Том 6. Приключения Гекльберри Финна. Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Он разговорился про свои несчастья и до того увлекся, что совсем позабыл про дело. Том и спрашивает:

– А ты кому несешь еду? Собак кормить собираешься?

Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всему лицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:

– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не хотите ли поглядеть?

– Хочу.

Я толкнул Тома и шепчу ему:

– Что ж ты, так и пойдешь к нему днем? Ведь по плану не полагается.

– Тогда не полагалось, а теперь полагается.

Мы пошли, – провалиться бы ему! – только мне это очень не понравилось. Входим туда и почти ничего не видим – такая темнота; зато Джим и вправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:

– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Том здесь?

Я наперед знал, что так будет, только этого и ждал. Как теперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог поделать, потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:

– Боже ты мой, да никак он вас знает?

Теперь мы пригляделись и все хорошо видели. Том посмотрел на негра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:

– Кто нас знает?

– Да вот этот самый беглый негр.

– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в голову?

– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он вас знает.

Том говорит, как будто с недоумением:

– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда кричал? Что же он кричал? – Потом повертывается ко мне и преспокойно спрашивает: – Ты слыхал что-нибудь?

Разумеется, на это можно было ответить только одно, и я сказал:

– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не говорил.

Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будто первый раз в жизни его видит, и спрашивает:

– Ты что-нибудь говорил?

– Нет, сэр, – отвечает Джим, – я ничего не говорил, сэр.

– Ни единого слова?

– Да, сэр, ни единого.

– А ты нас раньше видел?

– Нет, сэр, сколько припомню, не видал.

Том повертывается к негру, – а тот даже оторопел и глаза вытаращил, – и говорит строгим голосом:

– Что это с тобой творится такое? С чего тебе вздумалось, будто он кричал?

– Ох, сэр, это все проклятые ведьмы, мне хоть помереть в ту же пору! Это все они, сэр, они меня в гроб уложат, всегда напугают до смерти! Не говорите про это никому, сэр, а то старый мистер Сайлас будет ругаться; он говорит, что никаких ведьм нету. Жалко, ей-богу, что его тут не было, – любопытно, что бы он сейчас сказал! Небось на этот раз не отвертелся бы! Да что уж, вот так и всегда бывает: кто повадился пить, тому не протрезвиться; сами ничего не увидят и толком разобрать не могут, а ты увидишь да скажешь им, так они еще и не верят.

Том дал ему десять центов и пообещал, что мы никому не скажем; велел ему купить еще ниток, чтобы перевязывать себе волосы, а потом поглядел на Джима и говорит:

– Интересно, повесит дядя Сайлас этого негра или нет? Если бы я поймал такого неблагодарного негра, который посмел убежать, так уж я бы его не отпустил, я бы его повесил!

А пока негр подходил к двери, разглядывал монету и пробовал на зуб, не фальшивая ли, Том шепнул Джиму:

– И виду не подавай, что ты нас знаешь. А если ночью услышишь, что копают, так это мы с Геком: мы хотим тебя освободить.

Джим только-только успел схватить нас за руки и пожать их, а тут и негр вернулся. Мы сказали, что и еще придем, если он нас возьмет с собой; а негр сказал: отчего же не взять, особенно в темные вечера, – ведьмы больше в темноте к нему привязываются, так это даже и лучше, чтобы побольше было народу.

Глава XXXV

До завтрака оставалось, должно быть, не меньше часа, и мы пошли в лес. Том сказал, что копать надо при свете, а от фонаря свет уж очень яркий, как бы с ним не попасться; лучше набрать побольше гнилушек, которые светятся, положить их где-нибудь в темном месте, они и будут светиться понемножку.

Мы притащили целую охапку сухих гнилушек, спрятали в бурьяне, а сами сели отдохнуть. Том недовольно проворчал:

– А ей-богу, все это до того легко и просто, что даже противно делается? Потому и трудно придумать какой-нибудь план поинтересней. Даже сторожа нет, некого поить дурманом, – а ведь сторож обязательно должен быть! Даже собаки нет, чтобы дать ей сонного зелья. Цепь у Джима длиной в десять футов, только на одной ноге, и надета на ножку кровати; всего и дела, что приподнять эту ножку да снять цепь. А дядя Сайлас всякому верит: отдал ключ какому-то безмозглому негру, и никто за этим негром не следит. Джим и раньше мог бы вылезти в Окошко, только с десятифутовой цепью далеко не уйдешь. Просто досадно, Гек, ведь глупее ничего быть не может! Самому Приходится выдумывать всякие трудности. Что ж, ничего не поделаешь! Придется как-нибудь изворачиваться с тем, что есть под руками. Во всяком случае, один плюс тут есть: для нас больше чести выручать его из разных затруднений и опасностей, когда никто этих опасностей для нас не приготовил и мы сами должны все придумывать из головы, хоть это вовсе не наша обязанность. Взять хотя бы фонарь. Если говорить прямо, приходится делать вид, будто с фонарем опасно. Да тут хоть целую процессию с факелами устраивай, никто и не почешется, ядумаю. Кстати, вот что мне пришло в голову: первым долгом надо разыскать что-нибудь такое, из чего можно сделать пилу.

– А для чего нам пила?

– Как, для чего нам пила? Ведь нужно же отпилить ножку кровати, чтобы снять с нее цепь!

– Да ведь ты сам сказал, что цепь и так снимается, надо только приподнять ножку.

– Вот это на тебя похоже, Гек Финн! Непременно выберешь самый что ни на есть детский способ. Что же ты, неужели и книг никаких не читал? Ни о бароне Трэнке, ни о Казанове, ни о Бенвенуто Челлини? 14 А Генрих Наваррский? Да мало ли еще знаменитостей! Где ж это слыхано, чтобы заключенных освобождали таким простецким способом? Нет, все авторитеты говорят в один голос, что надо ножку перепилить надвое и так оставить, а опилки проглотить, чтоб никто не заметил, а ножку замазать грязью и салом, чтобы даже самый зоркий тюремщик не мог разглядеть, где пилили, и думал, что ножка совсем целая. Потом, в ту ночь, когда ты совсем приготовишься к побегу, пнешь ее ногой – она и отлетит; снимешь цепь – вот и все. Больше и делать почти нечего: закинешь веревочную лестницу на зубчатую стену, соскользнешь в ров, сломаешь себе ногу, потому что лестница коротка – целых девятнадцати футов не хватает, – а там уж тебя ждут лошади, и верные слуги хватают тебя, кладут поперек седла и везут в твой родной Лангедок, или в Наварру, или еще куда-нибудь. Вот это я понимаю, Гек! Хорошо, если б около этой хибарки был ров! Если будет время, так в ночь побега мы его выкопаем.

14

Барон Трэнк Фредерик (1726-1794) – немецкий авантюрист; яережил множество приключений, несколько раз подвергался аресту и довершал дерзкие побеги, описанные в его «Автобиографии». Казанова Джованни Джакомо (1725-1798) – итальянский авантюрист, автор «Мемуаров». В «Истории моего побега» рассказал о своем столкновении с инквизицией и побеге ив венеци– анской тюрьмы. Бенвенуто Челлини 1500-1571) – крупнейший флорентийский скульптор и золотых дел Мастер эпохи Возрождения; прожил жизнь, полную приключений, обвинялся в убийстве и отравлении, несколько лет был мона– хом. Автор увлекательных «Мемуаров».

Я говорю:

– А на что нам ров, когда мы Джима выкрадем через подкоп?

А он даже и не слушает. Забыл и про меня, и про все на свете, схватился рукой за подбородок и думает; потом вздохнул, покачал головой, опять вздохнул и говорит:

– Нет, это ни к чему, никакой надобности нет.

– Это ты про что? – спрашиваю.

– Да отпиливать Джиму ногу.

– Господи помилуй! – говорю. – Ну конечно, какая же в этом надобность? А для чего все-таки тебе вздумалось отпиливать ему ногу?

– Многие авторитеты так делали. Они не могли снять цепь – отрубали себе руку и тогда бежали. А ногу было бы еще лучше. Но придется обойтись без этого. Особой необходимости у нас нет, а кроме того, Джим – негр, и не поймет, для чего это нужно; ему ведь не растолкуешь, что в Европе так принято… Нет, придется это бросить! Ну, а веревочную лестницу – это можно: мы разорвем свои простыни и в два счета сделаем Джиму веревочную лестницу. А переслать ее можно будет в пироге, – уж это всегда так делают. И похуже бывают пироги, да приходится есть.