Том 3. Публицистические произведения
Шрифт:
…все тяжбы, в которые русский народ раз за разом ввергал все это время свои таинственные судьбы… — Тютчев имеет в виду угрозы со стороны Польши и Литвы, Германии и Швеции, перипетии Смутного времени, французское нашествие 1812 г. и подобные им события трехвековой истории, которые свидетельствовали об успешном в целом сопротивлении России проявлениям агрессивной политики Запада.
…никогда еще умы Германии не были так заняты, как теперь, великим вопросом германского единства… — В годы борьбы с Наполеоном зародилось общегерманское движение, в основе которого лежало стремление к национальному единству. Известный общественный деятель и публицист Э. М. Арндт сокрушался, что нигде нельзя отыскать немецкого отечества:
Что представляет собою родина немцев?Пруссия ли это, Швабия ли?На Рейне ли она, где цветет виноград,Или на Бельте, где вьются чайки?..(Arndt Ernst Moritz. Erinnerungen aus dem "ausseren Leben. Greifenverlag zu Rudolstadt, 1953. S. 5). После победы над Наполеоном на Венском конгрессе был создан Германский союз, в который вошли более тридцати независимых государств. Однако в начале 1840-х гг. все настойчивее раздавались голоса, критиковавшие слабости Германского союза и недостаточность предпринимаемых шагов к национальному единству, призывавшие к созданию сильного всенемецкого отечества. В определенной степени этому способствовал приход к власти А. Тьера во Франции, когда вспомнили о «французском Рейне». Именно тогда зародились в качестве ответной реакции настроения и действия, о которых свидетельствует русский путешественник: «Что всего более поражает ‹…› так это
Двойственное отношение Тютчева к идее «немецкого единства» и ее возможным метаморфозам отразится в трактате «Россия и Запад», а также в его поздних письмах, где им будут предугаданы «вавилонские», варварские метаморфозы и последствия утрированного воплощения этой идеи, безусловного стремления Германии к мировому господству в XX в. Говоря о победе объединенной Пруссией Германии над Францией Наполеона III и о характере франко-прусской войны, Тютчев недоумевал и предсказывал: «Что меня наиболее поражает в современном состоянии умов в Европе, это недостаток разумной оценки некоторых наиважнейших явлений современной эпохи, — например, того, что творится теперь в Германии ‹…› Это дальнейшее выполнение все того же дела, обоготворения человека человеком, — это все та же человеческая воля, возведенная в нечто абсолютное и державное, в закон верховный и безусловный. Таковою проявляется она в политических партиях, для которых личный их интерес и успех их замыслов несравненно выше всякого иного соображения. Таковою начинает она проявляться и в политике правительств, этой политике, доводимой до края во что бы то ни стало (`a outrance), которая, ради достижения своих целей, не стесняется никакою преградою, ничего не щадит и не пренебрегает никаким средством, способным привести ее к желанному результату ‹…› Отсюда этот характер варварства, которым запечатлены приемы последней войны, — что-то систематически беспощадное, что ужаснуло мир ‹…› Как только надлежащим образом опозн'aют присутствие этой стихии, так и увидят повод обратить более пристальное внимание на возможные последствия борьбы, завязавшейся теперь в Германии, — последствия, важность которых способна, для всего мира, достигнуть размеров неисследимых ‹…› повести Европу к состоянию варварства, не имеющему ничего себе подобного в истории мира, и в котором найдут себе оправдание всяческие иные угнетения. Вот те размышления, которые, казалось бы, чтение о том, что делается в Германии, должно вызывать в каждом мыслящем человеке…» (Биогр. С. 188–190). Как бы единодушно с Тютчевым, противопоставлявшим единству железа и крови единство любви (см. стих. «Два единства»), мыслил и Достоевский в письме к А. Н. Майкову от 7 февраля 1871 г. из Дрездена: «Более лжи и коварства нельзя себе и представить. Мечом хотят восстановить Наполеона, ожидая в нем себе раба вековечного и в потомстве, а ему гарантируя за это династию ‹…› Но помните текст Евангелия: “Взявший меч и погибнет от меча”. Нет, непрочно мечом составленное! И после этого кричат: “Юная Германия!” Напротив — изживший свои силы народ, ибо после такого духа, после такой науки — ввериться идее меча, крови, насилья и даже не подозревать, что есть дух и торжество духа, а смеяться над этим с капральскою грубостию! Нет, это мертвый народ и без будущности. А если он жив, то, после первого опьянения, сам, поверьте, найдет в себе протест к лучшему и меч упадет сам собою» (Достоевский. Т. 29. Кн. 1. С. 176).
…в наши дни, как и в Средние века, можно смело касаться любого вопроса, если имеешь чистые руки и открытые намерения… — Имеется в виду средневековый обычай судопроизводства (лат. ordalia) — испытания водой, огнем и т. п.
…природа отношений, связывающих, вот уже тридцать лет, Россию с правительствами больших и малых государств Германии. — Речь идет о Священном союзе России и европейских монархий, который предполагал их объединение на христианских и легитимистских принципах. Инициатива создания Союза принадлежала Александру I, а его юридическое оформление произошло на Венском конгрессе в 1815 г. Среди первых подписавших особый акт, помимо русского царя, полагавшего, что отношения между союзниками должны «руководствоваться не иными какими-либо правилами как заповедями сея святыя веры, заповедями любви, правды и мира» (цит. по: Николай Первый и его время. М., 2000. Т. 1. С. 42), были прусский король Фридрих Вильгельм III и австрийский император Франц I. Тогда же на Венском конгрессе сформировался Германский союз, среди государств которого наиболее дружественной русской монархии считалась Пруссия. С ней Россия еще в начале 1813 г. заключила «Союз святой», как его называет Тютчев в обращенном к К. А. Фарнгагену фон Энзе стих. «Знамя и Слово» (см. об этом: ЛН-2. С. 459–460), для совместных действий в антинаполеоновской кампании. В дальнейшем «Союз святой», развившийся в Священный союз, предполагал взаимодействие и солидарность в деле сохранения государственных установлений и борьбы против революционных тенденций, а его участники взаимно обязались всегда «подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь», как «братья и соотечественники», подданными же своими управлять, как «отцы семейства». В политическом завещании Фридрих Вильгельм III писал сыну, сменившему его в 1840 г.: «Прилагай все возможные усилия для поддержания согласия между европейскими державами и прежде всего для того, чтобы Пруссия, Россия и Австрия никогда не разлучались друг с другом» (цит. по: Simon Ed. L’Allemagne et la Russie au XIX si`ecle. P., 1893. P. 79). В феврале 1854 г. Тютчев вспомнил «завещание этого бедного короля Фридриха Вильгельма III» в письме к К. Пфеффелю: «Увы! Что бы сказал он там наверху, глядя на происходящее здесь внизу, и как мало опыт отцов служит детям» (цит. по: RDM. 1854. Т. 6. 15 mai. P. 887).
…сердечного взаимопонимания между различными правительствами Германии и Россией… — Тютчев здесь дипломатичен, поскольку никогда не переоценивал на разных этапах «сердечности» русско-немецких договоренностей. Именно под давлением обстоятельств, успешного наступления России в Европе в 1813 г. и руководствуясь прагматическими соображениями Пруссия вступила в Священный союз. Воплощение же декларированных в рамках этого Союза принципов христианской и легитимистской политики в реальной действительности было далеко от провозглашаемых идеалов. Еще при составлении основополагающего документа австрийский канцлер К. В. Меттерних назвал его «звонкой, но пустой бумагой», которую можно конъюнктурно использовать, а религию превратить в удобное средство для достижения собственных интересов и дипломатических целей. Что на самом деле и происходило. Независимо от этой «бумаги» возник тайный сговор между Францией, Австрией и Англией. На последующих конгрессах Священного союза в 1818–1822 гг. принятое в Вене обязательство взаимной братской помощи было истолковано европейскими дипломатами в духе прямолинейного вмешательства во внутренние дела отдельных стран для подавления в них национальных движений. И хотя после европейских революций и волнений 1830–1831 гг. Россия, Австрия и Пруссия в 1833 г. заключили договор, подтверждавший венские соглашения 1815 г., союзники Николая I манипулировали им в собственных стратегических целях и дипломатических маневрах. В результате при первой удобной возможности ослабить государственную мощь России и нанести ей военное поражение Австрия и Пруссия объединились с Англией и Францией, что сказалось на удручающих итогах Крымской войны. В письме жене 17 февраля 1854 г. Тютчев заключал: «Сколько бы ни уверяли эти государства, что соединенные они достаточно сильны для сохранения своего нейтралитета, но в этом и заключается ложь, так как они отлично знают, что в них нет единения, и без России это невозможно, а одна из них — Пруссия — в сущности только оттого и хотела отделаться от контроля России, чтобы снова начать свои мелкие подлости и измены,
которые ей всегда удавались. Что же касается этой бедной Австрии, тело которой представляет сплошную Ахиллесову пяту, ясно, что, нуждаясь в помощи с Востока или с Запада, у нее был выбор между двумя сидениями: хорошим прочным креслом или колом, — тоже прочным и хорошо отточенным» (СН. 1915. Кн. 19. С. 197–198). О «предательских лобзаниях» «австрийского Иуды» поэт писал в стих. «По случаю приезда австрийского эрцгерцога на похороны императора Николая» (1855). Верность данному слову, принятым обязательствам, сложившемуся порядку в Европе и стремление противостоять революционным тенденциям заставляли Николая I действовать чересчур прямолинейно, терять гибкость в отстаивании национальных интересов, осуждать славянскую солидарность, соглашаться на проавстрийскую политику канцлера К. В. Нессельроде, что в 1850-х гг. вызвало у Тютчева острую неприязнь к императору, выражавшуюся, например, в самых острых выражениях в письме к жене от 17 сентября 1855 г. («чудовищная тупость этого злосчастного человека» и т. п.). К концу своего правления цену заключавшимся международным соглашениям осознавал и сам царь, и в его личной переписке за несколько месяцев до кончины постоянно звучит мотив «бесстыдного коварства» Австрии, которое превзошло все, что «адская иезуитская школа когда-либо изобрела».…великую традицию…— Имеется в виду традиция «Священной Римской империи германской нации». См. об этом также с. 268*.
…какие одновременно и в противовес этому политическому направлению ваших правительств существуют побуждения и стремления, попытки внушить которые общественному мнению Германии по отношению к России продолжаются уже около десятка лет? — Подразумеваются либеральные, демократические и революционные течения немецкой общественной жизни, представители которых критически относились к внутренней и внешней политике правительства своей страны, считали Россию противником национального единства Германии и «жандармом Европы». Подобные мнения питались страхом перед политическими успехами, государственной мощью и географическими пространствами России и получили широкое распространение после разгрома польского восстания 1830–1831 гг. Сообщение о взятии Варшавы баварская газета «Der Deutsche Horisont» (№ 27, 4/16 сентября 1831 г.) отметила строками в траурной рамке:
«8 сентября русские войска вступили в Варшаву.
8 сентября в Берлине 17 человек умерло от холеры
——
Деспотизм победил, свобода погибла!
Горе! Горе! Горе!»
В связи с подобными выступлениями в печати русский посланник в Мюнхене И. А. Потемкин заявил правительству Баварии протест и докладывал министру иностранных дел России К. В. Нессельроде: «С одной стороны, эта блестящая победа преданности долгу над мятежом вызвала живейшую радость у всех, кто справедливо обеспокоен возрастающим распространением революционного духа ‹…› С другой стороны, эта победа привела в глубокое уныние многочисленных приспешников революционной пропаганды, которая, под маской напускного одушевления и мнимого сочувствия польскому делу, использовала превратности этой войны с немалой выгодой для своих замыслов. К несчастью, именно в Баварии эта пропаганда находит ныне наиболее благоприятные условия для успеха своих козней» (цит. по: Летопись 1999. С. 111).
Тютчев был непосредственным свидетелем развития антирусских настроений в течение «десятка лет», одним из проявлений которых стала большая анонимная статья в трех номерах (с 31 января по 2 февраля 1830 г.) AZ, перепечатанная из издававшейся в турецком г. Смирна на фр. яз. газеты «Courrier de Smyrne». Публикация вышла накануне созывавшейся по инициативе России (с целью признать полную независимость Греческого королевства от Турции) Лондонской конференции, приписывала России прямо противоположные намерения и призывала Англию и Францию защитить свободу Греции от этого «Северного государства». Перепечатка (инспирированная австрийским правительством) статьи из Турции, с которой Греция боролась за независимость, и необоснованные обвинения в адрес России вызвали резкую реакцию Тютчева. «Что партия, враждебная всему доброму и честному в Природе Человека, — писал он Ф. Тиршу, — попыталась всеми возможными способами, per fas et nefas (правдами и неправдами — лат.), силой и хитростью, соблюдением договоров и нарушением их, погубить несчастную Грецию, — это понятно, ибо это было в ее интересах, а ведь известно, что интерес, самый низменный, самый гнусный интерес — единственное правило, единственный двигатель этой партии. Но то, что обманутый в своих расчетах, парализованный Высшей Силой в своих замыслах, отчаявшийся доконать свою жертву убийца пытается теперь прикинуться ее покровителем с тем, чтобы выдать истинного покровителя за убийцу, — вот это уже слишком, и общественное мнение изменило бы самому себе, если бы в своих признанных органах не отразило со всей силой негодования подобное оскорбление, нанесенное общественному благоприличию» (ЛН-1. С. 545).
Обозначившиеся в начале 1830-х гг. тенденции продолжали нарастать. В 1832 г. появился в печати памфлет «Geschichtliche Darstellung "uber das h"ochst gef"ahrliche Wachstum Russlands f"ur die "ubrigen Staaten Europas» («Историческая картина чрезвычайно опасного для остальных государств Европы развития России»), в котором Николай I обвинялся в стремлении внутренне разрушить Австрию и Турцию и объединить всех славян. После совместных прусско-русских военных маневров в Калише в 1835 г. К. А. Фарнгаген фон Энзе записал в дневнике: «…здесь людям крайне претят все отношения с Россией» (цит. по: Тютч. сб. 1999. С. 234). В том же году русский дипломатический агент в Кобленце Г. Т. Фабер докладывал, что жители Германии «в основном враждебны России» (цит. по: Лотмановский сб. М., 1997. Вып. 2. С. 307). Выходец из Силезской Пруссии А. А. Куник, ставший большим знатоком древнерусской истории и нумизматики и возвратившийся в 1841 г. на родину, встретил там настороженный прием: «…ни в Берлине, ни в Лейпциге он не мог найти издателя для своих переводов и извлечений из русских сочинений. Главная причина, по его словам, была та, что он хорошо отзывался о России» (РС. 1899. № 5. С. 368). Подобные настроения во многом складывались под влиянием формировавшей общественное мнение прессы. По свидетельству И. С. Аксакова, именно «бешеные нападки на Россию публицистов самой Германии» заставили Тютчева взяться за перо и выступить в немецкой печати (Биогр. С. 124).
…великое поколение 1813 года приветствовало с восторженной благодарностью… — Имеются в виду те представители немецкого народа, правительственных и военных кругов, которые могли по достоинству и с благодарностью оценить значение «Союза святого» между Россией и Пруссией для освобождения последней в борьбе с Наполеоном и которым было внятно содержание тютчевского стих. «Знамя и Слово» (1842):
В кровавую бурю, сквозь бранное пламя,Предтеча спасенья — русское ЗнамяК бессмертной победе тебя привело.Так диво ль, что в память союза святогоЗа Знаменем русским и русское СловоК тебе, как родное к родному, пришло?Это стихотворение написано 25 июня / 7 июля 1842 г. и обращено к К. А. Фарнгагену фон Энзе, служившему в 1813 г. в русско-немецком легионе. Толчком к его созданию послужила встреча поэта с К. А. Фарнгагеном фон Энзе и с командиром этого легиона генералом Ф. К. Теттенборном, которые также оказались свидетелями победного пребывания русских войск в Париже. К. А. Фарнгаген фон Энзе замечал, что для пруссаков 1806 г. играет роль трагического пугала, от которого их избавил 1813 г. Опыт 1813 г. заставил К. А. Фарнгагена фон Энзе (впоследствии с глубоким интересом воспринимавшего русскую литературу, в частности творчество А. С. Пушкина) прийти к заключению, что «дома мы слишком мало внимания уделяли русскому языку и литературе и почти не занимались ими. Это тем более удивительно, что именно в последнее время, после проведенных в братском союзе боев за совместное освобождение и общих побед наши народы стали ближе друг к другу, а мощь и влияние России постепенно приобретают для нас все возрастающее значение» (цит. по: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М., 1965. С. 149). О результатах усилий по формированию «Союза святого» и о его деятельности можно судить по рапорту П. Х. Витгенштейна главнокомандующему после взятия Кенигсберга: «Приняты мы жителями чрезвычайно хорошо, не токмо как друзьями, но как избавителями их от ига французов» (цит. по: Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. Сб. документов. М., 1964. С. 19). О разных сторонах деятельности «великого поколения 1813 года», его устремленности к сближению с Россией и «восторженной благодарности» см.: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М., 1965; Das Jahr 1813. Studien zur Geschichte und Wirkung der Befreiungskriege. B., 1963; Straube F. Fr"uhjahrsfeldzug 1813. Die Rolle der russischen Truppen bei der Befreiung Deutschlands vom Napoleonischen Joch. B., 1963.