Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

Машка ахнула, застыла, глазенки ее забегали по разукрашенным веткам дерева и наконец остановились на фигуре белобородого старика.

— Здравствуй, Дед Мороз, — сказала Маша. — С Новым годом!

. . . . .

Несколько анекдотов из Машкиной жизни.

— Мама, спей немножко!

— Что значит «спей»? «Спой» ты хочешь сказать? Спеть тебе?

— Да… спей.

И жмурится. Клубочком свертывается под одеялом.

— Что же тебе спеть?

— «Колотушек надавай».

Это фраза из какой-то народной колыбельной.

. . . . .

Маша уже такая большая, что поправляет других, когда они говорят неправильно.

Мы втроем в ванной: Маша, мамся и я.

— Папсинька, скажи, ты любишь Машу? — спрашивает мама.

— Лублу, — отвечаю я (точно так, как еще месяц назад говорила Маша).

Маша — на руках у мамы — иронически смеется:

— «Лублу»!

— Папа неправильно сказал: лублу! А как надо сказать?

Отчетливо, четко, изысканно, как-то даже по-французски:

— Лю-блю.

…А вот уже совсем невеселый анекдот.

Перед праздником работала у нас Аня — несчастная женщина, муж которой в тюрьме. На руках трое детей, работает поденно. Дети — мал мала меньше — остаются дома одни, то и дело хворают.

Под Новый год Аня мыла у нас в столовой пол. Машка разговорилась с ней:

— Скоро к Машеньке Дед Мороз придет, подарки принесет, куклу принесет. Мячик принесет.

— А мне он что принесет?

— А тебе… тебе — камушки.

Мама и бабушка, которые работали в соседней комнате и слышали этот разговор, чуть не заплакали от огорчения.

— Правильно, Машенька, — усмехнулась Аня. — Мне только камушки и достаются в жизни.

Уверен, что Машка не только не хотела, но и не смогла бы так зло пошутить. Думаю, что она хотела сказать тете Ане приятное. Ведь камушки в ее обиходе — очень ценная валюта. Самый дорогой подарок, который она получила минувшим летом, — это красивые камушки, привезенные ей в подарок с Черного моря ее двоюродным братишкой Павликом.

2 ГОДА 5 МЕСЯЦЕВ

16.1.59.

По-прежнему любит книги, любит слушать чтение или «читать» сама. Импровизирует и стихи и прозу со скоростью пулемета.

Сегодня болтала минут пять: сочиняла заумные стихи — слова на одну рифму. Перебрала, кажется, все согласные:

Сосиська, Баласиська, Маласиська, Малакиська, Колосиська, Тиська, Валиська, Палиська —

и так далее.

. . . . .

Капаем в нос витамин «А». Я — Машке, Машка — своим куклам.

Для кукол у нас другая, сухая, чистая, пипетка и пустая бутылочка из-под лекарства.

Буквально и пунктуально повторяет все манипуляции, какие только что проделывал я: набирает в пипетку лекарство, капает по очереди в обе ноздри, вытирает у кукол под носиками и даже плачет за них и кричит противным «капризульным» голосом:

— Не хачччу! Не хачччу!..

Причем за каждую куклу на свой особый голос.

. . . . .

На ужин принесли ей глубокую тарелку манной каши.

— Не хаччу! Большая каша! Большая каша!

Понял: хотела сказать — слишком много каши!..

17.1.59.

Сегодня Маша рассказала маме сказку собственного сочинения.

«Мама пошла в ес собиять гьибы. Пьишол ежик и галавит маме:

— Мама, не собияй гьибы, они — гойкие».

. . . . .

Любит рисовать и делает в этой области некоторые успехи. Успехи, конечно, самые микроскопические. Еще недавно она просто чиркала карандашом по бумаге (а еще раньше рвала и царапала карандашом бумагу), а теперь пробует выводить кружочки, ломаную линию. «Нарисует» что-нибудь и кричит:

— Ой, зайчик, зайчик!

Или:

— Папа, смотри! Синдбад!

Иногда что-то угадываешь в этих ломаных и округлых линиях: уши, хвостик, собачью морду.

Очень хочет научиться правильно держать карандаш.

Поминутно спрашивает:

— Так? Пьявильно?

Держит карандаш очень, казалось бы, неудобно — между средним и указательным пальцами. Но ей, по-видимому, так сподручнее.

. . . . .

Разглядывала альбом карикатур Н. Радлова со стихами Гернет и Дилакторской. Там — звери. Многих она уже хорошо знает, но всегда кого-нибудь путает. Жирафа часто называет оленем, собак путает с лисицами.

На картинке изображена кошка, провожающая кого-то и машущая лапкой.

— Киска! Киска! — кричит Маша. — Киска «до свиданья» лапками галявит!..

30.1.59.

Завтра папа уезжает на месяц в Комарово, в писательский Дом творчества, работать. И вот накануне отъезда решил погасить задолженность перед Машкой.

. . . . .

У нас новая домработница — 48-летняя татарка Минзамал. По-русски говорит так скверно и так невнятно, что и я с трудом понимаю. А для Машки это и вовсе не хорошо. И без того много вокруг нее иноязычного. Но, как это ни странно, трудное имя Минзамал первая у нас в доме усвоила Машка.

Минзамал — маленькая, худенькая, как девочка. А лицо — сморщенное, как у старушки. Но коса у нее великолепная, длинная, буквально до пят. И Машка, обладательница двух крысиных хвостиков, смотрит с восторгом на эту толстую, длинную косу.

. . . . .

Машка пришла ко мне и канючит:

— Поиграй, папа, с Машей.

— Не могу. Папе надо работать.

Не отстает:

— Поиграй! Пожалуйста!

Я бросил перо.

— Ну что, — говорю, — мне с тобой делать?

— Играть!

— А работать кто будет?

— Мама.

. . . . .

Итак, до свиданья, Машенька! Завтра уезжаю. Оставляю эту тетрадку нашей дорогой мамсиньке.

Записи Элико

2.2.59.

…Нашла рубль и положила в кармашек. Ее спрашивают:

— Маша, для чего тебе рубль?

— Хочу купить много-много денег. — Потом добавила: — Килограмм денег.