Том 3. Поэмы 1828-1834
Шрифт:
* * *
«Ужель мы только будем петь, Иль с безнадежием немым На стыд отечества глядеть, Друзья мои? — спросил Вадим. — Клянусь, великий Чернобог, И в первый и в последний раз: Не буду у варяжских ног. Иль он, иль я: один из нас Падет! в пример другим падет !.. Молва об нем из рода в род Пускай передает рассказ; Но до конца вражда!» — Сказал, И на колена он упал, И руки сжал, и поднял взор, И страшно взгляд его блестел, И темнокрасный метеор Из тучи в тучу пролетел! И встали, и пошли они Пустынной узкою тропой. Курился долго дым густой На том холме, и долго пни Трещали в медленном огне, Маня беспечных пастухов, Пугая кроликов и сов И ласточек на вышине !.. Скользнув между вечерних туч, На море лег кровавый луч; И солнце пламенным щитом Нисходит в свой подводный дом. Одни варяжские струи, Поднявши головы свои, Любуясь на его закат, Теснятся, шепчут и шумят; И серна на крутой скале, Чернея в отдаленной мгле, Как дух недвижима, глядит Туда, где небосклон горит. Сегодня с этих берегов В ладью ступило семь бойцов: Один старик, шесть молодых! — Вадим отважный был меж них. И белый парус понесло Порывом ветра, и весло Ударилось о синий вал. И в той ладье Вадим стоял Между изгнанников-друзей, Подобный призраку морей! Что думал он, о чем грустил, Он даже старцу не открыл. В прощальном, мутном взоре том Изобразилось то, о чем Пересказать почти нельзя. Так удалялася ладья, Оставя пены белый след; Всё мрачен в ней стоял Вадим; Воспоминаньем прежних лет, Быть может, витязь был томим… В какой далекий край они Отправились, чего искать? Кто может это рассказать? Их нет. — Бегут толпою дни !.. На вышине скалы крутой Растет порой цветок младой: И в сердце грозного бойца Любви есть место. До конца Он верен чувству одному, Как верен слову своему. Вадим любил. Кто не любил? Кто, вечно следуя уму, Врожденный голос заглушил? Как моря вид, как вид степей, Любовь дика в стране моей… Прекрасна Леда, как звезда На небе утреннем. Она Свежа, как южная весна, И, как пустынный цвет, горда. Как песня
* * *
Зима сребристой пеленой Одела горы и луга. Князь Рурик с силой боевой Пошел недавно на врага. Глубоки ранние снега; На сучьях иней. Звучный лед Сковал поверхность гладких вод. Стадами волки по ночам Подходят к тихим деревням: Трещит мороз. Шумит метель: Вершиною качает ель. С полнеба день на степь глядит И за туман уйти спешит, И путник посреди полей Неверный тщетно ищет путь; Ему не зреть своих друзей, Ему холодным сном заснуть, И должен сгнить в чужих снегах Его непогребенный прах !.. Откуда зарево блестит? Не град враждебный ли горит? Тот город Руриком зажжен. Но скоро ль возвратится он С богатой данью? скоро ль меч Князь вложит в мирные ножны? И не пора ль ему пресечь Зловещий, буйный клик войны? Ночь. Темен зимний небосклон. В Новгороде глубокий сон, И всё объято тишиной; Лишь лай домашних псов порой Набегом ветра принесен. И только вхижине одной Лучина поздняя горит; И Леда передней сидит Одна; немолчное давно Прядет, гудёт веретено В ее руке. Старуха мать Над снегом вышла погадать. И, наконец, она вошла: Морщины бледного чела И скорый, хитрый взгляд очей, Всё ужасом дышало в ней. В движеньи судорожном рук Видна душевная борьба. Ужель бедой грозит судьба? Ужели ряд жестоких мук Искусством тайным эту ночь В грядущем видела она? Трепещет и не смеет дочь Спросить. Волшебница мрачна, Сама в себя погружена. Пока петух не прокричал, Старухи бред и чудный стон Дремоту Леды прерывал, И краткий сон был ей не в сон !.. И поутру перед окном Приметили широкий круг, И снег был весь истоптан в нем, И долго в городе о том Ходил тогда недобрый слух. Шесть раз менялася луна; Давно окончена война. Князь Рурик и его вожди Спокойно ждут, когда весна Свое дыханье и дожди Пошлет на белые снега, Когда печальные луга Покроют пестрые цветы, Когда над озером кусты Позеленеют, и струи Заблещут пеной молодой, И в роще Лады в час ночной Затянут песню соловьи. Тогда опять поднимут меч, И кровь соседей станет течь, И зарево, как метеор, На тучах испугает взор. Надеждою обольщена, Вотще душа славян ждала Возврата вольности: весна Пришла, но вольность не пришла. Их заговоры, их слова Варяг-властитель презирал; Все их законы, все права, Казалось, он пренебрегал. Своей дружиной окружен, Перед народ являлся он; Свои победы исчислял, Лукавой речью убеждал! Рука искусного льстеца Играла глупою толпой; И благородные сердца Томились тайною тоской… И праздник Лады настает: Повсюду радость! как весной Из улья мчится шумный рой, Так в рощу близкую народ Из Новагорода идет. Пришли. Из ветвей и цветов Видны венки на головах, И звучно песни в честь богов Уж раздались на берегах Ильменя синего. Любовь Под тенью липовых ветвей Скрывается от глаз людей. С досадою, нахмуря бровь, На игры юношей глядеть Старик не смеет. Седина Ему не запрещает петь Про Диди-Ладо. Вот луна Явилась, будто шар златой, Над рощей темной и густой; Она была тиха, ясна Как сердце Леды в этот час… Но отчего в четвертый раз Князь Рурик, к липе прислонен, С нее не сводит светлых глаз? Какою думой занят он? Зачем лишь этот хоровод Его внимание влечет ?.. Страшись, невинная душа! Страшися! Пылкий этот взор, Желаньем, страстию дыша, Тебя погубит; и позор Подавит голову твою; Страшись, как гибели своей, Чтобы не молвил он: «люблю!» Опасен яд его речей. Нет сожаленья у князей: Их ненависть, каких любовь, Бедою вечною грозит; Насытит первую лишь кровь, Вторую лишь девичий стыд. У закоптелого окна Сидит волшебница одна И ждет молоденькую дочь. Но Леды нет. Как быть? — Уж ночь; Сияет в облаках луна !.. Толпа проходит за толпой Перед окном. Недвижный взгляд Старухи полон тишиной, И беспокойства не горят На ледяных ее чертах; Но тайны чудной налегло Клеймо на бледное чело, И вид ее вселяет страх. Она с луны не сводит глаз. Бежит за часом скучный час !.. И вот у двери слышен стук, И быстро Леда входит вдруг И падает к ее ногам: Власы катятся по плечам, Испугом взор ее блестит. «Погибла! — дева говорит, — Он вырвал у меня любовь; Блаженства не найду я вновь… Проклятье на него! злодей… Наш князь !..Мои мольбы, мой стон Презрительно отвергнул он! О! ты о мне хоть пожалей, Мать! мать !..убей меня !..убей !.. «Закон судьбы несокрушим; Мы все ничтожны перед ним», — Старуха отвечает ей. И встала бедная, и тих Отчаянный казался взор, И удалилась. И с тех пор Не вылетал из уст младых Печальный ропот иль укор. Всегда с поникшей головой, Стыдом томима и тоской, На отуманенный Ильмень Смотрела Леда целый день С береговых высоких скал. Никто ее не узнавал: Надеждой не дышала грудь, Улыбки гордой больше нет, На щеки страшно и взглянуть: Бледны, как утра первый свет. Она увяла в цвете лет !.. С жестокой радостью детей Смеются девушки над ней, И мать сердито гонит прочь; Она одна и день и ночь. Так колос на поле пустом, Забыт неопытным жнецом, Стоит под бурей одинок, И буря гнет мой колосок !.. И раз в туманный, серый день Пропала дева. Ночи тень Прошла; еще заря пришла — Но что ж? заря не привела Домой красавицу мою. Никто не знал во всем краю, Куда сокрылася она; И смерть, как жизнь ее, темна !.. Жалели юноши об ней, Проклятья тайные неслись К властителю; ах! не нашлись В их душах чувства прежних дней, Когда за отнятую честь Мечом бойца платила месть. Но на земле еще была Одна рука, чтоб отомстить, И было сердце, где убить Любви чужбина не могла !.. Пока надежды слабой свет Не вовсе тучами одет, Пока невольная слеза Еще пытается глаза Коварной влагой омочить, Пока мы можем позабыть Хоть в половину, хоть на миг Измены, страсти лет былых, Как мы любили в те года, Как сердце билося тогда, Пока мы можем как-нибудь От страшной цели отвернуть Не вовсе углубленный ум, Как много ядовитых дум Боятся потревожить нас! — Но есть неизбежимый час… И поздно или рано он Разрушит жизни сладкий сон, Завесу с прошлого стащит И всё в грядущем отравит; Осветит бездну пустоты, И нас (хоть будет тяжело) Презреть заставит, нам на зло, Правдоподобные мечты; И с этих пор иной обман Душевных не излечит ран! Высокий дуб, краса холмов, Передявлением снегов Роняет лист, но вновь весной Покрыт короной листовой, И зеленея в жаркий день Прохладную он стелет тень, И буря вкруг него шумит, Но великана не свалит; Когда же пламень громовой Могучий корень опалит, То листьев свежею толпой Он не оденется вовек… Ему подобен человек !.. * * *
Светает — побелел восход И озарил вершины гор, И стал синеть безмолвный бор. На зеркало недвижных вод Ложится тень от берегов; И над болотом, меж кустов, Огни блудящие спешат Укрыться от дневных огней; И птицы озера шумят Между приютных камышей. Летит в пустыню черный вран, И в чащу кроется теперь С каким-то страхом дикий зверь. Грядой волнистою туман Встает между зубчатых скал, Куда никто не проникал, Где камни темной пеленой Уныло кроетмох сырой !.. Взошла заря — зачем? зачем? Она одно осветит всем: Она осветит бездну тьмы, Где гибнем невозвратно мы; Потери новые людей Она лукаво озарит, И сердце каждое лишит Всех удовольствий прежних дней, И сожаленья не возьмет, И вспоминанья не убьет !.. Два путника лесной тропой Идут под утреннею мглой К ущелиям славянских гор: Заря их привлекает взор, Играя меж ветвей густых Берез и сосен вековых. Один еще во цвете лет, Другой, старик, и худ и сед. На них одежды чуждых стран. На младшем с стрелами колчан И лук, и ржавчиной покрыт Его шишак, и меч звенит На нем, тяжелых мук бразды И битв давнишние следы Хранит его чело, но взгляд И все движенья говорят, Что не погас огонь святой Под сей кольчугой боевой… Их вид суров, и шаг их скор, И полон грусти разговор: «Прошу тебя, не уменьшай Восторг души моей! Опять Я здесь, опять родимый край Сужден изгнанника принять; Опять, как алая заря, Надежда веселит меня; И я увижумилый кров, Где длился пир моих отцов, Где я мечом играть любил, Хоть меч был свыше детских сил. Там вырос я, там защищал Своих богов, свои права, Там за свободу я бы пал, Когда бы не твои слова. Старик! где ж замыслы твои? Ты зрел ли, как легли в крови Сыны свободные славян На берегу далеких стран? Чужой народ нам не помог, Он принял правду за предлог, Гостей врагами почитал. Старик! старик! кто б отгадал, Что прах друзей моих уснет В земле безвестной и чужой, Что под небесной синевой Один Вадим да Ингелот На сердце будут сохранять Старинной вольности любовь, Что им одним лишь увидать Дано свою отчизну вновь ?.. Но что ж ?..быть может, наша весть Не извлечет слезы из глаз, Которые увидят нас, Быть может, праведную месть Судьба обманет в третий раз !..» — Так юный воин говорил, И влажный взорего бродил По диким соснамикамням И по туманным небесам. «Пусть так! — старик ему в ответ, — Но через много, много лет Всё будет славиться Вадим; И грозным именем твоим Народы устрашат князей Как тенью вольности своей. И скажут: он за милый край Не размышляя пролил кровь, Он презрел счастье и любовь… Дивись ему — и подражай!» С улыбкой горькою боец Спешил от старца отвернуть Свои глаза: младую грудь Печаль давила как свинец; Он вспомнил о любви своей, Невольно сердце потряслось, И всё волнение страстей Из бледных уст бы излилось, Когда бы не боялся он, Что вместо речи только стон Молчанье возмутит кругом; И он, поникнувши челом, Шаги приметно ускорял И спутнику не отвечал. Идут — и видят вдруг курган Сквозь синий утренний туман; Шиповник и репей кругом, И что-то белое на нем Недвижимо в траве лежит. И дикий коршун
тут сидит, Как дух лесов, на пне большом — То отлетит, то подлетит; И вдруг, приметив меж дерев Вдали нежданых пришлецов, Он приподнялся на ногах, Махнул крылом и полетел, И, уменьшаясь в облаках, Как лодка на море, чернел !.. На том холме в траве густой Бездушный, хладный труп лежал, Одетый белой пеленой; Пустыни ветр ее срывал, Кудрями длинными играл, И даже не боялся дуть На эту девственную грудь, Которая была белей, Была нежней и холодней, Чем снег зимы. Закрытый взгляд Жестокой смертию объят, И несравненная рука Уж посинела и жестка… И к мертвой подошел Вадим… Но что за перемена с ним? — Затрясся, побледнел, упал… И раздался меж ближних скал Какой-то длинный крик иль стон… Похож был на последний он! И кто бы крик сей услыхал, Наверно б сам в себе сказал, Что сердца лучшая струна В минуту эту порвана !.. О! если бы одна любовь В душе у витязя жила, То он бы не очнулся вновь; Но местьлюбовь превозмогла. Он долго на земле лежал И странные слова шептал, И только мог понять старик, Что то родной его язык. И наконец страдалец встал. «Не всё ль я вынес? — он сказал, — О, Ингелот! любил ли ты? Взгляни на бледные черты Умершей Леды… посмотри… Скажи… иль нет! не говори… Свершилось! я на месть иду, Я в мире ничего не жду: Здесь я нашел, здесь погубил Всё, что искал, всё, что любил !..» И меч спешит он обнажить И начал им могилу рыть. Старик невольно испустил Тяжелый сожаленья вздох, И безнадежному помог. Готов уж смерти тесный дом, И дерн готов, и камень тут; И бедной Леды труп кладут В сырую яму… И потом Ее засыпали землей, И дерн покрыл ее сырой, И камень положен над ним. Без дум, без трепета, без слез Последний долг свершил Вадим, И этот день, как легкий дым, Надежду и любовь унес. Он стал на свете сирота. Душа его была пуста. Он сел на камень гробовой И по челу провел рукой; Но грусть ужасный властелин: С чела не сгладил он морщин! Но сердце билося опять — И он не мог его унять !.. «Девица! мир твоим костям! — Промолвил тихо Ингелот, — Одна лишь цель богами нам Дана — и каждый к ней придет, И жалок, и безумец тот, Кто ропщет на закон судьбы: К чему? — мы все его рабы!» И оба встали и пошли, И скрылись в голубой дали !.. Горит на небе ясный день, Бегут златые облака, Синеет быстрая река, И ровен как стекло Ильмень. Из Новагорода народ Тесняся на берег идет. Там есть возвышенный курган; На нем священный истукан, Изображая бога битв, Белеет издали. Предмет Благодарений и молитв, Стоит он здесь уж много лет; Но лишь недавно князь пред ним Склонен с почтением немым. Толпой варягов окружен, На жертву предлагает он Добычу счастливой войны. Песнь раздалася в честь богов; И груды пышные даров На холм святой положены !.. Рассыпались толпы людей; Зажглися пни, и пир шумит, И Рурик весело сидит Между седых своих вождей !.. Но что за крик? откуда он? Кто этот воин молодой? Кто Рурика зовет на бой? Кто для погибели рожден ?.. В своем заржавом шишаке Предстал Вадим — булат в руке, Как змеи кудри на плечах, Отчаянье и месть в очах. «Варяг! — сказал он, — выходи! Свободное в моей груди Трепещет сердце… испытай, Сверши злодейство до конца; Паденье одного бойца Не может погубить мой край: И так уж он у ног чужих, Забыв победы дней былых !.. Новогородцы! обо мне Не плачьте… я родной стране И жизнь и счастие принес… Не требует свобода слез!» И он мечом своим взмахнул, — И меч как молния сверкнул; И речь все души потрясла, Но пробудить их не могла !.. Вскочил надменный буйный князь И мрачно также вынул меч, Известный в буре грозных сеч; Вскочил — и битва началась. Кипя, с оружием своим, На князя кинулся Вадим; Так, над пучиной бурных вод, На легкий чёлн бежит волна — И — сразу лодку разобьет Или сама раздроблена. И долго билися они, И долго ожиданья страх Блестел у зрителей в глазах, — Новитязя младого дни Ужсочтены на небесах !.. Дружины радостно шумят, И бросил князь довольный взгляд: Над непреклонной головой Удар спустился роковой. Вадим на землю тихо пал, Не посмотрел, не простонал. Он пал в крови, и пал один — Последний вольный славянин! * * *
Когда росистой ночи мгла На холмы темные легла, Когда на небе чередой Являлись звезды, и луной Сребрилась в озере струя, Через туманные поля Охотник поздний проходил И вот что после говорил, Сидя с женой, между друзей, Перед лачугою своей: «Мне чудилось, что за холмом Согнувшись человек стоял, С трудом кого-то поднимал: Власы белели над челом; И, что-то на плеча взвалив, Пошел — и показалось мне, Что труп чернелся на спине У старика. Поворотив С своей дороги, при луне Я видел: в недалекий лес Спешил с своею ношей он, И наконец совсем исчез, Как перед утром лживый сон !..» Над озером видал ли ты, Жилец простой окрестных сел, Скалу огромной высоты, У ног ее зеленый дол? Уныло желтые цветы Да можжевельника кусты Забыты ветрами растут В тени сырой. Два камня тут, Увязши в землю, из травы Являют серые главы: Подними спит последним сном, С своим мечом, с своим щитом, Забыт славянскою страной, Свободы витязь молодой. * * *
A tale of the times of old !.. The deeds of days of other years !.. [7] Азраил *
( Речка, кругом широкие долины, курган, на берегу издохший конь лежит близ кургана и вороны летают над ним. Все дико)
Азраил( сидит на кургане)
7
Сказание седых времен !..Деянья прежних лет и дней !..
( Дева входит, цветы в руках и на голове, в белом платье, крест на груди у нее).
Дева
Ветер гудёт, Месяц плывет, Девушка плачет, Милый в чужбину скачет. Ни дева, ни ветер Не замолкнут; Месяц погаснет, Милый изменит.Прочь печальная песня. Я опоздала, Азраил. Такли тебя зовут, мой друг? (Садится рядом).
Азраил.Что до названия? Зови меня твоим любезным, пускай твоя любовь заменит мне имя, я никогда не желал бы иметь другого. Зови, как хочешь, смерть — уничтожением, гибелью, покоем, тлением, сном — она все равно поглотит свои жертвы.
Дева. Полно с такими черными мыслями.
Азраил.Так, моя любовь чиста, как голубь, но она хранится в мрачном месте, которое темнеет с вечностью.
Дева.Кто ты?
Азраил.Изгнанник, существо сильное и побежденное. Зачем ты хочешь знать?
Дева.Что с тобою? Ты побледнел; приметно дрожь пробежала по твоим членам, твои веки опустились к земле. Милый, ты становишься страшен.
Азраил.Не бойся, всё опять прошло.
Дева.О, я тебя люблю, люблю больше блаженства. Ты помнишь, когда мы встретились, я покраснела; ты прижал меня к себе, мне было так хорошо, так тепло у груди твоей. С тех пор моя душа с твоей одно. Ты несчастлив, вверь мне свою печаль, кто ты? откуда? ангел? демон?
Азраил.Ни то, ни другое.
Дева.Расскажи мне твою повесть; если ты потребуешь слез, у меня они есть; если потребуешь ласки, то я удушу тебя моими; если потребуешь помощи, о возьми всё, что я имею, возьми мое сердце и приложи его к язве, терзающей твою душу; моя любовь сожжет этого червя, который гнездится в ней. Расскажи мне твою повесть!
Азраил.Слушай, не ужасайся, склонись к моему плечу, сбрось эти цветы, твои губы душистее. Пускай эти гвоздики, фиалки унесет ближний поток, как некогда время унесет твою собственную красоту. Как, ужели эта мысль ужасна, ужели в столько столетий люди не могли к ней привыкнуть, ужели никто не может пользоваться всею опытностию предшественников? О люди! вы жалки, но со всем тем я сменял бы мое вечное существованье на мгновенную искру жизни человеческой, чтобы чувствовать хотя всё то же, что теперь чувствую, но иметь надежду когда-нибудь позабыть, что я жил и мыслил. Слушай же мою повесть.
Рассказ Азраила
Когда еще ряды светил Земли не знали меж собой, Вте годы я уж в мире был, Смотрел очами и душой, Молился, действовал, любил. И не один я сотворен, Нас было много; чудный край Мы населяли, только он, Как ваш давно забытый рай, Был преступленьем осквернен. Я власть великую имел, Летал, как мысль, куда хотел, Мог звезды навещать порой И любоваться их красой Вблизи, не утомляя взор, Как перелетный метеор Я мог исчезнуть и блеснуть. Везде мне был свободный путь. Я часто ангелов видал И громким песням их внимал, Когда в багряных облаках Они, качаясь на крылах, Все вместе славили творца, И не было хвалам конца. Я им завидовал: они Беспечно проводили дни, Не знали тайных беспокойств, Душевных болей и расстройств, Волнения враждебных дум И горьких слез; их светлый ум Безвестной цели не искал, Любовью грешной не страдал, Не знал пристрастия к вещам, Он весь был отдан небесам. Но я, блуждая много лет, Искал чего, быть может, нет: Творенье сходное со мной Хотя бы мукою одной. И начал громко я роптать, Мое рожденье проклинать, И говорил: всесильный бог, Ты знать про будущее мог, Зачем же сотворил меня? Желанье глупое храня, Везде искать мне суждено Призрак, видение одно. Ужели мил тебе мой стон? И если я уж сотворен, Чтобы игрушкою служить, Душой бессмертной, может быть, Зачем меня ты одарил? Зачем я верил и любил? И наказание в ответ Упало на главу мою. О, не скажу какое, нет! Твою беспечность не убью, Не дам понятия о том, Что лишь с возвышенным умом И с непреклонною душой Изведать велено судьбой. Чем дольше мука тяготит, Тем глубже рана от нее; Обливши смертью бытие, Она опять его живит. И эта жизнь пуста, мрачна, Как пропасть, где не знают дна: Глотая всё, добро и зло, Не наполняется она. Взгляни на бледное чело, Приметь морщин печальный ряд, Неровный ход моих речей, Мой горький смех, мой дикий взгляд При вспоминаньи прошлых дней, И если тотчас не прочтешь Ты ясно всех моих страстей, То вечно, вечно не поймешь Того, кто за безумный сон, За миг столетьями казнен. Я пережил звезду свою; Как дым рассыпалась она, Рукой творца раздроблена; Но смерти верной на краю, Взирая на погибший мир, Я жил один, забыт и сир. По беспредельности небес Блуждал я много, много лет И зрел, как старый мир исчез И как родился новый свет; И страсти первые людей Не скрылись от моих очей. И ныне я живу меж вас, Бессмертный смертную люблю, И с трепетом свиданья час Как пылкий юноша ловлю. Когда же род людей пройдет И землю вечность разобьет, Услышав грозную трубу, Я в новый удалюся мир И стану там, как прежде сир, Свою оплакивать судьбу. Вот повесть чудная моя; Поверь иль нет, мне всё равно — Доверчивое сердце я Привык не находить давно; Однако ж я молю: поверь И тем тоску мою умерь. Никто не мог тебя любить Так пламенно, как я теперь. Что сердце попусту язвить, Зачем вдвойне его казнить? Но нет, ты плачешь. Я любим, Хоть только существом одним, Хоть в первый и последний раз. Мой ум светлей отныне стал, И, признаюсь, лишь в этот час Я умереть бы не желал.
Поделиться с друзьями: