Том Марволо Гонт

Но при этом собрать и сложить вместе все кусочки этой головоломки может только тот, кто принадлежит сразу к двум этим Мирам. А ему, то есть мне, как раз-таки совсем не с руки это обнародовать.

А значит Августу придется Обливейтить. Однозначно. Или… нет, “и”, а не “или”, придумывать свой собственный “Философский Камень”, свой “секрет бессмертия”, который никто не сможет повторить. Да уж, задачка...

А есть ещё Дункан. Но он – песня особая. Потенциально сильнейший из Бессмертных. Уже сейчас он выполняет роль “полицейского” в среде Бессмертных. Роль того, кто наводит порядок, того, кто истребляет психов и тех, кто угрожает раскрытием Тайне. Ему стоит знать, как устроен этот мир, чтобы действовать эффективно. Тем более, рано или поздно он выйдет на контакт с Наблюдателями и начнёт действовать по их наводке.

– У тебя сейчас такое лицо, Том, как будто ты внезапно понял что-то фундаментальное, что-то вроде: “как устроена вселенная”, – улыбнулся Дарий.

– Ты почти угадал, – хмыкнул я. – Всего лишь, как устроен этот мир.

– Тоже очень и очень неплохо, – ответил он.

Мы в тот день еще часа на полтора задержались в гостях у Дария. Сыграли с ним партейку в шахматы. Я естественно проиграл.

Он угощал нас каким-то особым чаем (который я само собой разумеется проверял магически на сюрпризы. Паранойя, что уж тут поделаешь?), рассказывал разные занимательные истории о Маклауде. О себе говорил мало и неохотно. А я смотрел на него и прикидывал, кто же был тот Бессмертный, что так повлиял на него Светлой Передачей? По всему выходило, что убил он тогда Святую Женевьеву Парижскую.

Почему я так решил? Потому, что её биография в мире Виктора (а он жил в Париже и много читал, в том числе и по истории города) сильно отличается от той, что я прочитал здесь, когда искал информацию про Дария. В том мире Женевьева прожила до восьмидесяти девяти лет. В этом была обезглавлена Атиллой в официальном возрасте двадцати девяти. А сам Атилла повернул свои войска от Парижа.

Еще в мире Виктора Женевьева привела корабли с продуктами по реке к Парижу во время пятилетней осады его Хлодвигом. Здесь это сделал кто-то другой, чьего имени История не сохранила. Правда, сохранилось упоминание, что был это некий монах.

Из этих умозаключений следовал интересный вывод: что угощает нас чаем в этой церкви ни кто иной, как Атилла собственной персоной.

А Грейсон – “брат” Атиллы, Бледа. Тут тоже история мира Виктора с историей этого мира разнятся. В мире Виктора Атилла убил Бледу. В этом мире Бледа убил Атиллу.

Но что это мне даёт? Ничего. Я ведь и до этого знал, что Дарий был Великим Полководцем, а после ушёл в монахи. А Грейсон его учеником, который так и не простил учителя за свою неудачу. Что изменилось от конкретики? Я узнал масштаб личности? Ну, так я его понял, едва только “почуял” приближение Дария. Так что…

Из церкви мы выходили с мыслями каждый о своём. Но мысли мыслями, а слежку я за собой почуял. Раньше, в Америке, за Дунканом приглядывали. Не следили, но приглядывали. Пытались и за мной, но я быстро сбрасывал хвосты, благо в большом городе, таком, как Нью-Йорк, это не сложно. К тому же мои постоянные метания в Британию и обратно, смена мест жительства, отъезд во Францию – всё это сильно усложняло слежку. Сбивало. Не говоря уж об Обливейторах, которые после нападения на нас наёмников Августы, “зачистили” весь район.

Но всё же там следили за Дунканом. Я был не слишком интересен. Тут же следили конкретно за мной. Видимо визит к Дарию развеял последние сомнения Наблюдателей о том, являюсь ли я Бессмертным.

Что ж… в эту игру можно играть вдвоём.

Прошло пять дней.

И вот он: парнишка, что сидит с фотокамерой у окна в квартире напротив гостиницы, в которой мы остановились. Он был так увлечён высматриванием меня на улице, что аж подскочил от моего вежливого покашливания у себя за спиной.

Но пистолет, зажатый в моей руке и смотрящий дулом прямо в его лицо, не позволил ему начать делать глупости. Собственно только для этого он и был мной трансфигурирован после долгих многочасовых медитаций для накопления “сырой” маны.

Давно, ещё Виктором было подмечено, что с направленным на них дулом пистолета, люди слушают тебя гораздо внимательнее и ведут себя куда вежливее и сдержаннее, чем без него. А уж думать насколько быстрее начинают! Особенно, если что-нибудь прострелить перед этим.

– Привет, – мягко и ободряюще улыбаясь, сказал я парню.

– З-здравствуйте, – осторожно, стараясь не делать резких движений, положил камеру на пол он.

– Тебя как зовут, парень? – улыбнулся я.

– Джеймс, сэр, – говорил я уже о благотворном влиянии пистолета на степень вежливости и понятливости?

– Джеймс, значит, – чуть наклонил голову к левому плечу я.

– Джеймс Хортон, сэр, – сказал он, не сводя глаз с черной точки дула и пальца на спусковом крючке. Именно поэтому он успел заметить, как дернулся этот палец при звуках его фамилии. Я чуть было не выстрелил. Правда, палец практически сам дернулся, выжимая свободный ход спускового крючка. Хорошо, что успел его остановить. Или не хорошо? Парень же не виноват, что в сериале, спустя десять лет он будет одним из главных плохишей? Что это именно он убьёт Дария, обезглавив его прямо в его приходе…

– Вам чем-то не понравилась моя фамилия, сэр? – осторожно уточнил парень. – Кто-то с такой же сделал вам что-то плохое?

– Только не делай глупостей, ладно? – попросил я, убирая пистолет от греха подальше. Слишком уж соблазн был велик выстрелить. – Ты же понимаешь, что шансов у тебя всё равно никаких, если начнешь дергаться?

– Догадываюсь, – ответил он. – У вас пистолет есть, а у меня нет, сэр.

– Ты же понимаешь, что дело не в пистолете, Наблюдатель, – вздохнул я.

– Вы наверное меня с кем-то путаете, сэр, – изобразил удивление Джеймс. И сделал это почти натурально. – Кто такой этот Наблюдатель?

– Наверное тот кто наблюдает? – спокойно и немного устало сел я на пол, прислонившись спиной к стене. – Согласен, Джеймс?

– Это звучит логично, сэр, – согласился Хортон.

– Не надо этих твоих “сэр”, – поморщился я. – Ты прекрасно знаешь, как меня зовут.

– Не очень понимаю, о чем вы? – продолжал “недопонимать” и “удивляться” он.

– Не зли меня, Джеймс, – попросил я. – Поверь, злой я тебе не понравлюсь. Очень сильно не понравлюсь. У тебя камера, на которой заснят я вместе с женой и её сыном. Ты сидишь у окна напротив единственного входа в мою гостиницу. У тебя на запястье я наверняка найду татуировку Ордена Наблюдателей. Ты хочешь, чтобы я встал и начал искать? Уверен?

– Хорошо, мистер Гонт, – предпочёл не дергать лишний раз Судьбу за усы парень. Понятливый. – Я ваш Наблюдатель. Мне поручено наблюдать за вами.

– Вот видишь. И тебе совсем не было больно, – улыбнулся я. – Почему только сейчас? Вы же давно срисовали меня у Маклауда.

– Не было уверенности, что вы именно Бессмертный. У Маклауда много друзей. И не только среди Бессмертных, – ответил Хортон, тоже садясь на пол. Десять лет для смертного – это много. В фильме ему на момент действия было лет тридцать пять – тридцать семь. Вычитаем десять, получаем двадцать пять – двадцать семь. Молодой ещё совсем, зеленый.