Том 3. Собачье сердце (с иллюстрациями)

— Прочная ли эта шуба? — спросил я, любуясь на себя в зеркало в голубой раме.

На это молодой человек ответил так:

— За внуков ваших я не ручаюсь, но сын ваш будет венчаться в этой шубе.

— Сколько она стоит?

— По теперешним временам ей нет цены, — ответил, обворожительно улыбаясь, этот бандит из магазина, — но мы из любви к человечеству и чтобы рекламировать качество нашей фирмы, продадим ее за 205 рублей. Миль пардон… Я сниму с вас пушинку.

— Я беру ее. Вот вам ордер, — сказал я, — а на остающиеся пять рублей позвольте мне три пары кальсон и полтинник сдачи. Я по рабочему кредиту.

Ах, жаль, что нельзя было сфотографировать этого преступника во время моих слов. Нижняя челюсть его легла на его галстух… Он сделал такое движение, как будто собирался отнять у меня шубу, но было поздно. И в шубе и с кальсонами я ушел из госмагазина.

*

Это было в ноябре. А через 4 (четыре) месяца — в марте я пришел по делу в один дом и услышал шепот девочки:

— Мама… Там к папе какой-то оборванный пришел. «Так оборванный. Как это так — оборванный. Я — оборванный. 205 рублей».

Я бросился к зеркалу, и в марте повисла моя челюсть. В углах карманов были трещины, все петли лохматились. Барашек на воротнике треснул в трех местах, локти лоснились, швы белели. А проклятая госбелка, вследствие неизвестной мне болезни, облысела в двух местах. В остальных же местах ее мех стал похож на театральный старческий парик.

За белку я плачу до сих пор. Каждый месяц.

Ботинки я купил в прошлом мае. 12-го числа. А четырнадцатого того же мая, проходя мимо Николая Васильевича Гоголя, сидящего на Арбате, услышал шарканье. Подняв правую ногу, я убедился, что правый ботинок раскрыл пасть. Из нее вывалился лоскут газеты.

— Что же это такое, глубокоуважаемый Николай Васильевич? — спросил я. — Что это такое, в самом деле? Ведь позавчера это были блистательные ботинки без каких бы то ни было признаков болезни?

Но Гоголь был безмолвен и печален на своем постаменте.

*

За ботинки я отдал 35 рублей.

*

Подвязки дамские под названием «Ле жартьер», — за 4 с полтиной, и они рассыпались через две недели.

*

Галоши прослужили два с половиной месяца, а с наступлением мокрой погоды служить отказались. Очевидно, это галоши, приспособленные только к сухости. И пока они стояли в передней — были ничего… галоши как галоши. Но лишь только хлынули вешние воды, они заболели и кончились.

*

И я заболел гриппом.

*

Но ведь, кажется, хотел сказать о носках. Нет, Не буду я о носках говорить ничего, чтобы не получить дополнение к гриппу еще развитие желчи. Не буду.

*

Достаточно. В углу висит белка. Я ее, лысой дряни, — кредитный раб. В шкафу брюки, блестящие на том же месте, где, при сидении, они соприкасались со стулом, на гвозде галстух с бахромой, на столе венские сосиски. На постели моя жена, откушавшая венских сосисков, а после них Иноземцевых капель… Довольно.

*

Пора, пора нам заговорить полным голосом о качестве нашей продукции.

Вечерний выпуск «Красной газеты», (Ленинград), 15 мая 1926 г.

Музыкально-вокальная катастрофа

На грязно-коричневой стене паровозного сарая висел белый плакат, возле которого стояла восхищенная толпа.

И немудрено. На плакате было изображено:

«ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ!

ВНИМАНИЕ!

В понедельник. 26 апреля в 4 1/2 часа, в паровозном сарае при мастерских им. т. Урицкого состоится

Общее собрание. Порядок дня. 1. Отчет месткома. 2. Обсуждение наказа новому месткому. 3. Перевыборы месткома. Играет оркестр духовой музыки!»

*

Через день после появления означенного плаката, именно в среду, в вагонных мастерских заседал вагонный местком.

— Ну, Петя, как у них прошло? — спросил мрачный председатель у секретаря.

— Полный сбор, — ответил Петя, — сто процентов ихних приволоклось, да наших по контрамаркам было человек пятьдесят, оркестр слушали.

— Ах, халтурщики, ах, арапы, — расстроился председатель, — вот, ловчилы собачьи!

— Ничего они не ловчилы, — отозвался член месткома товарищ Практичный, — а просто тамошний председатель Седулаев — умница! Знает, чем массу за жабры взять. А мы сидим, гнием. У нас на прошлом собрании сколько было?

— Семнадцать человек, — ответил Петя-секретарь.

— Ну, вот, а у них две тысячи народу! Да и семнадцать только потому оказалось, что я вовремя двери в столярный цех запер, не успел убежать народ!

— Стало быть, что ты предлагаешь? — спросил председатель встревоженно.

— Да предложение тут простое, — отозвался Практичный, — перешибить их надо.

— Ну, я ж их и перешибу! — вскричал председатель, зажженный словами Практичного. — Я покажу антрепренеру Седулаеву, что далеко кулику до Петрова дня! Далеко ему до вагонного месткома! Я им такое устрою, что слава о нас загремит по всему Союзу… Берите, братцы, бумагу, будем сочинять.

*

На другой день, именно в четверг, на грязной доске вагонного сарая висел плакат в три сажени:

«ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!!!

Завтра, в пятницу, в 8 часов вечера, в здании вагонного сарая состоится грандиозное музыкально-вокальное общее собрание при участии лучших сил артистов и месткома, известных в Европе и Азии.

ПРОГРАММА:

1. Доклад о международном положении. Исполнит любимец публики и председатель месткома Хилякин.

2. Вальс из «Фауста». Оркестр местного театра.

3. «Касса взаимопомощи» — водевиль в гриме и костюмах разыгрывают артисты.

Действующие лица:

Председатель бюро кассы — артист музыкальной комедии Греков.

Клиент — артист Ярон.

Антракт с буфетом и напитками.

4. Первый раз в СССР!!!

Доклад по материнству прочтет Черная Маска.

Неизвестный? Кто он?

Угадавшему будет выдай приз в виде голой женщины из терракота и аквариума с золотыми рыбками.

5. Отчет о деятельности бывшего месткома. — Живая картина в черном бархате под аккомпанемент похоронного марша т. Шопена.

6. Выборы нового месткома. Общее веселье. Выбранные получат приз якобы за красоту. Участвует весь зал. Море смеха.

7. Текущие дела и романсы мирового артиста Дмитрия Смирнова!

8. Мертвая петля. — Исполнит председатель Хилякин на велосипеде.

Буфет, серпантин, танцы до 6 часов утра. У рояля маэстро Океанчик. Вход — пятачок. Дети и красноармейцы платят половину. АНОНС!!! На следующем собрании бой быков».