Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей

1922

Звукопись Пушкина

1

Особая, неподражаемая «музыкальность» пушкинских стихов признана всеми давно. Что зависит она от изумительного мастерства, с каким Пушкин располагал в стихе звуки слов, — объяснение, единственно возможное. Что это так и есть, показывается и доказывается последнее время работниками нашей «формальной» школы. Все же, поныне, далеко не общепризнано, не проникло широко в сознание читателей, что звуки в стихах Пушкина расположены преднамеренно, «сознательно» — поскольку можно говорить о сознательности в художественном творчестве. Поныне еще многим и очень многим строй звуков в стихах (их евфония) кажется чем-то второстепенным, на что поэт обращает внимание лишь «в меру возможности».

Многим представляется чем-то несообразным, каким-то декадентским изыском, чтобы великий, гениальный, подлинный поэт, творя свое поэтическое произведение, следил пристально, почти преимущественно за тем, какие звуки и в каком порядке заполняют его стих. Что писатель избегает некрасивых, неприятных сочетаний звуков (какофония), — это, конечно, понятно всем; что он иногдаживописует звуками, давая так называемые «звукоподражания», — с этим тоже все согласны; наконец, допускают, что в некоторых случаяхв стихах звуки слов помогают смыслу речи, когда, например, поэт накопляет мягкие звуки л, ль, ньи т. п. или суровые р, гр, три т. п., но — и только.Чтобы каждый стих был обдуман в звуковом отношении, чтобы каждая буква занимала свое место в зависимости от звука, какой она выражает, чтобы стихи Пушкина были сложным, но вполне закономерным узором звуков, — узором, который можно подвести под определенные законы, это, повторяю, поныне еще многим кажется унижением высокого призвания поэта.

Думаю, что поэт ищет только словдля выражения своей мысли; что ему важно подобрать выражение, образ, которые наиболее точно и наиболее наглядно передали бы его замысел и его чувство. Как будут звучать эти слова, — в значительной мере зависит от характера языка язык сам позаботится, чтобы в слове «гром» были суровые согласные «гр», а в слове «милый», «любовь» — нежное «л»… Подбирать звуки для многих значит — жертвовать смыслом. Но практика всех великих поэтов противоречит таким взглядам. От Гомера и Эсхила до Гете и Виктора Гюго, все поэты согласно утверждают своими стихами, что иначе, как звуками,они и не могут выразить того, что хотят сказать. И во всемирной литературе именно наш Пушкин вместе с римским Вергилием являются двумя поэтами, в стихах которых это выступаете особой отчетливостью и несомненностью. У Пушкина, как и у Вергилия, действительно, каждыйстих, каждаябуква в словах стиха поставлены на свое место прежде всего по законам евфонии. Пушкин говорил об Онегине:

Высокой страсти не имея, Для звуковжизни не щадить…

Сам Пушкин был одержим этой «высокой страстью» в высшей степени, хотя и задавал себе вопрос:

…Но дорожит Одними ль звуками пиит?

Если читать Пушкина бегло, никакие особые звукосочетания не останавливают внимания.

Изредка мелькнет звукоподражание, — «конь скакал», «по потрясенной мостовой», «шипенье пенистых бокалов» или что-нибудь подобное. Вся остальная масса слов в стихах Пушкина кажется выбранной совсем по другим, не звуковым признакам. Кажется, что Пушкин искал только точностии яркостивыражений, а никак не особой, преднамеренной звучности речи. Иное открывается, если изучать стихи Пушкина внимательно, если следить за рядами звуков в них, а также — если сравнивать черновые наброски Пушкина с окончательными редакциями и давать себе отчет, почему изменено то или другое слово. Тогда-то открывается этот сложный звуковой узор пушкинских стихов; тогда-то становится явно, что именно звуки слов часто руководили Пушкиным в его творчестве.

Временами почти кажется, что звуки имели для него значение первенствующее. Те, кто не допускает возможности, чтобы Пушкин сознательно рассчитывал расположение звуков в стихах, настаивают, что кажущаяся преднамеренность — фикция, что исследователи-формалисты вкладывают от себя в стихи Пушкина то, чего сам автор не подозревал нисколько. Однако остановимся на нескольких примерах, особенно убедительных в этом отношении. Разумеется, в стихе:

Милой Мери моей

последовательность трех мможно объяснить «случайностью». Но что сказать о стихах:

Книгохранилища, кумиры и картины И стройные сады свидетельствуют мне…

где сначала имеем подряд три к,потом подряд три с. И о длинном ряде аналогичных стихов:

Печальный пасынок природы… Презренной палкой палача… Пушки с пристани палят… И бога браней благодатью… И младости моей мятежное теченье… Запутанный в сетях судьбы суровой… Улыбка на устах увянувших видна… Когда под соболем согрета и свежа…

А тем более о повторении подряд в начале слов одного и того же звука четырераза, и пятьраз, и шестьраз.

И пальцы просятся к перу, перо — к бумаге… Полночный парус, посетить. И путник слово примиренья… Куда как весело; вот вечер; вьюга воет… И смерти мысль мила душе моей… Пастух, плетя свой пестрый лапоть, Поет про волжских рыбарей…

«Сегодня случай, завтра случай, — говорил Суворов, — помилуй бог, дайте сколько-нибудь и ума».

2

Повторение сходных звуков в началеслов называется в евфонии анафораили скреп.Точнее — анафорой называется повторение сходных звуков в одной из начальных частей евфонической единицы.

Такой единицей или «словом», в терминологическом смысле, является то сочетание звуков, которое произносится с одним ударением (отделяется в стихах «малой цесурой»); например, в стихе: «Мой дядя || самых || честных || правил», для евфонии — четыреслова; в стихе: «На всякий звук» — дваслова и т. п. Анафорическим повтором считается повторение звука или в самом начале слова, или в начале ударного слога; при этом анафора может быть не только чистой,т. е. стоящей точно в начале, но и с затактным звуком или затактной, когда повторяющимся звукам предшествует другой (один, реже два), как в некоторых выше приведенных примерах: «смерти мысль» и т. п. Существуют и иные виды анафоры, о которых здесь нет надобности говорить.

Пушкин очень любил именно анафору. Огромное число его стихов содержит в себе разнообразнейшие виды анафоры. Особенное пристрастие было у Пушкина кончать стих анафорой, притом очень часто — чистой, так что два последних слова начинаются с одного и того же звука: [49]

Освободил он мысль мою… Будить мечту сердечной силой… К веселью, роскоши знак первый подавая. Жестоких опытов сбирая поздний плод… В тени олив любви лобзанья… Мгновенным пламенем покрыты… Послал к анчару властным взглядом… На холмах пушки присмирев… Браздами, саблями стуча… И счастья баловень безродный… Штыки смыкает; тяжкой тучей… Подобный ветреной Венере… Останься век со мной на горестной груди… Затворщиц жирных и живых… В те дни, как Пресненское поле Еще забор не заграждал… Как гром проклятие племен, И длань народной Немезиды Подъяту видит великан…

49

Cамо собой понятно, что в евфонии принимаются в расчет звуки,а не буквы.. Одна и та же буква в русской азбуке означает разные звуки, например, ударное о и о без ударения, тоже — е, кперед твердой гласной и перед мягкой и т. д.; наоборот, один и тот же звук часто изображается разными буквами, например, в и ф, би п, аи о и т. д.

В некоторых из последних примеров одна из анафор, в сущности, — затактная.

Почти наравне с анафорой в конце стиха Пушкин любил анафору в начале, и очень многие его стихи начинаются двумя словами на один и тот же звук:

Восхвалим вольности дары… Гордись, гусар! но помни, вечно… Молчит музыка боевая. Вот верный брат её, герой Архипелага… Стоит седой утес, вотще брега трепещут… Сын севера, бродя в краю чужом… Умеет услаждать свой путь над бездной волн… От нас отторгнется ль Литва… И молодежь минувших дней…

Сочетание этих двух приемов дает анафоры в начале и в конце стиха:

Дивились долгому любви моей мученью… Хозяйка хмурится в подобие погоде… И путь по нем широкий шел… Мы жгли Москву, был плен Парижу…

Несколько реже ставит Пушкин анафору в середине стиха, но часто делает это особенно изящно, выбирая действительно самую середину звукоряда:

Еще ты дремлешь, друг прелестный… Скажи, как падает письмо из-за решетки… Где жены вечером выходят на балкон… Подымем стаканы, содвинем их разом… Так ложная мудрость мерцает и тлеет… О волн и бурь любимое дитя… Кружится вальса вихорь шумный…