Том 4. Стихотворения

31 июля

Я рад

Под камнем могильным давно мой отец,   Я рад, что он крепко заснул. Его миновал остролистный венец,   Звериный не слышал он гул. Под камнем могильным родимая мать,   Уснула и дремлет давно. Я счастлив, что ей не пришлось увидать,   Как грязно душевное дно. Я рад, что они до последнего дня   На творческом были пути. И к ним, из родимого дома гоня,   Слепец не успел подойти. Я счастлив, что им не пришлось увидать   Паучью удавную нить. Скоту приказали их сад растоптать,   Велели их дом распилить. И также за брата я рад моего,   Давно он в нездешней стране. И если живу я, так лишь оттого,   Что смерть не приходит ко мне.

Блуждающая душа

Ряды погасших солнц в безжизненных глазах. Взамен веселия ликующей гордыни, Сереют чахлые бестравные пустыни. Колодезный зрачок, но в нем лишь мертвый страх. Комки сухой земли в безумных волосах. Вчера надменная и пышная, отныне Она пугливо ждет прихода благостыни. Но скуп стал человек, и в сердце мира прах. Она склоняется. Молчат земные глыбы. Погасла трав живых цветная узорочь. Не явит ласку день. Не скажет тайну ночь. Она идет вдоль рек. Все перемерли рыбы. Я в пропасти иной. Но та же боль точь-в-точь. И той родной душе я не могу помочь.

2 августа

Сумасшествие

Земля сошла с ума. Она упилась кровью, Пролитой бочками. Нет, даже винный склад, Где втулки вырваны, и вин багряных яд Пролился на сто верст, и ввергнул в долю вдовью Два миллиона жен, и черно-красной кровью Явил поля кругом бурлящий водопад, Не в силах намекнуть на тот безмерный ад, Что дух творит людской, предавшись прекословью. Слова все сказаны. Они бродячий труп. Где вынута душа, там только привиденье. И лишь змеиный глаз. И только ведьмин зуб. Дух благостный засох. Сгорели все растенья. И если есть еще движенье жестких губ, Молись, чтоб колос встал из бездны запустенья.

4 августа

Хлеба нет

Есть хочется. А хлеба нет. Я это знал в Москве забытой, В Москве когда-то именитой, Где саранча бесовской свитой, Засев, сидит уж много лет. Я голоден. И хлеба нет.   Работаю. Чуть брезжит свет.   Работаю. Изнемогаю.   Терпенью пленника нет краю.   Надеюсь. Жду. Томлюсь. Сгораю.   Метелью занесен мой след.   Я есть хочу. Но хлеба нет. Последний дорогой предмет Давно уж продан лиходеям. Опутаны бесовским змеем, Мы стынем. Низимся. Немеем. Ничей к нам не дойдет привет. И голодно. И хлеба нет.   А тут же рядом тот же бред.   Жена. Сестра. И мать. И дети.   В одной холодной жалкой клети.   В тисках единой цепкой сети.   Я в теле чувствую скелет.   Хоть корку хлеба. Хлеба нет.

4 августа

К братьям

Я Христа в мучениях не видел. Я устал бродить по всем векам. Но пойму прощение к врагам. Помогите тем, кто вас обидел, Этим серым темным мужикам. Сколькие из них грабеж свершили. Сколькие убили. Или все? Час был враг и правде и красе. В них века метнули вихрем пыли. Не взошел посев на полосе. И они ли были нам врагами? Не они, а те, чья мысль – вертеп, Кто для Бога всей душой ослеп. Размягчим наш дух в родимом храме, Жизнь да будет там, где ныне склеп.

4 августа

Возмездие

Когда глашатай грабежа и казни Сказал толпе: «Награбленное грабь!», Он плыл в ладье, едва качала рябь, И с бурею играл он без боязни. Но слишком много было в том соблазне. Раскрылась глубже дьявольская хлябь. И он напрасно говорил: «Ослабь!» – Тем духам, с кем он в темной был приязни. Из самой Преисподней Сатана К нему пришел. Крепка была подмога. И разлилась кровавая дорога. И тянется. Еще не свершена, Но он сполна узнает силу Бога. В свой час он выпьет кубок свой до дна.

4 августа

В несосчитанном

Мы в Несосчитанном. В немом Неисчислимых. В Непредусмотренном. Лань не предвидит льва. Его предчувствует чуть-чуть, пока жива. Но когти, пасть, прыжок, все это где-то в дымах. А дым восходит вверх из жерл всегда палимых. Есть где-то там внизу такая голова, Полмира – мера ей, и клык – ее слова, И путь ее – пробег в полях необозримых. Кто хочет распознать сполна ее судьбу, Тот должен развернуть такой папирус старый, Где каждая строка есть кровь и злые чары. Он должен много раз живой побыть в гробу. Мы схвачены врасплох. Мы втянуты в пожары, Не вняв, что Ангел Бездн дохнул в свою трубу.

7 августа

Набат

Лишенный Родины, меж призраков бездушных, Непонимающих, что мерный мудрый стих Всемирный благовест средь сумраков густых, Один любуюсь я на звенья строк послушных. Они журчащий ключ во днях пустынно-душных. В них сговор солнц и лун для праздников святых, Веселый хоровод из всплесков золотых, В них грозный колокол для духов двоедушных. От звуковой волны порвется злая сеть. Качнувшись, побегут в пространство привиденья. Все дальше, дальше, прочь от грозового рденья. А бронза гулкая и стонущая медь, Возникши в воздухе глаголом осужденья, Продлят свой долгий гуд, веля Судьбе – греметь.

12 августа

Лавина

Храня молчание, гигантская лавина Проходит местности, где смерть и нищета. Сто тысяч ртов сухих. Во взорах темнота. Сгоревшие поля. Сожженная равнина. Ни одного снопа для темного овина. Нет больше колоса. Бесплодье. Нагота. Забыть закон людей. Забыть закон Христа. Один закон: Бежать. Что дальше, – все едино. Идут, идут, идут. Они должны идти. Кто пал под тяжестью, добыча он канавам. И будет там лежать на дне зловеще-ржавом. А если встретят что живое на пути, Нахлынув, разгромят в своем хотеньи правом: – В необходимости хоть что-нибудь найти.

12 августа

Кто?

Кто качнет завесу гробовую, Подойдя, раскроет мне глаза? Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую. Слушаю, как носится гроза. Закрутилась, дикая, пожаром, Завертелась огненным дождем. Кто велит порваться темным чарам? Кто мне скажет: «Встань. Проснись. Пойдем»? И поняв, что выгорела злоба, Вновь я буду миру не чужой. И, дивясь, привстану я из гроба, Чтоб идти родимою межой.

26 августа

Три заклятия

Я пошел за свежею водой. Я дошел до двери запертой. Оковала дом глухая ночь. Не могу я жаждущим помочь. Я пошел, чтоб хлеба принести. Но собака злая на пути. Говорит мне громким лаем: «Прочь!» Не могу голодным я помочь. Я пошел искать во тьме свечи. Но в замках ломались все ключи. И, хоть вижу, как сова, сквозь ночь, Не могу невидящим помочь.