Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

стояли станом с Гвидо де Монфорте,

пока не взяли замков и Чезены.

Франческа

Довольно потрудились вы.

Немного похудели; побледнели,

на взгляд мой, также.

Паоло

По зарослям, вдоль Савьо, лихорадкой

отравлен воздух осенью…

Франческа

Больны вы?

И оттого дрожите? Что же вас

Орабиле не лечит?

Паоло

Питается собою лихорадка.

Лекарств я не прошу, и трав целебных

я не ищу, сестра!

Франческа

Одна трава

целебная росла в дому отца,

в дому родимого отца (да будет

с ним Бог всегда!). Целебная трава

росла у нас в саду, куда однажды

вошли вы в той одежде, что зовется

людьми — обманом!

На эту травку наступили вы

нечаянно ногой, и вот она

завяла, хоть легка походка ваша,

синьор мой деверь! Да, она завяла

и не воскреснет.

Паоло

Я ее не видел,

не знал, ни где я,

ни кто меня на этот путь привел,

не говорил я и не слышал слов,

не преступил порога

и не сломил преграды;

я только розу видел:

живее губ открытой свежей раны

она, алея, раскрывалась мне;

я слышал пенье юных голосов.

потом удары яростные в дверь

и ваше имя,

что голос гневный произнес… Лишь это

я слышал.

Не потому, что я желал уйти,

я отошел. Сестра, сколь сокровенней

путей, ведущих к смерти, дорога эта,—

если с нами Бог!

Франческа

Видели

очи мои, видели,

утреннюю зарю,

что выводит золотая звезда,

кормилица небесная,

пробудясь, чтобы нас напоить молоком;

когда последний сон

сошел на мою подушку,

мои очи видели

утреннюю зарю,

со стыдом и ужасом,—

словно нечистой водой

кто-то плеснул оскорбительно

в лицо, приподнятое

к ясным лучам!

Это видели

мои очи

и будут видеть это вплоть до ночи,

которая сомкнет их, вплоть до ночи,

которой нет зари, о, брат мой!

Паоло

Пал стыд и ужас

на голову мою. В то утро спящим

свет не застал меня.

Покинул мир

грудь Паоло, и не вернулся вновь,

и не вернется больше никогда.

Душа моя и тишина — враги,

на жизнь и смерть мою.

Все, все вокруг враждебным мне предстало

с того мгновенья,

когда ногой бестрепетной ступили

вы на порог, а я влачился сзади

меж провожатых. В эту ночь целеньем

одно мне было:

насильствовать, насилия свершать.

Я Омедея Тиндара убил

и сжег его дома. И дал другую

товарищам добычу.

Франческа

Бог простит,

простит вам Бог ту кровь

и все другое,—

но не простит вам слез, которых я

пролить была не в силах, не простит

моих сухих очей в то утро! Нет,

я плакать не могла; не буду больше

я плакать, брат мой! Тот глоток воды,

который — помните? — при переправе

вброд через реку, вы мне предложили

со лживым сердцем,

исполненным коварства и обмана,

последним был, последним, утолившим

мне жажду! Больше никакой водой

я жажду утолить была не в силах.

И вот нам Римини открылись стены

и Галеанские ворота; солнце

зашло за горы; лошади у стен

паслись, и ваш безмолвный лик

предстал мне между копий

всех наших спутников. О, почему

не бросили меня вы в том потоке!

Меня бы он схватил, помчал бы к морю

и положил бы бережно на взморье

Равеннском, где какой-нибудь рыбак,

узнав мой труп, меня к отцу отнес бы,

к родимому отцу, который так

доверчиво, не мысля об обмане,

меня тому, кого он выбрал, отдал.

Храни его Господь и дай ему

все блага мира.

Паоло

Столь жесток, Франческа,

укор ваш и столь сладостен, что рвется

на части сердце, и душа моя

вся грустью разливается, — так странно

звучит мне голос ваш. О всем забыла,

вся грустью разливается душа,

и никогда я, никогда вернуть

ее не захочу… Франческа! как

я должен умереть?

Франческа

Как раб,

прикованный к веслу галеры,

чье имя Безнадежность,—

так умереть должны вы! Пусть

воспоминание о том глотке воды,

который вы мне дали

при переходе через реку вброд

пред тем, как подойти нам к этим стенам

обмана и предательства, — вас сушит и

жжет огнем. О, брат мой, брат о Боге,

клянусь я Господом и головой

святого Иоанна, лучше было

вам жизнь отдать, чем душу запятнать

такой изменой!

Слышны удары колокола с колокольни Святой Коломбы. Оба, забывшие себя, вздрагивают.

Паоло! ах, где мы?

который это час, куда зовут,

что делаете вы?

Башенник и стрелок, которые были заняты тем, что заряжали арбалеты и надевали на древки прядево, обмазанное приготовленными составами, вскакивают при звоне.

Башенник

Сигнал! сигнал!

Колокола Святой Коломбы!

Стрелок

Огонь! огонь! Во славу Малатесты!

Он зажигает фаларику и пускает ее в город. Из схода, яростной толпой, выскакивают другие стрелки, занимают площадку башни, берутся за оружие, приступают к метательным машинам.