Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток

Кондуктор заметался, пододвинулся на самый край скамьи к казаку и радостно замотал рукамки, выпучив влажные глаза.

– А… скажи на милость…

– Ну, хорошо. Подходим к Ейску. Опять послали делегатов, – хто ж ее знает, как примут кубанские казаки. Ну, они с открытой душой, как братья. Накормили нас, а начальника своего, полковник у них такой уса-а-тый, так его было избили, он все не приказывал нас принимать.

– Вот люди, вот народ! прямо Кубань! – опять неистово замотал черными ногтями кондуктор, еще пододвинулся к казаку, оперся руками о колени, чтоб не упасть, и изо всех сил поднял брови.

– Аккурат в это время подошел к Ейску военный транспорт. Матросы зараз нас погрузили и доставили в Мариуполь. Ну, хорошо. В Мариуполе центральная рада сидела, а рабочие с ней бились. Собрался народ со всего заводу, и которые беднейшие с городу, ну, встречали нас, уму непостижимо. Женщины до нас, прямо – обнимают, детей подымают к нам. Несут лепешки, да хлебцы, да творожники. А которые платочки с себе сымают, нам суют. Лошадям тянут овса, хлебом кормят, просто сказать птичьего молока только не было. А тут вылез оратор, залез на бочку и зачал, и зачал, и зачал…

Казак тоже придвинулся к кондуктору, они уперлись коленями и глядели зрачок в зрачок.

– …вот, полюбуйтесь, – говорит, – пришли наши братья казаки нам на помощь, трудящему народу. Покинули они дома своих цветущих жен, малолетних детей, своих престарелых родителей, хозяйство свое, обзаведение, которое без них рушится и оскорбляется, а также степи свои родные покинули, чтоб только дать возможность трудящему народу… – Ну, говорил до того, до самого нутра прошло; бабы ревут, сам сидишь на лошади, слезу жмешь. Подымают и дают нам красное знамя. Все: «Ур-ра-а!» – Аж затряслось кругом.

Казак замотал руками перед самым лицом кондуктора.

– Зараз сучку-раду разогнали и утвердили совет.

Кондуктор тоже отчаянно замотал черными забитыми ногтями. Так они с минуту радостно мотали друг перед другом руками.

Поезд замедлял ход. За окном мелькали желтые домики, а с другой стороны свинцово-синий, вздувшийся лед Дона.

Кондуктор поднялся, сурово нахмурился и, не глядя на казаков, сказал строго:

– Аксай. Тут билеты брать. Ну… не берите, небось не сдохнет дорога… еще чего. Страдали за нас, да брать билеты… – и ушел.

– Покорно благодарим.

У казака потухли живые глаза, и лицо стало безразлично-сонным, как будто сделал дело и больше не нужна была эта живость и напряженность.

Долго стоял поезд, потом долго подымался в выемке к Нахичевани. Уже ночь, черная, сырая, холодная, – и замелькали разрозненные огоньки.

Чей сад?

[текст отсутствует]

Проводил *

Из Пресненского штаба на Нижне-Прудовой улице вышел ученик и пошел к Москве-реке. Темно и глухо у реки, и жутко, и нет-нет хлопнет выстрел в темноте.

Идет по улице молодой человек, чистенький, аккуратненький, в хорошей шляпе, в новеньком пальто. Идет и поглядывает ласково на ученика. Подошел к своему дому, к дверям, хотел позвонить, да опять оглянулся на ученика.

– Вы напрасно туда идете, – сказал молодой человек в хорошей шляпе.

Ученик остановился.

– А что?

– Да, видите, жутко и темно там. Камни сложены, пустота кругом. Грабежи тут, раздевают. Жулье тут гнездится. Да вам куда идти?

– Мне на Большой Трехгорный переулок.

– Ну, так вам лучше пойти по Большой Пресне, – там освещено, люди ходят, за милую душу пройдете. Да пойдемте, я вас провожу.

Пошли к Пресне, разговорились.

– А я вас где-то видал, – сказал молодой человек в новой шляпе и ласково взял ученика под руку.

– Где же вы меня видели? – спросил ученик.

– Да, кажется, вы сегодня раздавали бюллетени публике. Много роздали?

– Да штук пятьдесят роздал.

– Какой же вы молодец. Какой же вы милый! Вот таких бы нам побольше. Вот такими, как вы, наша партия крепка.

У ученика сияет лицо.

– Да я не только раздавал, я агитировал, – говорит он, – человек десять обратил в свою веру; все обещали подать наш бюллетень.

– Ну, молодец же вы! ну, герой! Я вас расцеловать готов. Какой вы маленький, а какой милый. Из вас вырастет благородный гражданин. Ну, ну, расскажите, расскажите, как вы их в нашу веру обращали?

– Да как, – сказал ученик, – у кого есть честь, совесть и правда в груди, голосуйте за номер пятый…

Молодой человек отскочил от него, как ужаленный, выпучив глаза.

– Ка-ак за пятый?!

– А какой же? – удивленно спросил ученик.

– А я думал: вы наш, номер первый, распространяли.

– Ну, я предателей кадетов не распространяю…

– Это ты – предатель!.. – заревел молодой человек в шляпе, мотая кулаком, – это вы, большевики, предатели, германские шпионы, звери…

– Это вы, подлые кадеты, – предатели рабочих, крестьян и солдат; это вы жир нагуливаете на поте и крови рабочего люда, – кричал ученик, махая руками.

– Ах ты, щенок! Да я тебе надеру уши!..

– На-кось, выкуси!..

– Негодяй!

– Подлец!

Молодой человек погрозил кулаком и пошел к себе домой. Ученик погрозил кулаком и пошел к себе домой.

Памятник *

Стоял погожий осенний день. С березок тихо падали покрасневшие листья. За березками виднелась старая церковка.

У церкви за чугунной решеткой мраморный памятник – старый барин похоронен, а на взгорье барский дом белел в большом темном саду.

После обедни, разоблачившись и надев рясу с синей шелковой подкладкой в рукавах, вышел и стал на паперти поп с попадьей, за ними рыжий дьякон, за дьяконом дьячок, похожий на козу.

Поп огляделся, глянул на желтеющее осеннее жнивье, на гусей, что белели внизу у реки, на барские хоромы в темном саду и сказал:

– Ну, что же, православные, приступим. Надо, надо и общественным делом заняться.

Толпившиеся у решетки мужики загомонели:

– Как не надоть, надоть займаться, потому обчество, обчественные дела…