Том 7. Стихотворения

«Я уведу тебя далёко…»

Я уведу тебя далёко От шумных, тесных городов. Где в многолюдстве одиноко, Где рабство низменных трудов. Уйдём к долине безмятежной На берега пустынных вод. Когда свершится неизбежный Звезды таинственный восход. И там, на берегу потока, Под лёгкий лепет камыша, От тёмной суеты далёко, Прохладой свежею дыша, Там, на путях очарованья В безмолвный час поймёшь и ты Неотразимые призванья Миры объемлющей мечты.

«Где безбрежный океан…»

Где безбрежный океан, Где одни лишь плещут волны, Где не ходят чёлны, — Там есть фея Кисиман. На волнах она лежит, Нежась и качаясь, Плещет, блещет, говорит, — С нею фея Атимаис. Атимаис, Кисиман — Две лазоревые феи. Их ласкает океан. Эти феи — ворожеи. К берегам несёт волну, Колыхаясь, забавляясь, Ворожащая луну Злая фея Атимаис. Пенит гневный океан, Кораблям ломая донья, Злая фея Кисиман, Ворожащая спросонья. Злые феи — две сестры — Притворяться не умеют. Бойся в море злой поры, Если обе чары деют.

«Цветёт весёлый сад…»

Цветёт весёлый сад В безмолвии ограды. Увидеть нежный взгляд Кусты и птицы рады. С высокого крыльца Походкою царицы Несёт она зарницы Над розами лица. Как сказка голубая, Ушла от ярких в тень, Рукою нагибая Коварную сирень. Сиреневые сказки Понятней, чем слова. Кружится голова, И руки жаждут ласки. Она идёт в поля, Шумят её одежды. Угретая земля Цветёт в лучах надежды, И зелень влажных трав Под жгучей лаской змия, — О сладости благие Развеянных отрав! Идёт к реке весёлой, По мягким берегам. Развейся, зной тяжёлый, По долам, по лугам! Истома грёз и лени В одеждах на песке, И тихий смех в реке, Лобзающей колени. Но только злой дракон На тело смотрит сонный, А где же, где же он, Желанный и влюблённый? Опять идти одной, Закутанной в одежды, Сквозь яркие надежды В истомный, томный зной.

«Луны безгрешное сиянье…»

Луны безгрешное сиянье, Бесстрастный сон немых дубрав, И в поле мглистом волхвованье, Шептанье трав… Сошлись полночные дороги. На перекрёстке я опять, — Но к вам ли, демоны и боги, Хочу воззвать? Под непорочною луною Внимая чуткой тишине, Всё, что предстало предо мною, Зову ко мне. Мелькает белая рубаха, — И по траве, как снег бледна, Дрожа от радостного страха, Идёт она. Я не хочу её объятий, Я ненавижу прелесть жён, Я властью неземных заклятий Заворожён. Но говорит мне ведьма: «Снова Вещаю тайну бытия. И нет и не было Иного, — Но я — Твоя. Сгорали демоны и боги, Но я с Тобой всегда была Там, где встречались две дороги Добра и зла». Упала белая рубаха, И предо мной, обнажена, Дрожа от страсти и от страха, Стоит она.

«Наряд зелёный не идёт…»

Наряд зелёный не идёт, — Весенний цвет, — к моей печали. Ареной горя и забот Меня всё те же кони мчали, От ожиданий голубых К моим отчаяниям белым, От расцветаний молодых К плодам увядшим, но не зрелым. Бег прерывался только там, Где всё томится в свете жёлтом, Где беды зреют по полям, А счастье за надёжным болтом. Гляжу, — ристалища вдруг нет, — Стоит чертог передо мною, А в нём и музыка, и свет, И люди движутся толпою. Печаль моя в нём расцвела, — Ей платье жёлтое пристало, — Она, роскошна и светла, Царицей в том чертоге стала. На бале были чудеса! В груди моей кипели силы, — Печали яркая краса Ласкала ласкою могилы. Но не устал возница мой, Ещё мерцает даль за далью, И мы опять летим домой С моей венчанною печалью. Опять рядиться надо ей, На выбор, — всех цветов наряды. Наряд зелёный всех больней, — Ему все счастливы и рады…

«Не надейся на силу чудесную…»

Не надейся на силу чудесную Призорочной черты, — Покорила я ширь поднебесную, Одолеешь ли ты? Я широко раскрою объятия, Я весь мир обниму, — Заговоры твои и заклятия Ни на что, ни к чему. Укажу я зловещему ворону Над тобою полет. Новый месяц по левую сторону, Ты увидишь, — взойдёт. На пути твоём вихри полдневные Закручу, заверчу,— Лихорадки и недуги гневные На тебя нашепчу. Всё покрою заразою смрадною, Что приветишь, любя, И тоской гробовой, беспощадною Иссушу я тебя. И ко мне ты покорно преклонишься, Призывая меня, И в объятьях моих ты схоронишься От постылого дня.

Тихая колыбельная

Много бегал мальчик мой. Ножки голые в пыли. Ножки милые помой. Моя ножки, задремли. Я спою тебе, спою: «Баю-баюшки-баю». Тихо стукнул в двери сон. Я шепнула: «Сон, войди». Волоса его, как лён, Ручки дремлют на груди, — И тихонько я пою: «Баю-баюшки-баю». «Сон, ты где был?» — «За горой». — «Что ты видел?» — «Лунный свет». — «С кем ты был?» — «С моей сестрой». — «А сестра пришла к нам?» — «Нет». Я тихонечко пою. «Баю-баюшки-баю». Дремлет бледная луна. Тихо в поле и в саду. Кто-то ходит у окна, Кто-то шепчет: «Я приду». Я тихохонько пою: «Баю-баюшки-баю». Кто-то шепчет у окна, Точно ветки шелестят: «Тяжело мне. Я больна. Помоги мне, милый брат». Тихо-тихо я пою: «Баю-баюшки-баю». «Я косила целый день. Я устала. Я больна». За окном шатнулась тень. Притаилась у окна. Я пою, пою, пою: «Баю-баюшки-баю».

«Я осмеянный шел из собрания злобных людей…»

Я осмеянный шел из собрания злобных людей, В утомлённом уме их бесстыдные речи храня. Было тихо везде, и в домах я не видел огней, А морозная ночь и луна утешали меня. Подымались дома серебристою сказкой кругом, Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом, И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня, Навевая мечты, утешали тихонько меня. Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня, Я по упицам шёл, очарованный полной луной, И морозная даль, серебристой своей тишиной Утишая тоску, отзывала от жизни меня. Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег, Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег, И, в пустынях небес тишину ледяную храня, Облака и луна отгоняли тоску от меня.

«Мельканье изломанной тени…»

Мельканье изломанной тени, Испуганный смертию взор. Всё ниже и ниже ступени, Всё тише рыдающий хор. Нисходят крутые ступени, Испуган разлукою взор. Дрожат исхудалые руки, Касаясь холодной стены. Протяжным стенаньем разлуки Испуганы тёмные сны. Протяжные стоны разлуки Дрожат у холодной стены. Под чёрной и длинной вуалью Две урны полны через край… О песня, надгробной печалью Былую любовь обвевай! Отравлено сердце печалью, Две урны полны через край.

«Уйди, преступный воин!..»

«Уйди, преступный воин! Ты больше недостоин В сраженьях с нами быть, Копьё ломать в турнире, И на весёлом пире Из общей чаши пить». Идёт он, восклицая: «За что напасть такая? Я ложно осуждён!» И слышит рёв проклятий Его былых собратий, И смех пажей да жён. Как рыцарь осуждённый, Надменных прав лишённый, Без шлема и без лат, От буйного турнира, — От радостного мира Иду, тоской объят, И сам себе пеняю, Хотя вины не знаю, Не знаю за собой, — Зачем в турнир весёлый, Надев доспех тяжёлый, Пошёл я за толпой.

Возвращение

Медлительные взоры к закату обращая, Следя за облаками и за полётом птиц, Сидела при дороге красавица лесная, — И зыблилась тихонько, мечту и тень роняя На смуглые ланиты, густая сень ресниц. Она припоминала в печальный час вечерний Таинственные дали, — родимые края, Где облако понятней, где роща суеверней, — Куда, былая фея, любовию дочерней Влеклась она, страдая и грусть свою тая. Был день: презревши чары и прелести ночные, С жезлом своим волшебным рассталася она, Венок благоуханный сняла с чела впервые, И, как простая дева, в обители простые Вошла, и человеку женою отдана. На дальнем горизонте синеющей чертою Виднелся лес дремучий, — то лес её родной… Туда она глядела вечернею зарёю, — Оттуда к ней домчался с призывною тоскою Лазурный тихий голос: «Вернись, дитя, домой». И в голосе далёком ей слышалось прощенье, Она улыбкой тихой ответила на зов, С людьми не попрощалась, оставила селенье И быстро тенью лёгкой исчезла в отдаленье… Влекла её в отчизну дочерняя любовь.