Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

— Ладно, я, — говоритъ, — думала, что камердинъ, такъ пошутила, испугать хотла, а теперь приду.

Какъ работу кончила, такъ прямо въ домъ да на двичье крыльцо.

— Чего, молъ, теб?

— Баринъ веллъ.

Вышла барыня.

— Чья ты? — говоритъ, — какая ты, — говоритъ, — хорошенькая. Зачмъ тебя баринъ звалъ?

— Не могу знать.

Вызвали барина, красный весь пришелъ.

— Приди, — говоритъ, — посл съ отцомъ, a мн теперь некогда.

А то разъ днемъ къ ней подшелъ, такое началъ говорить, что она не поняла ничего. Только хотлъ ее за руку взять, она какъ пустится бжать, и ушла отъ него>.

Такъ-то она гд хитростью, гд обманомъ, a гд силой. Разъ поставили солдатъ къ нимъ въ избу. Извстно, вс вмст спать легли. Почти рядомъ. Съ вечера юнкеръ, изъ господъ чтоли, свекора напоилъ; какъ потушили свчу, ползъ къ ней. Такъ она его такъ огрла, что хотли жаловаться, чуть глазъ не выбила ему. А то другой разъ офицеръ стоялъ, такъ тоже общала, да замсто себя ночью солдатку подсунула.

3.

Такъ-то она никому спуску не давала. Мало того: кто къ ней не пристаетъ, такъ она сама пристанетъ — раздразнитъ да и посмется.

— Не сдобровать теб, повса, наскочишь, — бывало, скажешь ей.

— А чтожъ, — скажетъ, — коли они меня любятъ, разв я виновата. Чтожъ, плакать что ль. Отчего не посмяться.

<Жилъ у нихъ въ это лто работникъ, Андреемъ звали, изъ Телятинокъ онъ былъ, Матрюшки Короваихи сынъ. Теперь онъ большимъ человкомъ сталъ; а тогда бдне ихъ двора по всей окружности не было. Отъ бдности отдали малаго, а сами Богъ знаетъ какъ перебивались. — <Андрюшка тогда былъ вовсе мальчишка, годовъ 16, 17. Длинный, худой, вытянулся, какъ шалашъ, куда хочешь шатни, силишки вовсе не было. И какъ онъ работалъ, Богъ его знаетъ, изъ послднихъ силъ выбивался. Малый же старательный, смирный. Хозяина пуще становаго боялся. Да и всякаго старшаго мужика уважалъ. Бывало, въ праздникъ, чужой за виномъ пошлетъ — бжитъ, старается. А ужъ съ бабами или двками — ну да двки у насъ какiя — поиграть, этаго отъ него никогда невидно было. Какъ красная двушка зарумянится и сказать въ отвтъ ничего не уметъ, коли съ нимъ баба пошутитъ. Лицомъ, правда, чистый, акуратный былъ, глаза свтлые, волосы русые,[11] ну да все какой красавецъ — такъ, работникъ мальчишка—армячишка платаный, рубашенка посконная, въ дырьяхъ, шляпенку какую то у ямщиковъ старую вымнилъ — босикомъ али въ лаптишкахъ, и т самъ сплелъ — вся и обувь была. Такъ вдь и работнику лядащему покоя не дала, совсмъ одурила малаго. — Онъ самъ сказывалъ:

— Пришелъ я, — говоритъ, — въ домъ, боюсь, страхъ. Хозяинъ ничего, указалъ все, веллъ, чт`o работать; когда на барщину пошлетъ, когда съ собой возьметъ; косить или чт`o не принуждаетъ, пожалетъ; что самъ стъ, то и мн дастъ; старуха тоже молочка другой разъ дастъ; попривыкъ къ нимъ, только молодайки пуще всхъ боялся. Богъ ее знаетъ, чего ей отъ меня нужно было. Запрягать ли начну, или за соломой на гумно скотин пойду, подскочитъ, вырветъ изъ рукъ. «Вишь,— говоритъ, — телятинскій увалень, коли поворотится, коли чт`o». И сама начнетъ, да такъ-то живо, скоро все сдлаетъ, засмется, уйдетъ. А то за обдъ или за ужинъ сядемъ, боюсь все чего-то, глазъ не поднимаю; гляну на нее, а она все на меня косится, подмигнетъ другой разъ, смется. А то пройдетъ, ущипнетъ, а сама какъ ни въ чемъ не бывало. Пойдутъ съ солдаткой на амбаръ спать.

— Андрюшка, а Андрюшка! — слышу, зовутъ. Подойду.

— Чего?

— Кто тебя звалъ?

И заливаются, смются.

Проснулся разъ, въ саняхъ на двор спалъ, что бабы помираютъ, смются, на меня глядя.

— Заспался, — говорятъ, — поди, хозяинъ зоветъ.

Пошелъ.

— Что ты, — говоритъ, — измазался, хоть помойся, табунъ шарахнется, настоящій чортъ; на, поглядись въ зеркальце.

Всего сажей испачкали. — Похали разъ за сномъ въ Кочакъ, хозяинъ послалъ, съ бабами. Только сгребли въ валы, копнить стали. Баба такъ и кипитъ, подпрыгиваетъ съ вилками, пуда по 3 на граблю захватитъ, и Андрюха съ ними. Только скопнили послднюю, жарко, мочи нтъ, запотли, Андрюха навилину послднюю положилъ, влзъ на копну, топчетъ.

— Что ты, — говоритъ, — Андрюшка, никогда съ бабами не играешь?

— Нтъ, чего играть, копнить надо.

— И не знаешь, какъ?

— Не знаю.

— Хочешь, я поучу?

Онъ молчитъ. Схватила его, повалила подъ себя и ну мять, а солдатка на нихъ сна навалила да сама навалилась.

— Мала куча, — кричитъ.

Андрюха вывернулся изъ-подъ нея, ухватилъ[12] за голову и ну цловать, такъ осмлился. Такъ разсерчала.

— Вишь сволочь, работничишка, цловаться лзетъ губищами своими погаными.

Вскочила, такъ засрамила, что бда. Малый совсмъ ошаллъ. Пришелъ домой, ничего не понимаетъ, что хозяинъ велитъ. Хозяинъ любилъ его, такой малый смирный, усердный, что поискать.

— Что, молъ, съ Андрюхой сдлалось, ужъ не умираетъ ли?

— Какъ же, умираетъ, онъ все съ бабами играетъ. Пора умирать гладуху такому въ самую рабочую пору. Вотъ и я умирать стану.

Пуще малаго засрамила, что хоть бжать, мочи ему не стало. Приворотила его совсмъ посл этаго раза, что какъ бы только посмотрть на нее, а самъ боится пуще начальника какого. — Боится, а ночи не спитъ, днемъ не спитъ, все за ней ходитъ. Разъ на покос, у Воронки, вмст мужики и бабы были, косили заклы, а бабы гребли на Калиновомъ лугу. Пошли бабы купаться въ обдъ и мужики тоже; мужики съ одной стороны, бабы с другой стороны рки. Тишка шестипалый, даромъ что женатый, шутникъ былъ, подплылъ къ бабамъ, началъ топить Маланьку.

— Платокъ замочу, — кричитъ, — брось, брось, чортъ, чуть не захлебнулась.[13]

Откуда ни вывернулся Андрюшка, да къ Тишк:

— Что ты ее топишь?

Подрались было. — Какъ завидитъ, М[аланья] купаться пойдетъ, залзетъ въ камыши, смотритъ. Разъ его бабы застали, повыскочили изъ воды, такъ въ рубах въ воду втащили. Совсмъ одурлъ малый, только пища то не очень сытная, чаемъ не поили, да и работа день деньской, а какъ вечеръ, такъ въ ночное [съ] старикомъ, такъ некогда о пустякахъ то думать было. — Особенно съ того раза, <какъ> посл покоса то она его осрамила, ничего ужъ онъ съ ней не говорилъ. Чт'o бы не длала, не буду, говоритъ, виду показывать. Хорошо. Погода вс покосы въ этотъ годъ стояла важнйшая. Не сно, а чай убирали; наканун скосятъ, а на другой день въ валы греби.[14] Барское все убрали, и свое мужички посвозили, — тогда угодей много было, — возовъ по 6 на брата привезли, и еще дальній покосъ въ рощ оставался воза по два, да еще подрядилъ дворникъ нашу барщину изъ-полу убрать казенные луга. Онъ ихъ нанималъ. Барщина у насъ большая была, и затяглыхъ много. Взялись такіе, у которыхъ лишній народъ былъ. У старика Евстратова работникъ былъ да солдатка, такъ самъ съ старухой на барщину ходилъ, а Андрюху съ М[аланьей] послалъ къ дворнику. Верстъ за 9 отъ деревни дворниковъ покосъ былъ. Собралось косъ 20. Наканун еще мужики пошли, скосили, на другой день бабы пріхали; заложили телги, забрали хлба, квасу, огурцовъ, котелочки, крупъ и похали на недлю. Всю дорогу псни,[15] смхи; бабы, мужики человкъ по 10 въ телгу насли. Андрюха своего хозяйскаго пгаго меренка заложилъ — первая лошадь въ деревн была (и теперь заводь этотъ у нихъ ведется). Уложилъ косы, у другихъ ребятъ взялъ, бабы — грабли, котелки, слъ съ бабами, какъ князь съ княгиней дутъ. Даже народъ смется. Выхали на большую дорогу. Сталъ[16] народъ перегоняться. М[аланья] говоритъ:

— Пошелъ!

— Хозяинъ не веллъ.

— Вишь попъ какой. Валяй!

— Смотри, я отвчать буду, а не ты.

— Ну, пошелъ!

Вырвала у него возжи.

— Ну, сама длай.

Взялъ слзъ, пошелъ пшкомъ. Такое сердитое лицо сдлалъ.

Какъ пріхали мужики — изъ себя же старосту выбрали — показалъ мсто, живо лошадей поотпрягли, поспутали, ящики посняли, загородили, деревья понагнули, шалашики подлали, снцомъ покидали, пошла работа. Андрей приходитъ.

— Гд, — говоритъ, — меринъ?

— А я почемъ знаю? Разв я работница? Ты бы ломался.

Что съ бабой говорить. Махнувъ рукой, пошелъ у мужиковъ спрашивать. Нашелъ, спуталъ. Обидлась М[аланья], ничего не сказала. Постой, я те вымещу, думаетъ. Пошла работа: бабы въ валы гребутъ, псни поютъ. Мужики за ними копнятъ вилами. Старикъ дворникъ пріхалъ, шутить съ народомъ.

— Пожалуйста, братцы, постарайтесь, — говоритъ, — погода не устоитъ, вамъ же хуже.

— Винца полведра поставь.

— Ладно, — говоритъ.

Такъ любо-дорого смотрть, какъ работа пошла. Въ обдъ полчаса вздохнули, опять за дло. На барщин того бы въ три дня не сработали. Весело, дружно. Одному только Андрюх пуще другихъ дней тошно.[17] Разсчетъ возьму, думаетъ,[18] пойду къ матушк, скажу — на дорог наймусь. А самъ все на Маланью смотритъ. — Подъ горой, видать, она передомъ по косогору идетъ, и ногой и граблей подкидываетъ сно, въ два аршина загребаетъ, сама псню поетъ, а нето гогочетъ, на всю рощу заливается. На него и не посмотритъ ни разу. Еще ему тошнй того. Нтъ, бросить надо, думаетъ себ, не тотъ я человкъ. Пришли къ телгамъ, ужъ темно, поужинали, винца выпили. Маланья Андрюшк слова не сказала. Которые старше, спать полегли. Бабы по стаканчику выпили, такъ- то раскуражились, что и спать не хотятъ. Стали хороводы водить. Старикъ дворникъ съ ними; еще за виномъ послали. Андрюх грустно еще пуще того: все народъ богатый, да и свои, а онъ чужой, работникъ; вино же онъ не пиль и привыкать не хотлъ. Взялъ армячишко, ломоть хлба отломилъ, пошелъ въ сторону на копну, у березы стояла. Сно не готово еще было. Сгребли только отъ росы, — завтра разваливать опять хотли, на погоду глядя. — Сно сырое, зеленое еще, пахучее. — Поскидалъ верхъ сырой, крупный — лсное сно — постелилъ армякъ — легъ; такъ-то ему грустно, грустно стало. Тамъ, изъ-за лсу, бабы кричатъ, смются — ребята за ними гоняются, Маланьинъ голосъ слышно, — дымокъ до него доносить втеркомъ. А на неб чисто, чисто, звздочки дрожатъ. Легъ навзничь, какъ ни усталъ, сталъ[19] на звзды смотртъ. За лскомъ затихло все, а ему все не спится. Со скуки сталь псню пть. Только, что такое — копна шевелится.

— Кто тутъ?

Глядь, бабы.

— Кто ты, чего?

Узналъ — солдатка съ парнемъ прошла въ кусты, другая баба и есть Маланья; взяла, ничего не говоримши, подошла къ нему, сла на копну.

— Это я. Что пересталъ — пой, Андрюша.[20]

Андрюшка зароблъ, хочетъ пть, какъ будто голосъ пропалъ.

— Что жъ ты, пой.

Взяла его за рукавъ, дергаетъ.

— Я люблю эту псню, наскучили мн мужики, я отъ нихъ ушла. Пой же.

— Ну… Оставь.

— Что теб, скучно?

Молчитъ.