Том 5. Записки ружейного охотника
Шрифт:
Еще не улетевшие дрозды, с чоканьем и визгами собравшись в большие стаи, летают в сады и уремы, куда манят их ягоды бузины, жимолости и, еще более, красные кисти рябины и калины. Любимые ими ягоды черемухи давно высохли и свалились, но они не пропадут даром: все будут подобраны с земли жадными гостями.
Вот шумно летит станица черных дроздов и прямо в парк. Одни рассядутся по деревьям, а другие опустятся на землю и распрыгаются во все стороны. Сначала притихнут часа на два, втихомолку удовлетворяя своему голоду, а потом, насытясь, набив свои зобы, соберутся в кучу, усядутся на нескольких деревьях и примутся петь, потому что это певчие дрозды. Хорошо поют не все, а, вероятно, старые; иные только взвизгивают; но общий хор очень приятен; изумит и обрадует он того, кто в первый раз его услышит, потому что давно замолкли птичьи голоса и в такую позднюю осень не услышишь прежнего разнообразного пенья, а только крики птиц и то большею частью дятлов, снегирей и бесков.
Река приняла особенный вид, как будто изменилась, выпрямилась в своих изгибах, стала гораздо шире, потому что вода видна сквозь голые сучья наклонившихся ольховых ветвей и безлистные прутья береговых кустов, а еще более потому, что пропал от холода водяной цвет и что прибрежные водяные травы, побитые морозом, завяли и опустились на дно. В реках, озерах и прудах, имеющих глинистое и особенно песчаное дно, вода посветлела и стала прозрачна как стекло; но реки и речки припруженные, текущие медленно, получают голубовато-зеленый, неприятный, как будто мутный цвет; впрочем, это оптический обман; вода в них совершенно светла, но дно покрыто осевшею шмарою, [108]
108
Шмара – зелень, водяной цвет.
Вот такую-то осень люблю я не только как охотник, но как страстный любитель природы во всех ее разнообразных изменениях.
Те же самые причины, то есть постоянная жизнь в деревне и невозможность охотиться с ружьем, заставившие меня попробовать уженье так рано весною, заставили меня продолжать охоту с удочкой осенью, до последней крайности, несмотря ни на какую погоду. Сначала, до сильных морозов и до наступления холодного ненастья, рыба брала на прежних, глубоких и крепких местах, как и во все лето. Мало-помалу клев в омутах переходил в береговой, то есть в клев около берегов, потом некрупная рыба, средней величины, начала подниматься в верховье пруда [109] и держалась более посредине реки, отчего и удочку надобно было закидывать далеко от берега. Уженье такого рода я продолжал до таких морозов, от которых вся моя речка, несмотря на родниковую воду, затягивалась довольно крепким льдом; лед же, не очень крепкий на тех местах, где держалась рыба, я разбивал длинным шестом, проталкивал мелкие льдины вниз по течению воды или выбрасывал их вон и на таком очищенном месте реки продолжал удить, ловя по большей части средних окуней и разную мелкую рыбу. Нередко уживал я при нескольких градусах мороза, стоя по колени в снегу и спрятав за пазуху коробочку с червями, потому что червяк замерзал даже при насаживании его на крючок. Очевидно, что насадку надобно было производить проворно: впрочем, я несколько раз видел, что замерзший и окоченевший червяк сейчас оттаивал в воде и начинал шевелиться. Покуда моя река замерзала только с краев, а по ее середине тянулась длинная, сплошная полынья, удить можно было везде, где была открыта вода, наблюдая только ту осторожность, чтоб леса не прикасалась к ледяным окраинам, потому что она сейчас примерзла бы к ним и при первой подсечке можно было ее оторвать; надобно было также наблюдать осторожность при вытаскивании рыбы, бережно вынимая ее на лед и потом уже выбрасывая на берег: такой двойной прием вытаскиванья драгоценной добычи нужен для того, чтоб об острые края береговых льдин не перерезать лесы.
109
Напоминаю моим читателям, что я удил на речке Воре, которая вся состоит или из прудов, или из прудовых верховьев; настоящего свободного теченья речки, или, справедливее сказать, ручья, почти нет: оно продолжается не более как сажен на сто от мельниц, а потому мои наблюдения не могут быть прилагаемы к реке неприпруженной, которая течет собственной своей массою воды.
Когда морозы становились сильнее, то на реке не замерзали только те места, где больше было сильных родников и куда постоянно собиралась всякая мелкая рыба. Клевали по большей части окуни, но клев их терял свою решительность и бойкость, да и сами они, вытащенные как будто без сопротивления из воды, казались какими-то вялыми и сонными. Может быть, многие возразят мне: «Что за охота добывать с такими трудностями несколько полусонных рыб?» – На это я буду отвечать, что «охота пуще неволи», что в охоте все имеет относительную цену. Я думаю, что в этом случае все охотники согласятся со мной. Где много благородной дичи или крупной рыбы лучших пород, там, конечно, никто и не посмотрит на дичь низшего достоинства или на мелкую рыбу; но где только она одна и есть, да и той мало, там и она драгоценна.
1858 г. Января 3-го.
Москва.
Письмо к редактору «Журнала охоты» (15 марта 1858)*
Милостивый государь!
С большим удовольствием прочел я в № 2 издаваемого вами «Журнала охоты» прекрасную статью г. Константина Петрова «Охотничье метательное оружие». Автор с большим вниманием разработал этот предмет. Я могу прибавить к его описанию еще одно метательное оружие, лично мне известное, потому что я родился и вырос в Оренбургской губернии, посреди соседственных нам башкирцев и кочующих татар, у которых оно в употреблении. Это оружие называется казарга. Я видел его еще в детстве и потому подробно описать не могу, но очень помню, как один оренбургский охотник и славный стрелок, Е. Н. Т – в, при мне бил из казарги голубей, сидящих на высокой колокольне. Казарга есть не что иное, как обыкновенный лук, но с двумя тетивами, между которыми на самой средине находится мешочек или кошелечек, в который вкладывается глиняная небольшая пуля. Стрелок, держа лук посредине левой рукою, ухватив двумя пальцами правой руки пулю в мешочке, натягивает тетиву до известной степени и, наметив на предмет, мгновенно выпускает пулю из руки. Удары, которых я был свидетелем, были очень метки и сильны, потому что голуби, будучи, как всем известно, крепкою птицею, падали мертвыми, или оглушенными, или с переломленными крыльями. К этому я должен прибавить, что пули приготовлялись не из обыкновенной желтой или красноватой глины, а из глины сизого цвета, очень вязкой, крепкой и тяжелой. Пули высушивались не вдруг, не в печи, а сохли медленно в тепловатом месте, закрытом от солнца и света. Все это мне рассказал дядька мой и прибавил к этому, что тетиву у казарги прямо натягивать нельзя, а надо брать как-то набок, в противном же случае разобьешь себе левую руку. Вероятно, это оружие и теперь находится в употреблении между оренбургскими азиатскими племенами. Сведение мое очень неполно, но я считаю не лишним сообщить его вам; если же вы захотите, то нетрудно будет получать подробнейшее описание казарги из Оренбургской губернии.
1858 г. Марта 15-го.
Москва.
Письмо к редактору «Журнала охоты» (23 октября 1858)*
Милостивый государь!
Позвольте на страницах вашего прекрасного журнала рассказать происшествие, случившееся с одним известным и почтенным охотником, Н. Т. Аксаковым, в начале сентября текущего 1858 года. Удил он на реке Инзе, которая служит живою границею между Симбирской и Пензенской губерниями. Он закинул несколько удочек, наживленных маленькими рыбками. Наплавок одной из них начал тихо пошевеливаться, поворачиваться и, наконец, погружаться совсем; охотник подсекает и чувствует необыкновенную тяжесть; он выводит рыбу на поверхность воды и видит, что на удочку взяла порядочная щука, фунтов в шесть, и что она проглочена до половины другою огромною щукою; он начинает ее водить взад и вперед, подводит к берегу и подхватывает сачком; в это время большая щука выпускает из зубов ту щуку, которая действительно попала на крючок; пользуясь свободою, она стремительно бросается в сторону и срывается с удочки, но зато огромная щука, в двенадцать фунтов, остается в сачке, и охотник вытаскивает ее на берег. Хотя жадность щук мне хорошо известна и я не один раз видел, что щука, вцепившись зубами в рыбу, попавшую на удочку, и нисколько не задев за крючок, допускала вытащить себя на берег, но в рассказанном мною случае любопытно то, что щука, заглотившая крючок, спаслась оттого, что другая щука, вдвое ее больше, вздумала ее
проглотить. Вот еще новое доказательство, что щуки едят щук.С истинным почтением честь имею быть ревностным читателем и почитателем вашего журнала.
23 октября 1858 г.
Москва.
Отзыв о «Журнале охоты»*
С января текущего 1858 года издается в Москве г-м Г. Мином «Журнал охоты», который выходит по одной книжке 28 числа каждого месяца. При каждой книжке прилагается прекрасный отдельный рисунок: или политипаж известного в Москве первого и отличного мастера этого дела г. Рихау, или литография Бахмана, также очень хорошо сделанная. Из десяти вышедших рисунков – политипажей семь, а литографий три. Каждая книжка журнала доставляла мне каждый месяц истинное удовольствие своими статьями, удовольствие в то же время совершенно новое, потому что охотничьего журнала на русском языке у нас никогда не бывало. Были попытки, но как-то не состоялись. Судя по себе, я предполагаю, что «Журнал охоты» во всех ее видах, охоты в обширном смысле этого слова должен доставлять такое же удовольствие всем охотникам, рассеянным по огромному пространству России. Но, к удивлению моему, ни в одном журнале, кроме «Московских ведомостей», не было сказано доброго и благодарного слова издателю. Я ожидал также гораздо более сочувствия в наших охотниках, ожидал, что они своими статьями поспешат дополнить некоторые пробелы в «Журнале охоты». Сколько бы любопытных сведений, сколько интересных рассказов, современных, живых охотничьих новостей могли бы доставить специалисты-охотники, каждый по своей части! Я считаю единственною тому причиной, что «Журнал охоты» мало еще распространен, что во многих отдаленных углах пространной Руси даже не знают 6 его существовании. Как старый охотник, как человек, писавший об охоте, я считаю за долг выразить полную благодарность г-ну Мину и поговорить о достоинстве статей, помещенных в вышедших уже книжках. Я очень был бы счастлив, если б эти строки обратили внимание моих собратов-охотников на издание г. Мина и возбудили в них участие к «Журналу охоты», который поистине заслуживает полное одобрение всех образованных читателей.
В 1-й, январской, книжке обращает на себя внимание «Охотничий дневник» царя Алексея Михайловича, этого истинного патриарха, царственного представителя русских охотников, который вполне чувствовал всю поэзию охоты и художественно относился не только к самому делу, но ко всем мелочам и подробностям его обстановки. Царь Алексей Михайлович, не говоря о других его царственных и человеческих достоинствах, самое умилительное и самое достолюбезное лицо для каждого охотника. Я уверен, что многие места в «Уряднике», или в «Уставе сокольничья пути», непременно писаны или диктованы им самим. Надобно быть истинным охотником в душе, с поэтической стороны смотрящим на дело, чтобы так метко, так тепло и увлекательно выражаться. Хотя «Дневник» есть только перечень государевой охоты, но он живо представляет царственного охотника во все часы дня и даже ночи, при всех переменах погоды, во всей его охотничьей деятельности. Письма же царя Алексея Михайловича к стольнику Матюшкину, которыми заключается эта любопытная статья г. Забелина, просто прелесть и драгоценность.
Статья «Куропатка серая, полевая» также очень интересна не только для охотника, но и для всякого любителя натуральной истории. Политипаж, изображающий стаю куропаток на отдыхе, превосходен как по своему составлению, так и по исполнению. Охотник не может смотреть на него равнодушно. Вот они, эти красивые по своему перу и миловидные по своему складу наши туземки, неотлетные, серые куропатки: иные почти совсем зарылись в снег, другие закопались в него до половины; иные остаются на поверхности снега и как будто дремлют, надувшись и оттопырив свои перышки, отчего кажутся гораздо толще и круглее, иные собираются усесться на отдых и уже готовятся разгребать снег своими голыми, резвыми на бегу, красивыми ножками; а между тем по голым сучьям, опушенным снегом, наклонившимся над стаей отдыхающих куропаток, прыгают бески, щеглята и снегири, с любопытством заглядывая в разрытый и разбросанный снег и думая найти в нем какую-нибудь для себя поживу. Во втором нумере «Журнала охоты» статьи «Английские законы об охоте» Г. и «Охотничьи метательные оружия», с политипажами, г. Константина Петрова замечательны и любопытны: первая сообщает нам, какое значение имеет охота в Англии, где еще в 1017 году по рождестве Христове были изданы законы об охоте англосаксонским завоевателем Канутом, законы, из которых многие теперь еще существуют; вторая, то есть история охотничьего метательного оружия, представляет полное и добросовестное исследование этого важного предмета, его постепенного развития и усовершенствования, до которого дошло оно теперь. Статья Жюль-Жерара «Арабы и львы» исполнена самого живого интереса, даже и для всякого любознательного читателя. Наконец, статья И. Бильфельда «Олений рев», окончание которой напечатано в № 3, украшенная двумя прекрасными литографиями, рисует разнообразную и великолепную картину высокой охоты в окрестности Кизляра за дичью первоклассною, охоты, мало известной у нас внутри России, а потому заслуживающей еще большего любопытства и внимания. На первой литографии (№№ 2 и 3 журнала) изображен олень, ревом своим оглашающий пустынное пространство и тишину темной ночи; закинув ветвистые рога на спину, он зовет зычным ревом к себе подругу, чутко слушая, не отзовется ли где ее ответный голос. На второй литографии олень, как видно, услыхав какие-то знакомые звуки, в пылу страсти ничего не разбирая, бросился в воду и распугал стадо уток в прибрежном камыше, усевшихся там на ночлег: одни с испугом разлетаются в разные стороны, а другие, вероятно встревоженные прежде, опять возвращаются уже вереницей на прежнее место. В № 3 отлично хорошо написана статья «Грач», но она, конечно, интересна только для любителей натуральной истории, а не для ружейного охотника. У нас в России грачей не едят, хотя мясо молодых и жирных очень вкусно; никто не считает их дичью, и никто не стреляет, разве только для того, чтоб отогнать их от березовой рощи, которую сушат они устройством своих безобразных гнезд. Но статья моя далеко бы превзошла назначенные ей пределы, если б я стал распространяться о всех любопытных и замечательных статьях, напечатанных в десяти книжках «Журнала охоты», как, например: «Перепелки на острове Кипре», «Дикая индейка», «Охота на кагуара, или американского льва» и пр. Не буду говорить также о превосходно нарисованных и вырезанных политипажах, из числа которых изображение «альпийского охотника» превзошло все прежние политипажи Рихау. [110]
110
Должно упомянуть, что стихотворение «Альпийский охотник» из Рейтюрда очень живо и сильно переведено г. Дмитрием Мином.
Я остановлюсь только на «Воспоминаниях охотника» г. Ф. Арсеньева и на «Записках ружейного охотника Костромской губернии» А. В – ва. Оба рассказа написаны очень живо и драматично, но рассказ г. В – ва лучше и вполне переносит читателя в костромские лесные места. В № 10 «Журнала охоты» помещены две в высшей степени замечательные статьи: «Охота в горах» (из записок о Шотландии) самого редактора, г. Мина, и «Охота в окрестностях Усть-Сысольска» г. Ф. Арсеньева. В статье г. Мина дело еще не дошло до охоты, но его очерк шотландских гор, морского залива и чудных величественных, изменяющихся картин, производимых и солнцем и дождем, его живые описания встречавшихся с ним людей так интересны и занимательны, так рисуют страну, о которой говорит он, что заставляют нас ожидать удовольствия от продолжения его статьи. Я прошу г. Мина не поскупиться на отрывки из его путешествия по Шотландии, которую он, как я слышал, исходил пешком вдоль и поперек. «Охота в окрестностях Усть-Сысольска» г. Арсеньева, на берегах рек Вычегды и Сысолы, в громадных лесах Северной России, в этой сказочной стороне (как говорит сочинитель), любопытна для каждого охотника по своей новости, свежести картин и особенностям. По этому прекрасному образчику читатель вправе надеяться встретить то же достоинство в последующих его статьях.
Высказав искренно мое мнение о «Журнале охоты», я прибавлю два желания: 1) чтобы книжки были потолще и 2) чтобы они состояли из статей об охотах преимущественно русских.
Словарь трудных для понимания слов
Встречающихся в «Записках об уженье рыбы» и охотничьих произведениях С. Т. Аксакова
Аир – болотное растение с длинными листьями.
Бастыльник – сорная крупная трава, бурьян.
Безосый – без ости, см. осистый.