Том 8. Ведь и наш Бог не убог, или Кое-что о казачьем Спасе. Из сказов дедуси Хмыла. Часть V. О спорном и нелепом

Надежда твоя, хочешь того ты, или нет, – там, за умом. А надёжно для тебя тогда лишь, когда ты неотступно стучишься в Заумь ту! Идут рука об руку они, надежда с надёжностью, когда ты, словно безумок, устремляешь стопы свои туда, не знаю куда, когда вчерашний день ищешь! Иначе расходятся они каждый в свою сторону. И остаёшься ты у разбитого корыта, источающий злобу, скабрёзность, ехидство и страх. Страх смерти! В рай все просятся, а смерти боятся. Вот и выходит, что выбор у человека небольшой. Либо ты умный, но злой и уставший. Да во всём разочаровавшийся. Веру потерявший! Увы! Но сколько же ищущих счастья об этот порожек споткнулись да под корень разбились!.. И вроде бы некоторые даже спасают себя, в «любовь» с головой кидаясь, меняя одного на другого или другую, другого на третьего, третьего на десятого, а глянешь на лик такой (ну, пусть будет женщины) женщины – и в дрожь тебя бросает. Не лицо, но образину видишь. И хоть по-прежнему она красива, но зверь на тебя глядит. Раньше ты глубиной её глаз восхищался, а ныне жуть тебя берёт. Ибо бездна пленов в её взгляде открылась. И не вымолишь уж её!

Да-а-а-а! Вот тебе какая страсть! Не предавай любовь!!! Иначе плены – твоя участь!

Либо ты безумок счастливый! С верой! Вера истинная тогда рождается, когда надежда сущая с надёжностью присной обручены. Когда не от мира сего ты, невольник Божий когда. Невольники Божьи счастливы, говориться в народе! Иное – всё суеверие! Напрасно оно, попусту, без пользы. Все наши чаяния великих и богатых милостей – очень часто лукавство. Дай нам, боже, а мы тебе – что нам не гоже. Ты нам здоровье, богатство, долголетие, сытость без хлопот. А мы тебе… А мы тебе свечечку! Что? Мало? Тогда денежку. Чуть-чуть! Тоже мало? Хорошо, попостимся чуток. Опять мало? Так мы и помолиться горазды! Как не то? Молитва – это слёзы непрестанные? Да ну, брось! Ну ты, Господи, и даёшь! Что же теперь, не жить, а тебе служить? Нет! Слишком много Ты хочешь! Всё сполна! Самим нам оно пригодится! Ищи дураков!

По вере нашей даётся нам! Так чего же мы хотим, если вера наша – не вера, а суеверие? По суеверию и усталость с разочарованием!

Не смотри на себя – соблазнишься,

не смотри на людей – усомнишься,

смотри в Ничто – укрепишься!

Правда, саму усталость в народе обыгрывали двояко. С одной стороны, устать – это остановиться. У стать! И утерять надежду на надёжность Вечности. Ведь Вечность только и надёжна! Ибо она лишь неизменна!

С другой стороны, усталость означает «у Стана»! Но Стан и есть сама Вечность. Грает Некто, нам неведомый! Не уставай! Но лишь уставший угадку о Вечности обретает. Лишь уставший к Богу близок. Уставший от безысходного поиска надёжности. И тогда он скажет: «Суета сует! Всё суета!»

Как же отличить тебе одну усталость, когда «голова болит», от той усталости, когда ты у Бога, рядышком с Ним стоишь?

По убогости! По убогости!

Ведь что такое убогость? Это когда ты у Бога! У Бога же ты тогда, когда ты не выше, а ниже! Когда ты перемолот в муку через муку любви роковой. Убогий – это мельчайший! Или утлый. У тла который. А тло – это дно. Дно, что Вечностью зовётся. Было некогда сказано: «Кто хочет из вас быть большим, да будет меньшим».

Коли при твоей усталости у тебя болит голова, когда ты словно уж скользкий, когда ты прячешься в себя, чтобы отдохнуть от всех и вся, избираешь долю «лучшую», не вдаваясь в объяснения, что, как и почему, – ты встал. Но не у Стана! Просто встал поперёк жизни самой. И нет в этом случае надежды для окружающих в тебе. Когда любовь твоя с перерывом на отдых, когда она новая, а старая уж и забыта, ненадёжен ты! И не будет тебе счастья! Не обольщайся!

Но когда ты устанешь, став утлым, увидишь ты тогда, что жажда любви твоя и есть тоска по утраченному раю. А сама любовь – битва за возвращение рая того. Когда ты любишь, и любишь по-настоящему, ты огонь яркий. Свет миру источающий и тепло ему дающий. По-настоящему – это когда без оглядки на взаимность, даже если она есть, без ожидания того, а взамен что? Безумно! Вот тогда ты для неё надежда и опора, хоть на тебя и нельзя опереться.

И может быть, она тебе скажет, что предпочитает твёрдо стоять на земле. Увы, такова уж природа человеческая. Воплощены мы! Плоть – мамка наша! Но плоть-то как раз и ненадёжна! Все наши ощущения, все наши думы, все наши взгляды через плоть преломляются. Потому и они ненадёжны! А раз так, то рушится-сыпется всё то, что настроим мы. То, что нам кажется надёжным, уходит из-под ног, утекает сквозь пальцы. Всё это и причиняет нам боль. Но и научает одновременно, принося уроки многочисленные.

Однажды и она, та, которую ты любишь, вырвется из трясины плоти, чтобы тоже взор свой в Небеса поднять. А пока что не принимает она твоих «безумств». Хоть и то это безумство, что ей надо, но она даже раздражается на тебя и, более того, в числе первых гонителей твоих. Можно ли упрекнуть её в том? Нет, нельзя! Всему свой срок! Всякий о плоть спотыкается! Что тебе делать в этом случае? Спасать её? Из болота тянуть? Вопреки её воле? Не получится!!! Воля человека зрелости его под стать. Если она во плоти и от плоти пока, то все твои попытки «спасти» её о раздражение её споткнутся. И скажет она тебе: «Надоели мне твои собачьи глаза!» Преданность твоя её раздражать лишь будет. Потому что не любишь ты, а себя успокоить в любви сей стремишься. Утешиться! Божий дар с яичницей перепутал. Не дошёл ты до любви роковой. До такой, в которой рок присутствует. Рок как слово Божье веское. К казням рок. Казням на Голгофе. Не всем такая любовь даётся, но до оголовка Казней дошедшим. Кому срок рок принять пришёл. Ибо любовь такая – всегда печальная. И сдюжит её, до конца пронесёт и не сломается тот лишь, кто в безумии своём взор к Небесам поднял и, словно Иванушка-дурачок, от своего не отступит.

В любви такой не ей преданность нужна, но безумному безумству. Оно и есть её и твоё облегчение. Люби её и в любви той не ищи своего. И пусть она даже не с тобой. А скорее всего не с тобой, ибо в роковой любви свои правила. Не плачь по себе! И оттого тепло и светло ей однажды станет. Ей и миру всему. Иссушится болото плоти, её пленяющее. Будь ей мостиком – стланью, – по которому она пройти должна. Ослабнешь ты – и рухнет тот мостик. И тогда… Однажды!!!

Способен ли ты на такой подвиг нелепый – мостиком ей стать? Коли не убог, то вряд ли. Но не отчаивайся! Копи поражения, и прибудет тебе!

Да не путай божий дар с яичницей, чтобы не поставить себе в заслугу то, чего и близко не заслужил. Чтобы не быть битым опосля. Каковы дружки, таковы им и пирожки. Забудешь то, припишешь себя к Великому – вычтут с тебя за самозванство этакое. Побьют! Непременно побьют! И очень больно!

Стлань не подстилка! Служи, но не выслуживайся! Мостик тот – что молитва непрестанная! В нём ты в непрерывном усилии находишься. Но именно усилие это и есть то ДЕЛО, ради чего мы на землю приходим. То самое ДЕЛО, от которого мы лытаем, которое не пытаем! Ищут люди себя, чем бы им заняться, думают. Это попробуют, то, пятое. Или бы кем заняться. И тут тоже сплошь мена сплошная. Того, этого и того попробовать надо. Вдруг сложится? Что же… И то зачётно! Но лишь стланью став, мы ДЕЛО то обретаем! Оно-то и даёт нам ощущение счастья! Не зазря жизнь! Счастье ведь что? Послевкусие жизни твоей. Коли с делом проживёшь, дожинки у тебя сладкие будут. Счастливым себя ощущать ты будешь. А будешь от дела бегать, там, где лучше и слаще искать или того, кто слаще, дожинки твои горькими будут! И будешь ты за то всех ненавидеть, ощущать себя самым несчастным и обделённым, позабыв, что каждый сам свою жизнь написал, что предал ты любовь свою однажды!

Можно слова эти мимо ушей пропустить, да только разят они прямо в сердце! Выбор за тобой! А сказанное перед тобой судьёй встанет однажды! Когда итог время подводить будет. Оно-то, конечно, сладко жизнь в любовном угаре провести. Только хочешь не хочешь, а есть в конце нашей жизни время безызбывное. Когда все наши сласти горечью оказываются, а горечи – сластями. Его знающие «востро» называют. Это время, когда мы остро осознаём все свои заблуды, где мы предали себя, свою любовь, где мы по дешёвке прошли, не доплатили за себя. Вот и жалит нас наше позднее прозрение. Востро! И это благо!

Тот, кому востро не дают как возможность искупления заблуд своих, а они есть у каждого, увы, наказан пленами уже! Потому-то жизнь его и кажется другим тихой и мирной. Ибо забыт он Богом. Плены эти есть то, что в народе бездной адской называют. Где голод, холод и скрежет зубов слышен. Но не о том наш разговор сейчас.

«Кого люблю, того наказываю», – говорит Господь. А кто без наказания – Богом забыт! И участь его печальна. Но ты и тут поспоришь: скажешь, мол, праведникам Господь даёт тихое и мирное житие.

Увы словам твоим! А видишь ли ты душу праведников? Знаешь ли жизнь их? Можешь ли измерить их боль безразмерную? Какой мерой? А нет у тебя её! А на нет и суда нет! Упущенная рыба всегда большой кажется! И всякая сосна своему бору шумит. Не суди по тому, что снаружи. Прельстишься!

А когда ты мостиком для неё становишься, то восходишь на крест тем самым. Что это для неё и для тебя? Одной рукой ты удерживаешь Бо, а другой держишь Несть. Помнишь, что есть Бо и Несть? Мы об этом не раз с тобой говорили! Мир наш с язвы начался. Некой точки, которую Я, или Азом прозвали. А потом из язвы той разрыв произошёл – Уйма. Разделил он то, чего не было, на две части. Одна – Бо, другая – Несть, или Да и Нет. Стремятся они с тех пор друг к другу, но при этом всегда наперекор. Нет отрицает Да. А Да вопреки Нет идёт. Оттого и маета наша – от Уймы!