременно с ней, чтобы поднять гребень. Поднимаясь, они слегка столкнулись головами.

— Ай, ай! — смеясь, вскрикнула Роза, схватившись за лоб обеими руками.

Юноша глядел на нее, чувствуя трепет во всем теле, он побледнел, боясь выдать себя.

Она оторвала от ствола длинный стебель плюща, быстро вплела его в косы и зубцами гребня скрепила их на затылке. Зеленые и красноватые листочки, едва сдерживаемые гребнем, выбивались во все стороны.

— Я вам нравлюсь? — спросила она.

Но Эмидио не в силах был раскрыть рта, он не знал, что ответить.

— А значит, не нравлюсь!.. Да что вы, онемели?

Ему хотелось упасть перед ней на колени. Когда Роза засмеялась недовольным смехом, он почувствовал, что слезы показались у него на глазах от томительного сознания своего бессилия найти хоть одно слово.

Пошли дальше. В одном месте свалившаяся осина преградила им путь. Эмидио обеими руками поднял ствол, и Роза прошла под зелеными ветвями, которые на мгновение увенчали ее.

Подошли к колодцу, по бокам которого находились квадратные каменные водоемы. Густые деревья образовали над колодцем зеленую беседку. Там была глубокая, почти влажная тень. Зеленый свод отражался в воде, доходившей до половины кирпичных стенок.

— Как тут хорошо! — проговорила Роза, протягивая руки.

Она грациозно зачерпнула рукой воду и стала пить. Капли воды, просачиваясь сквозь пальцы, падали ей на платье, словно унизывая его жемчугом. Утолив жажду, она снова набрала в обе ладони воды.

— Пейте! — ласково предложила она спутнику.

— Не хочется, — оторопев, пробормотал Эмидио.

Она брызнула ему водой в лицо, презрительно поджав нижнюю губу. Затем растянулась в одном из пустых водоемов, словно в колыбели, выставив ноги из отверстия и беспокойно размахивая ими. Вдруг вскочила, взглянула на Эмидио каким-то особенным взглядом.

— Ну? Идем!

И снова пошли, так, все время храня молчание, они возвращались к своим. Над их головами свистали дрозды, горизонтальные пучки лучей пересекали им дорогу, а вокруг все усиливалось благоухание рощи.

Спустя несколько дней Эмидио уехал.

Спустя несколько месяцев брат Эмидио женился на Розе.

В течение первых лет своего пребывания в семинарии Эмидио часто думал о своей невестке. Когда законоучители излагали в школе священную историю, он грезил о ней. Во время занятий, когда его соседи, прикрывшись пюпитрами, занимались непристойностями, он закрывал лицо руками, отдаваясь нечистым мыслям. Когда в церкви раздавались гимны в честь Св. Девы, мысли его уносились в бесконечную даль.

Когда товарищи окончательно развратили его воображение, сцена в роще предстала пред ним в новом свете. И подозрение, что он не понял своей спутницы, сожаление, что он не сумел сорвать плод, который предлагали ему, стало мучить его.

Так вот что? Значит, Роза тогда была влюблена в него?.. Значит, он, сам не сознавая того, был так близок к великой радости!..

И мысль эта с каждым днем становилась острее, настойчивее и томительнее, а он, словно наслаждаясь мучительными воспоминаниями, не расставался с нею. Таким образом, для священника, в его однообразной серой жизни, эта мысль превратилась в род неизлечимой болезни, сознавая безнадежность своего недуга, он предался бесконечному унынию и меланхолии.

Так значит он тогда и не подозревал!..

Свечи плакали восковыми слезами. Поднялся сильный ветер, проник сквозь планки жалюзи в комнату и всколыхнул занавески.

Розу стал одолевать сон, она медленно закрывала глаза, и когда голова ее падала на грудь, она вдруг раскрывала их.

— Вы устали? — ласково спросил священник. — Я? Нет, — ответила женщина, переведя дух и выпрямившись.

Но среди глубокой тишины сон снова подступал к ней. Она прислонила голову к стене, волосы закрыли всю ее шею, а из полуоткрытого рта вылетало медленное и ровное дыхание. Она была так прекрасна… И самыми чарующими в ней были ритмичное колебание груди и изгиб колен, сквозивший сквозь легкое платье. Вдруг порыв ветра всколыхнул занавески и погасил две свечи, которые были ближе к окну.

«А если я поцелую ее?» — подумал Эмидио, взглянув на спящую и чувствуя, как растет в нем неодолимое желание.

Среди июньской ночи еще раздавались людские голоса, звуча, как торжественные гимны, там и сям вдали слышались ответные голоса, не сопровождаемые музыкальными инструментами. Луна уже поднялась высоко, и слабый свет свечей не мог победить белого сияния, лившегося на жалюзи и проникавшего через промежутки планок.

Эмидио повернул голову по направлению к постели, где лежал покойник. Его взоры, скользя по суровым и потемневшим линиям лица, невольно остановились на руке, вздувшейся и пожелтевшей, немного согнутой, испещренной темными жилками, он тотчас отвернулся. И вдруг голова Розы, не сознающей своего сна, описала на стене полукруг и склонилась на плечо взволнованного священника. От этого прикосновения прелестной женской головки сердце его томительно сжалось, движение потревожило немного сон, веки женщины чуть-чуть приоткрылись, и край зрачка сверкнул на белом фоне, подобно упавшему в молоко лепестку фиалки.

Эмидио замер, держа на плече драгоценное бремя. Боясь потревожить спящую, он сдерживал дыхание, его сильно волновало биение собственного сердца и стук в висках, которые, казалось, наполняют всю комнату. Но сон Розы не нарушался, Эмидио чувствовал, что силы постепенно покидают его, уступая место невыразимой неге, когда он глядел на эту шею, обольстительно белевшую среди ожерельев из жилок, или вдыхал ее теплое дыхание и запах волос.

Новый порыв ветра, пропитанный ароматом ночи, всколыхнул пламя третьей свечи и погасил ее.