Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных (с иллюстрациями)
Шрифт:
Лариосик. Нет, не скажите, Виктор Викторович, я говорил речи и не однажды… в обществе сослуживцев моего покойного папы… в Житомире… Ну, там податные инспектора… Они меня тоже… ох как ругали!
Мышлаевский. Податные инспектора — известные звери.
Шервинский. Пейте, Лена, пейте, дорогая!
Елена. Напоить меня хотите? У, какой противный!
Николка(у рояля, поет).
Скажи мне, кудесник, любимец богов [56] , Что сбудется в жизни со мною? И скоро ль на радость соседей-врагов Могильной засыплюсь землею?56
Скажи
В недалеком прошлом, особенно в 60—80-е годы, эта песня была широко распространена в оппозиционных кругах русской интеллигенции. Безграмотные доносчики жаловались в ЦК КПСС, что такие-то и такие-то поют открыто царский гимн, запрещенный с 1917 года. При этом в качестве иллюстративного материала приносили и магнитофонную запись. Приходилось объяснять «товарищам», что эту песню поют со сцены братья Турбины, Студзинский, Лариосик, что и в нашем хоре непременно находился Мышлаевский, который третью строчку пел совсем по-другому «Так за Совет Народных Комиссаров…» Хорошо, что каждый раз удавалось убедить неглупых работников, отвечавших за идеологию советского общества. Но, увы, так было: солдатскую песню выдавали за царский гимн, который исполняют только в романе «Белая гвардия» и в первой редакции одноименной пьесы.
Лариосик(поет).
Так громче, музыка, играй победу.Все (поют).
Мы победили, и враг бежит. Так за…Лариосик. Царя…
Алексей. Что вы, что вы!
Все(поют фразу без слов).
………. Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!».Николка(поет).
Из темного леса навстречу ему…Все поют.
Лариосик. Эх! До чего у вас весело, Елена Васильевна, дорогая! Огни!.. Ура!
Шервинский. Господа! Здоровье его светлости гетмана всея Украины. Ура!
Пауза.
Студзинский. Виноват. Завтра драться я пойду, но тост этот пить не стану и другим офицерам не советую.
Шервинский. Господин капитан!
Лариосик. Совершенно неожиданное происшествие.
Мышлаевский(пьян). Из-за него, дьявола, я себе ноги отморозил. (Пьет.)
Студзинский. Господин полковник, вы тост одобряете?
Алексей. Нет, не одобряю!
Шервинский. Господин полковник, позвольте, я скажу!
Студзинский. Нет, уж позвольте, я скажу!
Лариосик. Нет, уж позвольте, я скажу! Здоровье Елены Васильевны, а равно ее глубокоуважаемого супруга, отбывшего в Берлин!
Мышлаевский. Во! Угадал, Ларион! Лучше — трудно.
Николка(поет).
Скажи мне всю правду, не бойся меня…Лариосик. Простите, Елена Васильевна, я человек не военный.
Елена. Ничего, ничего, Ларион. Вы душевный человек, хороший. Идите ко мне сюда.
Лариосик.
Елена Васильевна! Ах, Боже мой, красное вино!..Николка. Солью, солью посыплем… ничего.
Студзинский. Этот ваш гетман!..
Алексей. Одну минуту, господа!.. Что же, в самом деле? В насмешку мы ему дались, что ли? Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух. И самый момент! Там, говорят, кошек жрут. Он бы, мерзавец, Россию спас!
Шервинский. Немцы бы не позволили формировать армию, они ее боятся.
Алексей. Неправда-с. Немцам нужно было объяснить, что мы им не опасны. Конечно! Войну мы проиграли! У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете: у нас большевики. Немцам нужно было сказать: «Вам что? Нужен хлеб, сахар? Нате, берите, лопайте, подавитесь, но только помогите нам, чтобы наши мужички не заболели московской болезнью». А теперь поздно, наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия! Пойди его забери. Так он тебе и пойдет воевать. У него, у мерзавца, валюта в кармане. Он в кофейне сидит на Крещатике, а вместе с ним вся эта гвардейская штабная орава. Нуте-с, великолепно! Дали полковнику Турбину дивизион: лети, спеши, формируй, ступай, Петлюра идет!.. Отлично-с! А вот глянул я вчера на них, и, даю вам слово чести, — в первый раз дрогнуло мое сердце.
Мышлаевский. Алеша, командирчик ты мой! Артиллерийское у тебя сердце! Пью здоровье!
Алексей. Дрогнуло, потому, что на сто юнкеров — сто двадцать студентов, и держат они винтовку, как лопату. И вот вчера на плацу… Снег идет, туман вдали… Померещился мне, знаете ли, гроб…
Елена. Алеша, зачем ты говоришь такие мрачные вещи? Не смей!
Николка. Не извольте расстраиваться, господин командир, мы не выдадим.
Алексей. Вот, господа, сижу я сейчас среди вас, и все у меня одна неотвязная мысль. Ах! Если бы мы все это могли предвидеть раньше! Вы знаете, что такое этот ваш Петлюра! Это миф, это черный туман. Его и вовсе нет. Вы гляньте в окно, посмотрите, что там. Там метель, какие-то тени… В России, господа, две силы: большевики и мы. Мы еще встретимся. Вижу я более грозные времена. Вижу я… Ну, ладно! Мы не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. Вот из-за этого я и иду! На рожон, но пойду! Потому что, когда мы встретимся с ними, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас. Пью за встречу, господа!
Лариосик(за роялем, поет).
Жажда встречи, Клятвы, речи — Все на свете Трын-трава…Николка. Здорово, Ларион! (Поет.)
Жажда встречи, Клятвы, речи…Все сумбурно поют. Лариосик внезапно зарыдал.
Елена. Лариосик, что с вами?
Николка. Ларион!
Мышлаевский. Что ты, Ларион, кто тебя обидел?
Лариосик(пьян). Я испугался.
Мышлаевский. Кого? Большевиков? Ну, мы им сейчас покажем! (Берет маузер.)
Елена. Виктор, что ты делаешь?!
Мышлаевский. Комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар?
Шервинский. Маузер заряжен, господа!!
Студзинский. Капитан, сядь сию минуту!
Елена. Господа, отнимите у него!
Отнимает маузер. Лариосик уходит.
Алексей. Что ты, с ума сошел? Сядь сию минуту! Это я виноват, господа.
Мышлаевский. Стало быть, я в компанию большевиков попал. Очень приятно. Здравствуйте, товарищи! Выпьем за здоровье комиссаров. Они симпатичные!
Елена. Виктор, не пей больше.