Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877
Шрифт:
Итак, она беседовала с Неждановым и всячески старалась покорить его себе «под нози». Она допускала его до себя, она как бы раскрывалась перед ним — и с милым любопытством, с полуматеринской нежностью смотрела, как этот очень недурной и интересный и суровый радикал тихонько и неловко шел ей навстречу. День, час, минуту спустя всё это исчезнет без следа, но пока ей весело, ей немножко смешно, немножко жутко — и немножко даже грустно. Позабыв его происхождение и зная, как подобное внимание ценится одинокими, отчужденными людьми, Валентина Михайловна начала было расспрашивать Нежданова об его молодости,
Вполне загладить свою ошибку ей, однако, не удалось. Затронутый за больное место, Нежданов уже не мог довериться по-прежнему. То горькое, что он всегда носил, всегда ощущал на дне души, — шевельнулось опять; проснулись демократические подозрения и укоризны. «Не для этого приехал я сюда», — подумалось ему; вспомнились ему насмешливые наставления Паклина… и он воспользовался первой минутой молчания, встал, поклонился коротким поклоном — и вышел «очень глупо», как он невольно шепнул самому себе. Его смущение не ускользнуло от Валентины Михайловны… но, судя по улыбочке, с которой она проводила его взором, она растолковала это смущение выгодным для себя образом.
В биллиардной Нежданову попалась Марианна. Она стояла спиной к окну, недалеко от двери кабинета, тесно скрестив руки. Лицо ее находилось в почти черной тени; но так вопросительно, так настойчиво глядели на Нежданова ее смелые глаза, такое презрение, такую обидную жалость выражали ее сжатые губы, что он остановился в недоумении…
— Вы хотите мне что-то сказать? — невольно проговорил он.
Марианна не тотчас ответила.
— Нет… или да; хочу. Только не теперь.
— Когда же?
— А вот погодите. Может быть, завтра; может быть — никогда. Я ведь очень мало знаю, кто вы собственно такой.
— Однако, — начал Нежданов, — мне иногда казалось… что между нами…
— А вы меня совсем не знаете, — перебила Марианна. — Да вот погодите. Завтра, может быть. Теперь мне надо идти к моей… госпоже. До завтра.
Нежданов ступил раза два — но вдруг вернулся.
— Ах да! Марианна Викентьевна… я всё хотел вас спросить: не позволите ли вы мне пойти с вами в школу, посмотреть, как вы там занимаетесь, пока ее не закрыли.
— Извольте… Только я не о школе хотела с вами говорить.
— А о чем же?
— До завтра, — повторила Марианна.
Но она не дождалась завтрашнего дня — и разговор между ею и Неждановым произошел в тот же вечер — в одной из липовых аллей, начинавшихся недалеко от террасы.
Она сама первая приблизилась к нему.
— Г-н Нежданов, — начала она торопливым голосом, — вы, кажется, совершенно очарованы Валентиной Михайловной?
Она повернулась, не дождавшись ответа, и пошла вдоль аллеи; и он пошел с ней рядом.
— Почему вы это думаете? — спросил он погодя немного.
— А разве нет? В таком случае она дурно распорядилась сегодня. Воображаю, как она хлопотала, как расставляла свои маленькие сети!
Нежданов ни слова не
промолвил и только сбоку посмотрел на свою странную собеседницу.— Послушайте, — продолжала она, — я не стану притворяться: я не люблю Валентины Михайловны — и вы это очень хорошо знаете. Я могу вам показаться несправедливой… но вы сперва подумайте…
Голос пресекся у Марианны. Она краснела, она волновалась… Волнение у ней всегда принимало такой вид, как будто она злится.
— Вы, вероятно, спрашиваете себя, — начала она снова: — зачем эта барышня мне всё это рассказывает? Вы, должно быть, то же самое подумали, когда я вам сообщила известие… насчет г-на Маркелова.
Она вдруг нагнулась, сорвала небольшой грибок, переломила его пополам и отбросила в сторону.
— Вы ошибаетесь, Марианна Викентьевна, — промолвил Нежданов, — я, напротив, подумал, что я внушаю вам доверие, и эта мысль мне была очень приятна.
Нежданов сказал не полную правду: эта мысль только теперь пришла ему в голову.
Марианна мгновенно глянула на него. До тех пор она всё отворачивалась.
— Вы не то чтобы внушали мне доверие, — проговорила она, как бы размышляя, — вы ведь мне совсем чужой. Но ваше положение и мое — очень схожи. Мы оба одинаково несчастливы; вот что нас связывает.
— Вы несчастливы? — спросил Нежданов.
— А вы — нет? — отвечала Марианна.
Он ничего не сказал.
— Вам известна моя история? — заговорила она с живостью, — история моего отца? его ссылка? Нет? Ну, так знайте же, что он был взят под суд, найден виноватым, лишен чинов… и всего — и сослан в Сибирь. Потом он умер… мать моя тоже умерла. Дядя мой, г-н Сипягин, брат моей матери, призрел меня — я у него на хлебах, он мой благодетель, и Валентина Михайловна моя благодетельница, — а я им плачу черной неблагодарностью, потому что у меня, должно быть, сердце черствое — и чужой хлеб горек — и я не умею переносить снисходительных оскорблений — и покровительства не терплю… и не умею скрывать — и когда меня беспрестанно колют булавками, я только оттого не кричу, что я очень горда.
Произнося эти отрывочные речи, Марианна шла всё быстрей и быстрей.
Она вдруг остановилась.
— Знаете ли, что моя тетка, чтобы только сбыть меня с рук, прочит меня… за этого гадкого Калломейцева? Ведь ей известны мои убежденья, ведь я в глазах ее нигилистка — а он! Я, конечно, ему не нравлюсь, я ведь некрасива, но продать меня можно. Ведь это тоже благодеяние!
— Зачем же вы… — начал было Нежданов и запнулся.
Марианна опять мгновенно глянула на него.
— Зачем я не приняла предложение г-на Маркелова, хотите вы сказать? Не так ли? Да; но что же делать? Он хороший человек. Но я не виновата, я не люблю его.
Марианна снова пошла вперед, как бы желая избавить своего собеседника от обязанности чем-нибудь отозваться на это нежданное признание.
Они оба достигли конца аллеи. Марианна проворно свернула на узкую дорожку, проложенную сквозь сплошной ельник, и пошла по ней. Нежданов отправился за Марианной. Он ощущал двойное недоумение: чудно ему казалось, каким образом эта дикая девушка вдруг так откровенничает с ним, и еще больше дивился он тому, что откровенность эта нисколько его не поражает, что он находит ее естественной.