Том 5. Дживс и Вустер

На это, как вы понимаете, мог быть только один ответ:

— По-моему, надо посоветоваться с Дживсом.

— Я советовался с Дживсом. Он разводит руками.

Я ошарашенно выдохнул облачко дыма. В это невозможно было поверить.

— Дживс не знает, что делать?

— Он сам мне сказал. Поэтому я и обратился к тебе. На свежую голову.

— Когда он вам это сказал?

— Ночью.

Я прикинул, что не все еще потеряно.

— Но после этого он хорошенько выспался. Вы же знаете, какое живительное действие оказывает сон. И потом, дядя Перси, я только сейчас вспомнил, я же наткнулся на него сегодня рано утром, он удил рыбу в реке.

— Ну и что?

— Это очень важное обстоятельство. Я, правда, его не расспрашивал, но человек такого масштаба наверняка выловил несколько рыб. И, конечно, ему поджарили их на завтрак. А это значит, что его умственные способности значительно возросли. Не исключено, что сейчас мозги у него уже гудят, как динамо-машина, и он опять приобрел самую лучшую форму.

Мое возбуждение передалось старому свойственнику. В состоянии аффекта он сунул в рот сигару горящим концом и опалил себе усы.

— Об этом я не подумал, — проговорил он, когда перестал чертыхаться.

— С Дживсом часто так бывает.

— Неужели?

— Большинство его шедевров создавалось на рыбной основе.

— Не может быть.

— Точно, точно. Фосфор, знаете ли.

— А-а, ну да, конечно.

— Иногда хватает одной сардинки. Вы можете сейчас его найти?

— Позвоню Мэйплу. Э-э, Мэйпл, — сказал дядя Перси, едва дворецкий возник, — пригласите ко мне Дживса.

— Слушаю, милорд.

— И может быть, еще бутылку, как ты считаешь, Берти?

— Как вы скажете, дядя Перси.

— Было бы опрометчиво не выпить. Ты не представляешь себе, что переживает человек, когда делает шаг, предполагая, что ступит на твердую землю, а у него под ногой оказывается Фитлуорт. Еще бутылку того же, Мэйпл.

— Слушаю, милорд.

Время ожидания, которое, впрочем, продолжалось не так уж долго, старый свойственник употребил на отдельные реплики по поводу Боко, останавливаясь главным образом на том, какое у него противное лицо. Но вот дверь опять открылась, и вошла процессия: впереди бутылка вина на подносе, за ней Мэйпл, а за Мэйплом Дживс. Мэйпл тут же удалился, и дядя Перси приступил к делу.

— Дживс.

— Милорд?

— Вы поймали сегодня утром рыбу?

— Двух, милорд.

— И съели их на завтрак?

— Да, милорд.

— Превосходно. Прекрасно. Тогда за дело. Вперед!

— Милорд?

— Я рассказал его милости, что рыба возбуждающе действует на ваш мыслительный процесс, Дживс, — пояснил я. — Теперь он надеется, что вы сможете предложить что-нибудь конструктивное насчет новой встречи с Чичестером Устрицей.

— Весьма сожалею, сэр, я приложил все мыслимые усилия к разрешению трудности, стоящей перед его милостью, но, к глубочайшему моему сожалению, мои попытки успехом не увенчались.

— Он говорит, пустой номер, — перевел я дяде Перси. Дядя Перси на это заметил, что ожидал большего.

Дживс ответил, что разделял его ожидания.

— А если предложить вам стаканчик игристого? Не подхлестнет вас?

— Боюсь, что нет, милорд. Алкоголь оказывает на меня скорее снотворное, чем мобилизующее действие.

— Что ж, в таком случае ничего не поделаешь. Ладно. Благодарю вас, Дживс.

Дживс удалился, и в комнате установилось довольно унылое молчание. Я стоял и крутил глобус, дядя Перси смотрел на чучело форели.

— Выходит, дело битое, — наконец произнес я со вздохом.

— Что ты сказал?

— Я говорю, если уж Дживс ничего не смог придумать, надеяться, похоже, не на что.

Но, к моему изумлению, он со мной не согласился. В глазах его сверкал огонь. Я недооценил боевой задор этих деляг, которые составили себе состояние на пароходах. Такие люди могут пасть духом ненадолго, но потом он у них непременно снова взмоет ввысь.

— Глупости, — сказал дядя Перси. — Ничего подобного. В этом доме Дживс — не единственный человек, у которого есть голова на плечах. Тот, кого, осенила мысль дать Эдвину пинок в зад и кто сумел привести ее в исполнение, не спасует перед такой простой задачей. Я возлагаю надежду на тебя, Берти. Пораскинь умом: как устроить мою встречу с Чичестером Устрицей? Думай, думай, не сдавайся.

— Можно я выйду пораскинуть умом в парке?

— Пораскинь, где тебе будет удобнее.

— Хорошо, — сказал я и вышел, погруженный в раздумье. Едва я закрыл за собой дверь на террасу, как словно из-под земли появилась Нобби.

ГЛАВА 23

Она подбежала ко мне семимильными шагами, будто леди Макбет, которой не терпится услышать достоверные новости из комнаты для гостей.

— Ну? — спросила она, с девичьим оживлением вонзая мне ногти в локоть. — Я уже почти умерла от волнения и любопытства, Берти. Все сошло благополучно? Я попыталась было подслушивать у двери, но ничего телком не было слышно. Доносились только громовые раскаты дядиного баса, изредка перемежаемые твоим блеянием.

Я готов был решительно возразить против того, что я якобы блеял, но Нобби не дала мне вставить ни слова.

— Непонятно, ведь по плану это от тебя должны были исходить громовые раскаты, а от дяди по временам — жалобное блеяние. И совершенно не слышно было Боко. Будто его вообще там не было.

Я поморщился. Вечно мне приходится выбивать у бедняги из пальцев чашу радости, уже поднесенную к губам. Мне это совсем не нравилось, ни тогда, ни теперь. Однако я поднатужился и заставил себя все ей открыть:

— Боко там и не было.

— Не было?

— Да.

— Но ведь весь смысл…

— Знаю. Но его, к сожалению, остановил садовник с вилами и пес с примесью волкодавьих кровей.

И в нескольких прочувствованных словах я поведал ей, как сокровище ее души оказался хуже чем прахом под подошвой дядиного башмака, а затем был изгнан из пределов парка, так и не спев свою песню.

Черты Нобби приобрели жесткое, холодное выражение.

— Значит, Боко опять свалял дурака?

— Я бы не назвал это в данном случае валянием дурака. Правильнее будет счесть его беспомощной жертвой рока, ты не согласна?

— Но он мог бы откатиться в сторону.

— Не так-то это просто. У дяди Перси знаешь какая огромная ножища!

Нобби осознала справедливость моих слов. Личико ее смягчилось, и нежный голосок спросил, не пострадал ли Боко, бедняжка.

Я подумал и ответил:

— Физически, мне кажется, он пострадал не сильно. Во всяком случае, передвигался самостоятельно. Но душевно, я бы сказал, он был в тяжелом состоянии.

— Бедняжечка! Он такой чувствительный. Как же теперь, на твой взгляд, к нему относится дядя Перси?