Том 6. Лимонарь
Шрифт:
7
Сколько игралось свадеб на Руси, чего только ни порасскажут семейные хроники, сговорные грамоты, росписи и чин, а о звериной свадьбе читаю у волшебницы Кодрянской в ее сказках, но такой диковинной, как в Пуату еще не бывало: Раймонд женится на фее Мелюзине.
Крещенские рассказы о Источнике — утолимая жажда, о Куломбийском лесе, где ни живой души, а бродят дикие звери да тешится нечисть, кому забыть с первой молитвой и до отходной, знает в Пуату всякий.
Есть на земле чистые места — Святая Земля, Мекка и Медина, и нечистые:
Смельчаки, охотники до развлечений, притворились больными. На дверях повешено предохранительное объявление: «не стучите и не звоните, оба лежим без задних!» — потом пожалеют. Зато хвастуны и кичва, победив трусливый соблазн, прибыли с семьями точно в назначенный час и прямо в церковь.
Среди присутствующих мы заметили небезызвестные имена, близкие и дальние соседи:
Брёх, Курбат, Малявка, Враль, Цапка, Копыл, Мыкун, Мамза, Ушак, Ворыга, Кропот, Неклюд, Курюход, Коверя, Шаровка, Хухра, Харя, Рохля, Чулок, Клокуша, Глазун, Чупа, Молчан, Ревяка, Лазута, Тюря, Гневаш, Тутыка, Попко, Торх, Руккуля, Кухмыр, Докуня, Карзина, Ликур, Кувака, Таралыка, Дыляй.
Носы до переносья на Мелюзину.
Мелюзина — красная яблонь, в ее синей дрёме робкое счастье.
Раймонд — что в нем осталось от яблоневого сада? разряжен — приплюснутый грецкий орех со вздернутым носом. Когда это счастье бывало умным? — но его улыбка была прямо дурацкой: он принимал изъявления бескорыстной человеческой подлости почтенных, в оправе, льстивых прозвищ, людоедов.
Из оголошенной пряными хорами церкви, после венца обезьяньим гуськом перешли гости по циррозовым коврам во дворец.
Голова кружилась, трудно вообразить себе такое богатство — оно лезло из щелей, из-под пола, валилось с потолка, висло из стен и торчало из окон — свое и привозное.
Залы сверкали от драгоценностей.
И вот чего никто не мог вспомнить, какая в тот день была погода и освещение — наверно сказать, что никаких свечей и электрических лампочек, а что-то вроде электричества со вспышкой, я скажу, демонские светящиеся перемиги; а дышалось лесом, пускай по святцам в ту пору ходил Кузьма- Демьян с гвоздем, ковал реки.
Сытые ели по-волчьи. Все было так хитро и замысловато: не то вилкой тычь, не то развлекайся пальцем. Вина душистые кипрские, известно, на Кипре и пустая ягода ананас, завезли крестоносцы. Медовой волной лилось вино.
Музыка гремела, как лакированный тарантас по каменным московским мостовым — грохот, присвист и жиг. А хоры песельников подымались и падали в раскат по-цареградски, с воздыханием херувимской.
И когда взвились танцующие гирлянды, трудно сказать, балетные ли это танцоры или змеи — змеи вылуплялись из цветного воздуха и вышелушивались из воздушных цветов — о таких легких взвивах не мечталось и Вестрису.
Очарованные гости не хотели расходиться. Едва уломали. А которых и силком пришлось выпроваживать, по-родственному, и ни один из загулявших не вернется домой, не унеся веселую голову и подарок на память.
С подарками не все прошло гладко, но винить хозяев тоже не порядок, а вернее чудесный случай или перепутная хмелина.
Руккуле досталась брошка — камни играют, зажмуришь глаза, а дома, как раскрыли футляр и оказалось, никакой брошки и никаких бриллиантов,
а рисовая папиросная бумага и на бумаге сидит лягушка — понадавили пальцем, мягкая, а заквакала не по-нашему.Цапке полный сундук навалили добра, а на поверку — гоголевский дедов зарочный клад: сор, дрязг, стыдно сказать, что такое, мой руки.
Но это еще будет наутро, на трезвую Руккулу и Цапку, а сию минуту дурьсон, окладистый мешок пустых надей и горьких чар.
И когда чары развеялись и огни разбежались всяк в свой темный куток, и Раймонд и Мелюзина остались одни — кто же это не знает, какое счастье, любя, остаться наедине!
Счастливая, словами она ничего не сказала, она только посмотрела с мольбой, а в ответ ей — огонь его глаз.
—————
С этой ночи совершаются чудеса. И все «разыгрывается, как по нотам», как сказал бы чувствительный философ.
На рассвете Раймонд заглянул в окно — в этот первый свой весенний день — и видит: там, где вчера грозил дикий лес, смотрит в глаза чудесный город.
И разве это не чудо: город вырос за одну ночь!
Построить «обыденный» город, как это возможно без волшебства, но очереди перед банками — вкладчики запачканные известью, прямо с работы и все синдикальные, на чудеса не падки, ясно говорили, что Мелюзину не испугали никакие издержки.
Город назван был по Мелюзине Лузиана: Мелюзина значит мать Лузианы.
И громкое имя Раймонд — граф Лузиньян затмило знатные имена на дальний конец до Екоса, владенья короля Элинаса, отца Мелюзины.
* * *
Ах, попалась птичка, стой!
Не уйдешь из сети,
Не расстанемся с тобой
Ни за что на свете!
(Слышу детскую песню, но детских голосов не различаю — жуткая беспечность держит мою душу).
8
Несметные богатства Лузианы, откуда? — он не спрашивал. Но разве люди проходят мимо? Да, погибаешь, невниманием подтолкнут, а поднялся, тут тебя чужой глаз ошарит: как и почему?
И мертвая сила — зависть окружила Лузиану.
«Счастливая жизнь» — как потом говорят, когда жизнь прошла. «Полнота любви» — а про это возможно и в настоящем.
Вот Раймонд и Мелюзина неразделимы, и жизнь их на зависть.
И мертвая сила — зависть вошла в Лузиану.
Мужество, кротость и набожность Мелюзины. Дети.
У феи родятся прекрасные дочери — феи. Сыновья — явление необычное. Оттого ли, что у Мелюзины не колдовство, не чары, этого в ней с избытком, а одна-единственная мысль заполняла ее душу — верой человека очеловечиться, за пять лет она родила десять сыновей: Ги, Одон, Уриан, Антуан, Реньо, Жоффруа, Фруамон, Оррибль, Тьери, Раймонд. Одного она отравила в колыбели: это был комок колючих волос со злыми глазами и клыки явственно прорезались в его молочном рту, она боялась, Оррибль убьет своих братьев. Рождение детей ознаменовывалось постройкой городов вокруг Лузианы: Мелль, Вован, Сен-Мексан, Партеней, Ля Рошель, Понс.