Том 6. Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
От этого односложного слова, а также от интонации, популярной в Америке, среди свиноводов, леди Констанс подпрыгнула, как выходящая замуж треска; но, вспомнив, что она — хозяйка, поборола раздражение, и зря, ибо ее гость с раннего детства презрел чужие чувства.
— Доброе утро, Аларих, — сказала она, откладывая перо и улыбаясь вполне мило.
— Не говори глупостей, — парировал герцог, утверждаясь в невысоком мнении о женском уме. — Мы виделись за завтраком. Нет, какая чушь! «Доброе утро»! Что делаешь?
— Пишу письмо.
— Кому? — спросил герцог, презревший и условности.
— Джеймсу Скунмейкеру.
— Это
— Отец Майры.
— А, этот янки! — сказал герцог, припомнив, как присоединился в «Ритце» к их обеду. — У него еще голова как тыква.
Леди Констанс густо покраснела. Она была поразительно красива, и румянец ей шел. Любой, кроме герцога, заметил бы, что разговором она тяготится. Джеймс Скунмейкер был ей очень дорог, и она порой думала, что, живи они оба в Англии, дружба могла бы перейти во что-то еще.
— Ничего подобного, — сказала она.
— Ты думаешь, скорее, как луковица? — поинтересовался герцог. — Да, наверное. Ну, в общем, кретин.
Румянец потемнел. Не в первый раз за сорок лет, миновавших с той поры, когда она носила косички, а он, не боясь народного гнева, — бархатный костюмчик, леди Констанс пожалела, что воспитание не позволяет бить гостей. У ее локтя стояло подходящее пресс-папье; но хозяйка, у которой череда гувернанток отняла право на, скажем так, физическое самовыражение, прибегла к высокомерию.
— Тебе что-то нужно, Аларих? — спросила она тем ледяным голосом, которого так боялся ее старший брат.
Герцог был храбрее графа. Холод чужих голосов его не трогал. За всю долгую жизнь его ни разу не сравнили с нежным цветком.
— Хотел поговорить. Черт знает что за дыра! Никого нет. В жизни больше не приеду. Подошел к Эмсворту, а он как прыгнет!
— Наверное, он тебя не слышал. Ты же знаешь, какой он рассеянный.
— Рассеянный! Он сумасшедший.
— Нет!
— Да. Что я, сумасшедшего не узнаю? Мой папаша был тю-тю. И брат Руперт. И племянники. Посмотри на Рикки. Пишет стихи и торгует супом. А? Посмотри на Арчи. Рисует! Но Эмсворт хуже всех. Прыгнул и заорал. А потом ушел с этой вашей Клариссой.
— Ее зовут Майра.
— Все равно. Тоже хороша.
— У тебя все сумасшедшие.
— А что, нет? Мозги, как у таракана. Леди Констанс устало вздохнула.
— Может быть, ты и прав. Я совсем не знаю тараканов. А почему ты думаешь, что Майра не очень умна?
— Молчит и сопит.
Леди Констанс нахмурилась. Ей не хотелось бы открывать секреты гостьи завзятому сплетнику, но она ощущала, что надо ее защитить.
— Майра страдает. У нее несчастная любовь.
Герцог оживился — он был любопытен, как кошка; и, поддув усы к носу, выпучил глаза.
— Бросили, а?
— Нет.
— Она бросила?
— Нет.
— Ну, уж кто-то кого-то бросил!
Леди Констанс поняла, что придется договаривать, иначе он не даст кончить письмо.
— Я это все прекратила, — сказала она. Герцог дунул в усы.
— Ты? Зачем? Не твое собачье дело.
— Именно мое. Когда Джеймс Скунмейкер уезжал, он оставил ее на мое попечение. Я за нее отвечаю. Пришлось забрать ее в Бландинг. У этого человека нет ни денег, ни положения. Джеймс никогда бы мне не простил.
— Ты его видела? Не Джеймса, человека.
— Нет. И видеть не хочу.
— Какой-нибудь хлыщ безграмотный… — предположил герцог.
— Вот тут ты не прав. Он учился
в Харроу [115] и в Оксфорде.— Черт знает что! — возмутился герцог, предпочитавший Итон и Кембридж. — Отбросы общества. Молодец, что прогнала.
— И я так думаю.
— Значит, вот почему она бродит, как вдова? Ты ее отвлеки, покажи кого-нибудь.
— Я пригласила Арчи.
115
Харроу — одна из старейших «public schools», привилегированных гимназий. Основана в 1571 году. Итон основан еще раньше, в 1440, как и Сент-Полз (1509). Всего самых «престижных» — 9. Итон и Харроу соперничают, как и два старейших университета, в которые поступают многие их ученики.
— Какого?
— Твоего племянника.
— Этого идиота?
— Он не идиот. Он очень красивый, очаровательный…
— Кого это он чарует? Только не меня!
— Надеюсь, он очарует Майру. Я верю в сродство душ. Герцог плохо знал такие выражения, но ее вроде бы понял.
— Ты думаешь, она забудет хлыща? Кстати, этот ее папаша — миллионер?
— Один из самых богатых.
— Тогда пиши моему кретину, чтобы ехал скорей! — совсем ободрился герцог. Племянник его служил в издательстве «Мамонт», но на такой должности, что дяде приходилось давать ему денег; а бережливый человек этого не любит. — Пусть не задерживается! Пусть берет носки или что там… А, черт! Заходите, чтоб вас!..
Сверкая энергией и очками, вошла Лаванда.
— Я нашла лорда Эмсворта, леди Констанс, и сказала, что машина ждет.
— Спасибо, мисс Бриггз. Где он был?
— У этой свиньи. Будут другие поручения?
— Нет, спасибо.
Дверь закрылась, герцог взорвался.
— У свиньи! — воскликнул он. — Ну как же! Он всегда у свиньи. Стоит, смотрит, как на стриптиз! Это нехорошо. Что там в Библии насчет свинопоклонства? Нет, там телец, но это одно и то же. Вот что…
Дверь открылась. Лорд Эмсворт стоял на пороге. На его кротком лице запечатлелось волнение.
— Конни, где мой зонтик? — спросил он.
— О, Кларенс! — сказала леди Констанс с той горечью, которую часто вызывал в ней глава семьи, и поспешила в переднюю, к шкафу, где всегда был зонтик.
Оставшись один, герцог прошелся по комнате, пожевывая усы. Он открыл все ящики, пересмотрел все книги, полюбовался картинами, поиграл перьями и перочинными ножами. Вглядевшись в фотографию Скунмейкера, он похвалил себя за прозорливость — да, именно тыква. Он прочитал письмо и, исчерпав все удовольствия, присел к столу подумать об Эмсворте и Императрице.
Чем больше они общаются, думал он, тем слабее разумом граф. А куда слабее?
Когда машина отъехала от парадных дверей, увозя лорда Эмсворта с его зонтиком, леди Констанс устала так, словно спустила на воду броненосец. Бидж, дворецкий, присутствовавший при отправке, смотрел на нее с почтительной жалостью.
Появилась Майра, всем, кроме цветов, подобная Офелии из V сцены IV действия.
— Добрый день, — тоскливо сказала она.
— А вот и вы, милочка, — сказала леди Констанс, обращаясь в хозяйку. — Что вы собираетесь делать?