Томас Чаттертон

Кэткот. Пополовинчатое признание, как правило, равносильно полполному.

Уильям. У правды иное лицо, чем у правдоподобия.

Кэткот. Обобъяснись, Томас, — только без увуверток.

Барретт (перебивая). Однако думай, прежде чем что-то сказать. Говори сдержанно. Покажи, что на тебя можно положиться —

Томас. Если чего-то мало, из этого не сделаешь много, сэр. Листы никто не вырезал, насколько я знаю. Насколько мне известно, в книгах попадаются сгнившие листы, ломкие, почти нечитаемые — и они распадались у меня под руками. Точнее, часть из них удалось сохранить: я склеивал кусочки, которые можно было спасти. Вот стоят книги. Убедитесь сами: они отчасти размякли, отчасти, наоборот, пересушены, а некоторые страницы слиплись из-за свечного воска или закапаны им.

Уильям. Я иногда заходил к нему и видел, как он мучается с неблагодарными книгами.

  (Томас достает с полки два фолианта; один он протягивает Барретту, другой — Бергему. Оба осторожно листают книги. Ламберта все это мало интересует, но от Барретта он не отходит).

Ламберт. Я говорил о вырезанных пергаментных страницах, а не о состоянии фолиантов.

Барретт (с неумеренным восторгом). Здесь, например, лист восстановлен просто мастерски!

Бергем (возбужденно, но тихо). Томас… Подойди-ка. Смотри — хорошо известный мне герб, бегло набросанный на полях, коричневыми чернилами…

Уильям. Это не чернила, а бычья кровь… смешанная с мочой и солью железа…

Томас (зажимает Уильяму рот). Тише, прошу вас, сэр… ни слова больше… ни слова при свидетелях. Набросок выполнен мною…

Бергем. Нам, наверное, лучше поговорить где-нибудь в сторонке?

Томас. Если получится, сэр… Если бы я мог открыться перед вами прямо сейчас…

  (Бергем с шумом захлопывает книгу).

Барретт. Так быстро закончили с проверкой?

Бергем. Выпьем еще по бокалу. А потом я откашляюсь.

Филлипс. Вы хотите сказать, что потом выдадите нам что-то особенное? Так обычно выражаются проповедники.

Томас (Уильяму). Не ходи за мной по пятам!

  (Все пьют.).

Бергем. Ты собирался воспользоваться веревкой? Или ядом?

Томас. У меня есть яд. Мышьяк.

Барретт. Придется забрать его у тебя.

Томас. Я не отдам.

Бергем. Имеется ли у вас, господин адвокат, контора, помимо этой канцелярии, — может быть, где-то рядом?

Ламберт. Само собой; здесь у меня только приемная… так сказать, для престижа.

Бергем. Тогда я попрошу господ временно удалиться туда и оставить меня наедине с Томасом.

Барретт. Я не вполне понимаю. Но, тем не менее…

Ламберт. Миссис Ламберт — матушка — рассказала мне, что Томас приобрел яд и, кроме того, постоянно носит при себе пистолет. Я не верил, что это возможно —

Уильям. Со времени самоубийства моего брата —

  (Барретт, Ламберт, Кэткот, Филлипс, Уильям Смит уходят в правую дверь).

Бергем (без всякого перехода). Это герб Вальтера де Бургамма, я показывал его тебе в книге. Здесь, правда, герб всего лишь скопирован — тобою, как ты признался. Зачем ты его нарисовал? Ты просто так развлекался, потому что случайно вспомнил о моем родословном древе?

Томас (снова раскрывает книгу). Присмотритесь внимательней, сэр, прошу вас. Лист этот вставлен недавно, он фальшивый. Настоящим же листом с подлинным гербом — тремя гиппопотамами на лазоревом фоне — теперь владеете вы; я принес его, потому что задолжал вам деньги, сэр. Мы таким образом рассчитались, и вы еще дали мне одну крону.

Бергем. Получается, я — если по справедливости — в данном случае должен простить тебе кражу. Так что же, я владею и другими вырезанными пергаментами, о которых говорил мистер Ламберт?

Томас. Сэр — нет. Речь идет лишь о семи листах из пяти фолиантов. Их получил мистер Барретт, для своей «Истории Бристоля».

Бергем. Барретт?.. Он же почтенный человек, известный ученый, а не выходец из низов, как ты или я. Он был учеником Винчестерского колледжа, аптекарем, хирургом, штабным лекарем флота, начальником госпиталя Святого Петра — правда, еще и акушером, в силу собственной склонности, — и всюду действовал весьма успешно. Он написал историю медицины и уже много лет работает над трудом о Бристоле.

Томас. В последнее время ему не хватало первоисточников. Потому у него и возникла мысль воспользоваться моими услугами.

Бергем. Он подталкивал тебя к воровству?

Томас. Речь шла не о воровстве, а о доставании. «Достань мне, что найдешь», — таковы были его слова.

Бергем. Он придавал им двусмысленное значение?

Томас. Для него было предпочтительнее ничего такого в виду не иметь. Но просто копии его не удовлетворяли.

Бергем. Почему же ты заходил в своей услужливости так далеко?

Томас. Сэр… на случай если я здесь потерплю неудачу… потерплю неудачу как поэт… у меня должен оставаться какой-то выход. Я решил, что — дабы бежать от неприятностей, которых становится все больше — на худой конец стану судовым врачом. Мистер Барретт одалживал мне руководства по медицине. Я часто посещал анатомический театр. Он может достать для меня патент — апробацию пятой степени, по крайней мере.

Бергем. Мы все пытаемся куда-то бежать. Я, например, нахожу прибежище в музыке, когда жизнь становится чем-то черным, наподобие свернувшейся крови. Люблю Генделя и Гайдна…

Томас. Прошу вас, сэр, окажите уважение самому себе, вернув мне доброе имя. Помогите…

Бергем. Так ты говоришь, изуродованы пять фолиантов, а не двенадцать?

Бергем. Считай, что этого разговора между нами не было.

Томас. Не было, сэр. Чего не должно быть, того нет и не было.