Том 3. Восхождения. Змеиные очи

«Пришла и розы рассыпаешь…»

Пришла и розы рассыпаешь, Свирельно клича мертвеца, И взоры страстные склоняешь На бледность моего лица. Но как ни сладки поцелуи, Темны мои немые сны. Уже меня колышат струи Непостижимой глубины. Багровые затмили тучи Лобзаний яркие лучи, И что мне в том, что ласки жгучи, Что поцелуи горячи! Лежу, качаясь в дивном чёлне, И тёмный голос надо мной: «Пора пришла, – обет исполни, Возникла я над глубиной».

«Блаженство в жизни только раз…»

Блаженство в жизни только раз, Безумный путь, – Забыться в море милых глаз, И утонуть. Едва надменный Савл вступил На путь в Дамаск, Уж он во власти нежных сил И жгучих ласк. Его глаза слепит огонь Небесных нег, И стройно-тонкая ладонь Бела, как снег. Над ним возник свирельный плач В пыланьи дня: «Жестокий Савл! О, злой палач, Люби меня!» Нет, Павла Савлом не зови: Святым огнём Апостол сладостной любви Восставлен в нём. Блаженство в жизни только раз, Отрадный путь! Забыться в море милых глаз, И утонуть. Забыв о том, как назван ты В краю отцов, Спешить к безмерностям мечты На смелый зов. О, знойный путь! О, путь в Дамаск! Безумный путь! Замкнуться в круге сладких ласк, И утонуть.

«Иди в толпу с приветливою речью…»

Иди в толпу с приветливою речью И лицемерь, На опыте всю душу человечью До дна измерь. Она узка, темна и несвободна, Как тёмный склеп, И тот, кто час провёл в ней неисходно, Навек ослеп. И ты поймёшь, какое врачеванье – В окно глядеть Из тьмы души на птичье ликованье, И сметь, и петь.

«Люби меня, люби, холодная луна!..»

Люби меня, люби, холодная луна! Пусть в небе обо мне твой рог жемчужный трубит, Когда восходишь ты, ясна и холодна. На этой злой земле никто меня не любит. Да будет ночь твоя в мерцании светил! Отверженец земли, тоскующий и кроткий, О, сколько раз во тьме я за тобой следил, Любуяся твоей стремительною лодкой! Потом я шёл опять в докучный ропот дня, – И труд меня томил, и путь мой был бесцелен. Твой свет в моей душе струился, мглисто-зелен. Холодная луна, люби, люби меня!

«Вздымалося облако пыли…»

Вздымалося облако пыли, Багровое, злое, как я, Скрывая постылые были, Такие ж, как сказка моя. По улицам люди ходили, Такие же злые, как я, И злую тоску наводили Такую же злую, как я. И шла мне навстречу царица, Такая же злая, как я, И с нею безумная жрица, Такая же злая, как я. И чары несли они, обе Такие же злые, как я, Смеяся в ликующей злобе, Такой же, как злоба моя. Пылали безумные лица Такой же тоской, как моя, И злая из чар небылица Вставала, как правда моя. Змеиной, растоптанной злобе, Такой же, как злоба моя, Смеялись безумные обе, Такие же злые, как я. В багряности поднятой пыли, Такой же безумной, как я, Царица и жрица укрыли Такую ж тоску, как моя. По улицам люди ходили, Такие же злые, как я, Тая безнадёжные были, Такие ж, как сказка моя.

«Судьба была неумолима…»

Судьба была неумолима, Но знаю я, – вина – моя. Пройдите с отвращеньем мимо, – И это горе вызвал я. Я знал святое превосходство Первоначальной чистоты, Но в жизни воплотил уродство Моей отравленной мечты. Когда окликнулись впервые Друг другу птичьи голоса, – Когда на сказки заревые Смеялась первая роса, – Когда от счастья задрожала Ещё невинная змея, Вложил отравленное жало В лобзанья уст змеиных я. Я был один во всей природе, Кто захотел тоски и зла, Кто позавидовал свободе, Обнявшей детские тела. Один, жестокий и надменный, На мир невзгоды я навлёк. Несовершенства всей вселенной В веках лишь только мне упрёк.

«Был глаз чудовища нелеп…»

Был глаз чудовища нелеп, – Костёр у берега морского, – И было небо точно склеп В дому художника седого. И кто мечтал на берегу, Огнём и пеплом зачарован, Тот был опять в немом кругу, В ночном кругу опять закован. Над золотым огнём костра, Ответом робкому вопросу, Я видел, милая сестра, Твою взметнувшуюся косу. Блеснув унынью моему Мгновенно ясною улыбкой, Ты убежала снова в тьму, Как будто ты была ошибкой, Как будто здесь на берегу Не надо яркого мельканья, Ни огневого полыханья, Ни смеха в пламенном кругу.

«Все эти ваши слова…»

Все эти ваши слова Мне уж давно надоели. Только б небес синева, Шумные волны да ели, Только бы льнула к ногам Пена волны одичалой, Сладко шепча берегам Сказки любви небывалой.

«Я опять, как прежде, молод…»

Я опять, как прежде, молод, И опять, как прежде, мал. Поднимавший в небе молоты Надо мною, задремал. И с врагом моим усталым Я бороться не хочу. Улыбнусь цветками алыми, Зори в небе расцвечу. Белых тучек легкий мрамор – Изваяний быстрых ряд. Пена волн плескучих на море Вновь обрадовала взгляд. Я слагаю сказки снова, Я опять, как прежде, мал. Дремлет молния лиловая, Громовержец задремал.

«Отчего боятся дети…»

Отчего боятся дети, И чего? Эти сети им на свете Ничего. Вот, усталые бояться, Знаем мы, Что уж близкие грозятся Очи тьмы. Мурава, и в ней цветочки, Жёлт, синь, ал,– То не чёрт ли огонёчки Зажигал? Волны белой пеной плещут На песок. Рыбки зыбкие трепещут Здесь у ног. Кто-то манит, тянет в море. Кто же он? Там, где волны, на просторе Чей же стон? Вы, читающие много Мудрых книг, Испытайте точно, строго Каждый миг, Ах, узнайте, проследите Всё, что есть, И желанную несите Сердцу весть! Нет, и слыша вести эти, Не поймёшь, Где же правда в нашем свете, Где же ложь!

«Был простор небес огромен…»

Был простор небес огромен, А в лесу был воздух томен, Благовонных полон смол. Омрачённый думой строгой, Кто-то шёл лесной дорогой, За собой кого-то вёл. Точно выходцы из гроба, Шли они, молчали оба. В струях воздуха текла, Тяжела, как ладан дымный, Все земные наши гимны Растворившая смола.

«Прошли пред вами времена…»

Прошли пред вами времена, Свершились знаменья и сроки, И начертали письмена На свитках пламенных пророки. И в довершенье чудесам Страданья подвига подъемлю, И, человеком ставши, сам Пришёл на стынущую землю Святые зерна божества Вложить в двусмысленные речи, Открыть законы единства И тождества противоречий. Освобождая от греха, От лютых кар несовершенства, Я в звоне каждого стиха Дарю вам радуги блаженства.