Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Том 6. Дворянское гнездо. Накануне. Первая любовь
Шрифт:

Однако наибольшее значение имеет добавленная Тургеневым глава XI. В ней Зинаида, рассказывая свой «сюжет», как бы сравнивает себя с той «девушкой в белом», которая по собственной воле пошла навстречу страстям и, покинув своих невинных подруг, смешалась с толпой вакханок.

Впоследствии Тургенев заметил, что в Зинаиде он изобразил «кокетку по природе, но кокетку действительно привлекательную» ( Т сб( Пиксанов), с. 92). В первоначальном варианте образ героини был лишен каких бы то ни было отрицательных качеств, и только в ходе работы писатель сделал добавления, подчеркнувшие в ее характере свойства, дающие основания называть ее кокеткой (см., например, текст: «А она любит лесть? — Итак, королева» — на с. 344). Двойственное отношение Тургенева к Зинаиде может быть, вероятно, объяснено его сложным отношением к прототипу героини, Е. Л. Шаховской, которую мать писателя, Варвара Петровна, считала повинной в смерти мужа (см. указ. статью Н. М. Чернова, с. 234–236, 241).

Образ отца Володи, Петра Васильевича, в повести окружен ореолом некоторой таинственности. Как свидетельствует

рукопись, Тургенев стремился придать внутреннему миру этого персонажа «особую значительность. Так, он вписал на полях разговор Петра Васильевича с сыном о том, что свобода человека зависит от его «собственной воли» (см. текст: «Сам бери, что можешь — и будешь свободным, и командовать будешь» — на с. 324). В первоначальном варианте этой вставки Тургенев подчеркивал эгоизм Петра Васильевича и его желание властвовать над другими. Так, вместо слов: «самому себе принадлежать — в этом вся штука жизни» — первоначально было: «Самому себе принадлежать да других гнуть под себя — другого нет счастья на земле» ( Т, ПСС и П, Сочинения,т. 9, с. 352).

Так же, как и в более ранних произведениях («Затишье», «Переписка» и др.), любовь в повести осмысливается как чувство трагическое и неизбежно предполагающее рабскую зависимость одной из сторон. Этот аспект взаимоотношений героев повести имел для автора «Первой любви» существенное значение, о чем свидетельствует, например, тот факт, что, описывая эпизод, когда отец героя бьет Зинаиду по обнаженной руке хлыстом (см. с. 360), Тургенев сделал большое количество вставок и исправлений с целью подчеркнуть их неравенство в любви.

Анализ рукописи позволяет отметить колебания Тургенева при установлении последовательности событий и определении дальнейшей судьбы некоторых действующих лиц. Так, в отброшенном варианте Володя должен был догадаться о характере отношений между его отцом и Зинаидой гораздо раньше, непосредственно после встречи с отцом ночью в саду, Беловзоров кончал жизнь самоубийством, а Зинаида уезжала за границу, и герой узнавал о ее смерти только через полгода.

Пейзаж в повести «Первая любовь» играет исключительную роль. Описания природы в ней как бы сливаются с переживаниями героев, оттеняя и разъясняя их однако такой органичности включения пейзажа в психологический рисунок повести Тургенев добился не сразу. Он менял места включения пейзажа в ходе повествования, согласовывая его с соответствующими описаниями состояния героев, подвергал правке и т. д. Работая над ночным пейзажем в гл. VII, Тургенев в трех местах вписал и затем зачеркнул эпитет «зловещий», считая, очевидно, что он не передавал бы состояние героя — взволнованное, мятежное, но лишенное оттенка трагизма

После опубликования «Первой любви» в «Библиотеке для чтения» во всех других прижизненных русских изданиях текст повести печатался без каких-либо существенных изменений. Исключение представляет авторизованный французский перевод повести, появившийся в Париже в 1863 г. (см.: Nouvelles sc`enes de la vie russe. El'ena. Un premier amour, par Ivan Tourgu'enef. Traduction de H. Delaveau. Paris. E. Dentu, 1863, p. 297–428). Для этого издания Тургенев дописал заключение, в котором раскрыл отношение к событиям, составляющим содержание повести, каждого из присутствовавших при чтении рассказа Владимира Петровича. В парижском архиве писателя сохранился черновой автограф этого текста. Приводим его полностью и с тем названием, которое дал ему сам Тургенев:

«Прибавленный хвост» для французского издания в „Первой любви“

В<ладимир> П<етрович> умолк и поник головою, как бы выжидая слова. Но ни С<ергей> Н<иколаевич> [249] , ни хозяин дома не прерывал молчания, и сам он не поднимал глаз от своей тетради.

— Кажется, господа, — начал он наконец с неловкой улыбкой, — исповедь моя вам наскучила?

— Нет, — возрааил <Сергей Николаевич> [250] , — но

— Что „но“?

— Так Я хотел сказать, что в странное время мы живем и люди мы странные.

— Это почему?

— Мы странные люди, — повторил С<ергей> Н<иколаевич>. — Ведь вы ничего не прибавили в вашей исповеди?

— Ничего.

— Гм. Впрочем, это заметно. Мне кажется, в одной России…

— Такая история возможна! — перебил В<ладимир> П<етрович>.

— Такой рассказ возможен.

В<ладимир> П<етрович> помолчал. — А как ваше мнение? — спросил он, обращаясь к хозяину дома.

— Я согласен с С<ергеем> Н<иколаевичем>, — отвечал он, тоже не поднимая глаз. — Но не пугайтесь, мы не хотим этим сказать, что вы дурной человек, напротив. Мы хотим сказать, что жизненные условия, в которых мы все воспитались и выросли, сложились осо бенным, небывалым образом, который едва ли повторится. Нам стало жутко от вашего простого и безыскусственного рассказа… не потому, чтобы он нас поразил своею безнравственностью — тут что-то глубже и темнее простой безнравственности. Собственно вы ни в чем не виноваты, но чувствуется какая-то общая, народная вина, что-то похожее на преступление.

— Какое преувеличение! — заметил В<ладимир> П<етрович>.

— Может быть. Но я повторяю „Гамлета“: „есть что-то испорченное в Датском королевстве“. Но будем надеяться, что нашим детям не придется так рассказывать свою молодость.

— Да, — задумчиво промолвил В<ладимир> П<етрович>. — Это будет зависеть от того, чем эта молодость будет наполнена.

— Будем надеяться, — повторил хозяин дома, и гости разошлись в молчании».

249

В

автографе здесь и далее ошибочно вместо: С<ергей> Н<иколаевич> — С<ергей> П<етрович>.

250

Имя, пропущенное в автографе, восстановлено по французскому тексту.

Во французском переводе дополнение к «Первой любви» было напечатано полностью, за исключением последних строк от слов: «Да, — задумчиво промолвил» и до конца.

Вслед за французским изданием 1863 г. «Первая любовь» с прибавленным концом появилась в немецком издании в переводе Ф. Боденштедта (см.: Erz"ahlungen von Iwan Turgenjew. Deutsch von Friedrich Bodenstedt, 2 Bd., M"unchen, 1865). В письме к Фридриху Боденштедту от 13 августа 1863 г. Тургенев просил, чтобы при работе над переводами его произведений на немецкий язык были учтены сделанные им дополнения и исправления текста в предшествующих французских изданиях.

В той же редакции «Первая любовь» была напечатана и в 1881 г. в т. XI двенадцатитомного собрания сочинений Тургенева на немецком языке, изданном Е. Бере в 1869–1884 годах ( Ausgew"ahlte Werke) [251] . Выход в свет XI тома этого издания был отмечен рецензией немецкого критика Роберта Бира (Robert Byr) [252] , появившейся в январском номере журнала «Das Magazin f"ur die Literatur des In- und Auslandes» за 1882 г. Анализируя повести Тургенева и в том числе «Первую любовь», Р. Бир отрицал социальную обусловленность личных судеб их героев и не считал оправданным их «трагический исход», объясняя пристрастие писателя к «меланхолическим вечерним теням» его национальным настроением, элегическим, «как славянская песня» (с. 12).

251

Установленное Тургеневым правило печатать «Первую любовь» для иностранных читателей только со специально для них

252

Псевдоним Карла Байера (Karl Bayer).

Рецензия Р. Бира вызвала протест Тургенева. Однако, упрекая в письме к Л. Пичу от 3 (15) февраля 1882 г. немецкого рецензента в превратном толковании его повестей, Тургенев заявил, вопреки, очевидности, что рассуждение, «привешенное» впервые в 1863 г. к концу французского перевода «Первой любви», которому Р. Бир придавал особое значение, написано не им, а Луи Виардо.

Хотя факты в этом письме были перепутаны, всё же знаменательно, что Тургенев не забыл обстоятельств, побудивших его написать заключительные страницы к уже широко известной в России повести, т. е. указал на то, что эти страницы были добав лены «из соображений морального свойства». Смысл этого утверждения Тургенева прояснится, если принять во внимание многочисленные отклики на «Первую любовь» в русской критике и в кругу знакомых Тургенева [253] .

253

Об этом подробно см.: КийкоЕ. И. Окончание повести «Первая любовь» (1860). — Лит Насл,т. 73, кн. 1, с. 59–68.

«Первая любовь», напечатанная в третьей книжке «Библиотеки для чтения» за 1880 г., вышла в свет в момент ожесточенных споров вокруг «Накануне» (см. с. 452–468). Новая повесть Тургенева встречена была с особым интересом, так как она должна была определить, в каком направлении развивается творчество писателя после «Накануне». «Нам стало очевидно, — писал рецензент реакционной газеты „Наше время“, — что Тургенев выбрал себе в искусстве новый путь, от которого едва ли можно ожидать таких произведений, как „Фауст“, „Записки охотника“ и пр.» (Наше время, 1860, № 16, 1 мая). Вслед за М. И. Дараганом и «Русской женщиной» (Н. П. Грот) [254] М. Власьев утверждал, что в «Первой любви», как и в «Накануне», ппсатель изобразил девушку, «лишенную всякого нравственного чувства» (там же).

254

См. их статьи, посвященные «Накануне» Тургенева, в газете «Наше время» (1860, № 9, 13, 17, 18).

Однако новая повесть Тургенева не вызвала единодушного одобрения и у тех критиков, которые высоко оценили «Накануне». Так, рецензент «Московских ведомостей», редактором которых был тогда В. Ф. Корш, писал: «Чтобы уяснить себе вопрос, почему „Накануне“ возбудило такой интерес в обществе, сравните его с повестью того же автора, явившеюся почти в то же время: мы говорим о „Первой любви“. И там и здесь рассказ мастерский, увлекательный, но после „Накануне“ вы невольно задумаетесь, а „Первую любовь“ прочтете равнодушнее. Причина понятна. Последняя повесть не возбуждает в вас никаких высших вопросов; там нет благородных типов, вызывающих на симпатию. Интерес сосредоточивается главным образом на чувстве эстетической любви; герой повести (т. е. отец) лицо несимпатичное, хотя он и драпируется перед нами в каком-то испанском плаще и прикидывается человеком с железною волею; но, увы, этот господин с железною волею женился по расчету, и сквозь его изящные, аристократические манеры, соединенные с необыкновенным самообладанием, читатель ясно видит холодную эгоистическую натуру, которая служит только идее комфорта и собственного наслаждения < > Героиня в этой повести не более как кокетливая, в высшей степени капризная и далеко не нравственная личность. Следовательно, идеалов для нашей жизни тут нет» ( Моск Вед,1860, № 101, 7 мая).

Поделиться с друзьями: