Том 4. История моего современника. Книги 1 и 2

— Только неизвестно еще — согласится ли Гав-рюшка? На сходке, вишь, его не было… Кто был — никто не согласился.

Починок Гаври Бисерова был расположен в шести верстах вниз по Каме. Я ехал туда с стесненным сердцем. Путешествие по занесенным снегом дорогам на валких дровнишках сказывалось сильным утомлением. И вот, когда я почти у цели, возникает вопрос — примут ли меня, бесприютного, или мне придется мыкаться дальше, разыскивая пристанище. Кроме того, я чувствовал себя в положении человека, навязываемого жителям по какому-то беззаконному приказу нахала урядника, и сознавал, что они вправе не подчиниться этому приказу.

В избе Гаври Бисерова еще светилась лучина, когда мы подъехали, встреченные дружным лаем и воем нескольких собак. Изба, куда я вошел, была высокая, просторная, но стены ее были черны от сажи, так как она была «курная», как, впрочем, большинство изб той местности. От этого она имела мрачный вид. Свет березовой лучины, вставленной в светце, освещал лишь на близком расстоянии, а дальше терялся во мраке. Староста, войдя в избу, покрестился на иконы и поздоровался, а затем объяснил, что по приказу урядника он привез ссыльного. Две женщины, старуха и молодая, сидевшие с прялками у светца, насупились и что-то тихо заворчали про себя, а откуда-то сверху, с темных, закопченных полатей, раздался резкий, несколько гнусавый голос:

— Не желаю. Не согласен я! Вези куда хочешь.

Староста стал возражать что-то, завязался спор. Голос невидимого хозяина звучал обиженно и строптиво. Я решил объясниться.

— Вот что, хозяин, — сказал я. — Вы можете не согласиться принять меня, и я думаю, что никто не вправе вас принудить взять к себе в дом незнакомого человека. Я только хочу сказать, что даром жить у вас не стану: за хлеб-соль буду платить, сколько назначите.

— Три рубля!.. — задорным полувопросом кинул невидимый хозяин, считая как будто, что эта цена равносильна отказу.

— Три так три, — сказал я, а староста прибавил:

— Примай, Гаврило!.. Он, слышь, человек роботный — чеботной, мужик просужий.

Еще несколько слабых возражений, и Гавря, очевидно, сдался. Полати заскрипели, послышалось кряхтение, и через минуту предо мной стоял невысокий и невзрачный старик, с редкими волосенками на темени и с жидкой черной бородкой. Подойдя ко мне, он низко поклонился и заговорил очень длинно, очень плавно и складно. К сожалению, я не могу теперь даже приблизительно восстановить эту речь Гаври Бисерова, которою он встретил меня, истомленного странника, принимаемого с этого вечера в дом. Говорил он с каким-то величавым и приветливым видом, а я слушал, точно очарованный. Закончил он словами:

— Добро пожаловать, и будь ты нам отныне не чуж-чуженин, а родной семьянин. — После этого он низко поклонился и протянул руку, которую я пожал от души.

Затем подъехали сани со стариком Ефимом Молосным, отцом старосты, со старухой, его матерью, и женой, дочерью Гаври. Некоторое время они оставались у Гаври и «бражничали». Оказалось, что в этой семье у старосты жил Попов, тоже политический ссыльный, и оставил по себе хорошие воспоминания. Старуха охотно и много рассказывала о нем: у Попова — то, у Попова — другое… И в голосе ее звучала почти нежность.

Когда они уехали, я зажег привезенную с собой свечу и сел к столу писать письмо матери и сестрам. Рядом со мной жужжали две прялки, с полатей смотрели, свесив головы, глубоко заинтересованные два мальчика-подростка, и сверкали маленькие черненькие глазки старика Гаври Бисерова. Я описывал свое путешествие и с особенным чувством остановился на последнем эпизоде. Речь хозяина, плавная, красивая, колоритная, завершила описание нотой искреннего удовлетворения. Вся семья не спала: все смотрели на невиданное зрелище — на пишущего человека.

Еще не кончив письма, я вышел на крыльцо. Помню, что на чистом небе сверкали яркие звезды; искрились пушистые снега, неопределенными пятнами темнели перелески… Невдалеке за «старицей» виднелся под темной полосой лесов одинокий, то разгорающийся, то угасающий огонек лучины. Влево, в версте или полутоpax, мигал другой, и я представлял себе, что там живут такие же простые и добрые люди, умеющие при случае говорить такие хорошие, величавые слова, как Гавря Бисеров.

И вот я лицом к лицу с этим нетронутым, неискаженным и чистым мужицким миром. Душа моя была переполнена особым чувством, и я закончил письмо нотой спокойного и совершенно искреннего удовлетворения. «Только от вас, мои дорогие, еще дальше…» Но это, казалось мне, — ничего!.. Я верил, что мы увидимся в лучшие времена, а пока, как смелый пловец, я бросался на это заманчивое дно народной жизни…

Я улегся внизу на лавке и скоро заснул. А две женщины все еще светили лучину, и их прялки жужжали далеко за полночь.

Комментарии

К созданию своей итоговой книги Короленко приступил в июле-августе 1905 г. и работал над ней (со значительными перерывами) почти до самой смерти в 1921 г.

Книга первая. Впервые: Совр. записки. 1906. № 1; Современность. 1906. № 1, 2; Рус. богатство. 1906. № 5; 1907. № 1; 1908. № 2, 3, 8, 10.

Книга вторая. Первые восемь глав впервые: Рус. богатство. 1910. № 1, 2. Готовя Полное собрание сочинений (1914), Короленко переработал эти главы. При подготовке отдельных изданий «Истории моего современника» (Одесса, 1919 и Москва, 1920) Короленко снова несколько переработал их, не учитывая тех изменений, которые были внесены в текст, вошедший в Полное собрание сочинений.

В советское время «История моего современника» издавалась неоднократно. В Полном посмертном собрании сочинений (т. 5) был воссоздан по письмам Короленко и другим материалам процесс создания «Истории моего современника», дана обширная «Биографическая канва жизни и деятельности В. Г. Короленко». Том заключался подробно разработанным именным указателем. Большую часть тома составили «Отрывки и материалы» к автобиографической книге писателя, некоторые из них до сих пор не переиздавались. Включены и четыре автобиографии писателя. В 1930 г. «История моего современника» вышла в издательстве «Academia» под редакцией дочерей писателя — С. В. и Н. В. Короленко — и при участии А. Л. Кривинской. Помимо обширного приложения, включавшего подготовительные материалы и не вошедшие в окончательную редакцию главы и наброски глав, это издание было снабжено подробным реально-историческим комментарием.

Следует выделить и издание итоговой книги Короленко, подготовленное А. В. Храбровицким. Приложение А. В. Храбровицкий дополнил рядом рукописных материалов, включил в него очерк «Искушение» (но исключил «Мое первое знакомство с Диккенсом»), расширил реально-исторический комментарий, внес некоторые уточнения в текст книги Короленко.

В 1976 г. А. В. Храбровицкий опубликовал статью «О тексте „Истории моего современника“» (Рус. литература. 1976. № 1), справедливо указав на основные проблемы, которые возникают при подготовке текста этого произведения. Во-первых, почему при переработке первых восьми глав второго тома Короленко воспользовался не Полным собранием сочинений (1914), а текстом более ранней журнальной публикации? На этот вопрос А. В. Храбровицкий отвечает, что «о публикации в Собрании сочинений Короленко забыл», подтверждая эту мысль письмом от 10 июля 1919 г., в котором писатель говорит о своей болезни и рассеянности. Возможно, это было и так, однако психологические мотивы — «забывчивость» или «рассеянность» писателя — основание недостаточно убедительное, чтобы нарушить один из основных законов текстологии — печатать текст по последней прижизненной редакции.

В настоящем Собрании сочинений учтен опыт названных выше изданий книги Короленко. Примечания расширены прежде всего за счет новых материалов о жизни и творчестве Короленко и истории народнического движения. В примечания также включены фрагменты из ранних редакций, особенно когда это необходимо для более четкого понимания текста и сущности вносимых в него изменений.

Текст печатается (с некоторыми уточнениями) по изданию: Короленко В. Собр. соч.: В 10 т. М., 1953–1956. Т. 5, 6, 7.