Томас Мюнцер

Он, Мюнцер, не враг переговорам. Он не зовет безрассудно бросаться в любую резню. Только в крайнем случае следует прибегать к мечу. Он был бы рад, если бы господа без пролития крови подчинились воле народа. Община может вести переговоры и ставить свои условия правителям. Тяжкая вина лежит и на Альбрехте и на Эрнсте. Если их намерения честны, то они явятся в лагерь и принесут повинную. Их вызывает на суд община. И обращаться к ним надо, конечно, не так, как это было сделано прежде. Мюнцер читает свое послание графу Альбрехту.

Напрасно Альбрехт надеется, что бог в гневе своем не может побудить народ свергнуть тиранов. Разве забыл он слова о том, как сильные были повержены, а униженные, которых он презирает, подняты? Конечно, где ему в лютеровой каше и виттенбергской похлебке найти вещие слова. Копаясь в навозе Мартина, он, разумеется, пренебрег реченьем пророка, гласящим, что все птицы небесные должны кормиться плотью князей, а звери — пить кровь вельмож.

Мирный исход возможен только в одном случае: если Альбрехт придет сюда, откажется от своей веры и признает, что власть принадлежит общине. Его уловкам они не поддадутся. И если он не примет их условия, то они будут бороться с ним, как со злейшим врагом!

Он подписался: «Томас Мюнцер с мечом Гедеона».

Послание Эрнсту было еще более вызывающим и дерзким. Он напомнил ему, что он тот самый Мюнцер, который был проповедником в Альштедте. Он предупреждает Эрнста: пора прекратить неистовства и не гневить дольше бога. Все знают, как Эрнст истязал и томил людей. Кто его, жалкого негодяя, поставил князем? Он должен приехать сюда и каяться в своем откровенном тиранстве. Так на сходке решила община.

Если он не придет, то Мюнцер призовет братьев бороться с Эрнстом, не жалея жизни. Прежде можно было заслужить отпущение, воюя с турками, — теперь достаточно удавить Эрнста.

Еще сегодня вечером от него ждут ответа. Если такого не последует, они нагрянут к нему с отрядами и потом будут его судить. «Мы безотлагательно совершим то, что повелел нам бог. Делай, что сможешь. Я явлюсь к тебе!»

Сходка дружными криками приветствовала эти слова. Так и надо разговаривать с тиранами! Если они не хотят быть уничтожены, пусть, принеся повинную, подчинятся общине.

В Хельдрунген и Мансфельд были снаряжены гонцы. Ответа на послания ждали напрасно.

Филипп, ландграф Гессенский, был в Эйзенахе, когда ему сообщили, что Мюнцер двинулся к Франкенхаузену. Он тут же велел трубить сбор. Куда поведет он свое войско? Поблизости находились два больших, сильно укрепленных города, где хозяйничали бунтари — Мюльхаузен и Эрфурт. Но Филипп не хотел рисковать. Он не имел ни охоты, ни времени на длительную осаду. Он не мог позволить себе роскоши гнать своих наемников на почти неприступные стены. Способный полководец, он принял умное решение: пройти между Эрфуртом и Мюльхаузеном, внезапно напасть на мятежную Лангензальцу и оттуда двинуться дальше на северо-восток.

При вести о его приближении в Лангензальце забили в набат и стали готовиться к обороне. Но в последний момент изменники, бывшие в магистрате, сумели взять верх. Филипп вступил в город без всякого сопротивления. Туда к нему со своим войском подошел и Генрих Брауншвейгский.

Падение Лангензальцы явилось для Томаса неожиданностью. Но не время было предаваться скорби. Надо собирать силы для решительного и неминуемого сражения. Он рассылал во все стороны приказы крестьянским отрядам стягиваться к Франкенхаузену. Отовсюду ждал он подкреплений. Надежда на дворян, которые, опасаясь за свои поместья, соглашались вступать в союз, была плоха. В ответ на призывы Мюнцера сдержать клятвы и идти на помощь с оружием и людьми присылали извинения. Всей душой хотели бы они быть в лагере своих возлюбленнейших братьев, но тяжелые обстоятельства не позволяют им этого. Они просят не корить их за отсутствие. Жалкие лицемеры и изменники!

Быстрое продвижение ландграфа, молва о его жестокости, преувеличенные рассказы о его несметных силах, особенно об артиллерии, перед которой два года назад не устояли и грозные замки Зиккингена, все это настораживало и пугало. А тут еще слухи о спешащем навстречу Филиппу войске герцога Георга и о начавшемся походе курфюрста Иоганна. Разве одолеть такую тьму врагов? Сомнения делали крестьян нерешительными. То из одной деревни, то из другой Мюнцер получал тяжелые вести: мужики, собравшиеся было в отряд, чтобы идти к Франкенхаузену, начинали колебаться. Да, они читали письма Мюнцера, но извиняются, что не могут прибыть. Они ему еще обязательно напишут.

Эта нерешительность наполняла Томаса негодованием. Неужели они не понимают, что если поднимутся все разом, то господам конец?! А если будут почесывать затылки, пока каратели свирепствуют в соседней деревне, и браться за дреколье, лишь когда те явятся к их собственным избам, то их всех перебьют! Не они должны испытывать страх — пришло время трепетать тиранам!

Он верил в эрфуртцев. Конечно, они окажут быструю и значительную помощь. Им было направлено письмо. Сколько людей и пушек в силах они прислать? Пусть присылают все, что только могут. Позже орудия будут им возвращены. Пора истреблять нечестивых правителей: они чувствуют, что погибель их близка, и даже падающие с деревьев листья ввергают их в ужас. А праведный не побоится и сотни тысяч врагов.

Обращение было взволнованным и страстным. Но от Эрфурта Мюнцер был уже отрезан наступающими войсками ландграфа.

Твердость нужнее пороха! Лагерь был. полон тревожными слухами. Малодушные все чаще с тоской вспоминали покинутые дома. Мюнцер снова собрал сходку. Трое плененных соглядатаев понесут заслуженную кару. Ни один человек, будь то дворянин, священник или сам курфюрст, не Может рассчитывать на безнаказанность, раз осмеливается чинить народу зло. Справедливость — сестра возмездия.

Он часто грозил тиранам расплатой. Им было время одуматься. Теперь пусть пеняют на себя. Возмездие падет на их головы и головы их прислужников. Народ доберется и до крупных птиц. Разбойным гнездам вроде Хельдрунгена лежать в развалинах!

От имени общины Мюнцер вынес трем пойманным лазутчикам смертный приговор. Их обезглавили здесь же, посредине круга.

Давно на всю страну Лютер ославил Томаса как кровожадного беса. Но жестокость была чужда Мюнцеру. Настойчивые призывы истреблять нечестивых правителей имели иной источник. Великая любовь к людям заставила его понять, что не могут на одном поле уживаться сорняки и золотая пшеница. Чтобы заколосилась пшеница, надо собрать все плевелы и вовремя сжечь!

Гонцов ждали в Виттенберге с нетерпением. Работа валилась у Лютера из рук. Неужели господь позволит Альштедтскому сатане разгромить войско князей? Советники Альбрехта Мансфельдского извещали Лютера о ходе событий и, выполняя его просьбу, пересылали ему копии наиболее интересных документов, поступающих в канцелярию. В одном из писем Лютер получил сразу четыре копии. Это были «Воззвание к альштедтцам» Мюнцера и его предерзкие послания Эрнсту и Альбрехту. Лютеру стало страшно. Какую силу чувствует за собой Мюнцер, если осмеливается так обращаться к правителям! И все это господь намерен терпеливо сносить?

Он был меж двух огней. Приверженцы старой религии в один голос кричали, что Крестьянская война — «движение лютеран». Ему грозили расправой и апостолический нунций, и приближенные императора, и немецкие князья-католики. Но куда больше, чем папистов и Георга Бородатого, Лютер боялся восставших. Он с тревогой ждал вестей об их успехах. Вот они уже под Франкенхаузеном. А что, если, соединившись с рудокопами, они разобьют Эрнста и Альбрехта? Разве их остановит войско Иоганна? Что их удержит? Они захватят Хельдрунген. А дальше? Не Виттенберг ли уж?