Томчин

Вот посмеиваюсь я над Пусянем, захватившим, в очередной раз, восточную столицу Цинь. Ну, досталось человеку смешное имя, вид от рождения хомячковый, чем старше и толще - тем комичнее становится. Но ведь он борется с этим, идет поперек течения жизни. Настоящий мужчина, если по делам смотреть. Упрямый, настойчивый, смелый. А что, нет? Если - меня не боится? Или - боится, но все равно делает? Мужской характер. А то, что внешность подкачала, так - что мужчине внешность? Кутузов одноглазым был. Наверно, еще примеры можно вспомнить. Молодец, Пусянь! Так и надо.

По зиме явился ко мне в Ставку император Железной империи киданей, совсем в расстроенных чувствах. Морозов не побоялся, не стал я ему выговаривать, что от семьи меня отрывает. Тяжело ему без столицы и, вообще, злой Пусянь замучил, хоть волком вой, и жизнь не мила. Поутешил я его, сына старшего к себе в гвардию зачислил, подтвердил все наши договоренности и союзнический договор с империей, дал поручение Мухали. А тот уже перебросил указание одному из своих генералов - Суесяню, их у нас теперь много. Суесянь без всяких хитростей захватил многострадальный город Ляолян и выгнал Пусяня в исходную точку, Цзюляйчен. Без хитрости, потому что работали, все-таки, китайцы, а Пусянь удрал потому, что эти китайцы - из группы войск Мухали. Передали cтолицу Елюю - владей, царствуй, успокойся. И поехали домой, зима на дворе, у всех отпуск. Тут же Пусянь отнял у Елюя столицу, да еще и провозгласил себя Небесным Князем. Каково? Все, от приезда ко мне Елюя, до провозглашения Пусяня, заняло месяц. Молодец, Пусянь! Но Елюю мы об этом не скажем.

Семь лет моему мальчику, настоящий воин, я в эти годы на пианино репетировал, в первый класс ходил, а мой маленький индеец летом в степи один неделю прожить может, а то и две. И воду найдет, и пищу себе охотой добудет. А я его так ничему и не научил, все брат Хасар старается, лучший стрелок, охотник и воин в нашей семье. Нечему мне моего сына пока учить, рано ему знать то, что потом в жизни пригодится, а что сейчас знать положено - тому мой сын еще меня поучит. Но в поход на лыжах по зимнему предгорью на две недели мы пойдем. Только вдвоем, моим ближе десяти километров я подъезжать запретил. Дежурная охрана на пределе видимости. Это они умеют: нас видят, а мы их нет. Палатка, мешок с припасами на неделю - и мы с сыном. Нет у меня возможности в другое время, а откладывать нельзя. И у меня, и у него - такой возраст. Пусть сам рассказывает потом, какой у него отец был, каким запомнит, а не героические песни слушает. Хоть на лыжах его бегать научу, это ему останется, а он меня охоте научит - еде, через неделю, конец. Или - будем семь дней на морозе голодными пропадать? Мужская дружба и не в таких ситуациях спасала. Не даст погибнуть отцу, найдет решение. Правильное и быстро. Этому меня тоже в школе учили. Будет гордиться, что самого Чингисхана спас. И это - в семь лет. Справимся, решим задачу, чтобы мама не волновалась. Вот такой у нас Артек получается.

Глава 20.

Да нет другого решения. В этом году начинаем потихоньку снижать накал войны с империей и готовить страну к войне с Мухаммадом. Не успеваем мы добиться окончательного перелома в нашу пользу, еще надавим - завязнем. А Мухаммад уже на подходе, года два-три осталось, страна должна отдохнуть перед его неизбежным нашествием. Со следующей зимы минимум наших войск, в спокойном режиме и планомерно, так и продолжат душить императора, главное - вести позиционную войну, без какого-либо напряжения со стороны Монголии. Пусть наши китайские легионы бьются с императорскими. Но руки мне надо развязать. Этот год - год плавного перехода, он потребуется, чтобы и мысли ни у кого не возникло о возможном нашем отступлении. Не будет этого. Додушим постепенно, не торопясь, но не завтра. Надо это как-то вдолбить императору и его окружению. Держим лицо. Со следующего года - две дивизии, максимум. Остальные мне понадобятся на западной границе, и очень скоро. Не слишком бы скоро. Ну нет, два года у меня еще есть, не стоит себя накручивать.

Количественный состав войск на текущий год сохранил. Даже Ставку на том же месте оставил. Идеологию немного поменял. Мухали, получив две свежие дивизии взамен уставших, привыкает обходиться ими и своей китайской группой, решать четкие локальные задачи, имея в уме общий план компании. Со следующего года он здесь останется один, будет моим Верховным представителем в империи со всей полнотой власти, все наши китайские войска перейдут в его распоряжение. Если поставим задачу резко - может занервничать и, даже, запаниковать, привычно масштабно размахиваясь и рассчитывая на мою поддержку. А сверх положенных двух свежих дивизий монголов больше я ему не дам. Соизмеряй желания и возможности, пугай больше, скачи меньше и - только туда, куда надо. Пусть задача небольшая, но доведи ее до конца и не теряй результат. Этот год потренируется, а дальше легче пойдет. Задачами ему определим добить прошлогоднего мятежного молодчика Чжан Чжи, обидившегося на нас за казненного брата-предателя, а также - разрешить проблему киданей и Пусяня. Пусяня привлечь на нашу сторону, нравится он мне, здесь мы Мухали поможем.

А свежий сорокатысячный корпус Собутая сбегает по осени вновь к южной столице, как только Хуанхэ покроется льдом. Перспектива складывающейся традиции заставит императора весь следующий год сидеть тихо, как мышь под веником. Глядишь и Мухали, через год, полегче будет - при смирном императоре.

Не знаю, почему, но толстяк Пусянь мне нравится, а молодой красавчик Чжан Чжи - нет. Молодости его завидую? Нет, но кто поверит? Не знает никто о моем сравнительном анализе. Мне кажется, что молодой - бесчестен и глуп, а толстяк - храбрец. Я, конечно, не дама, не мне судить. В начале весны Чжан Чжи пошел в атаку и захватил Синчжун. Похвалить его должен, а мне не по душе. Мухали отобрал город, красавчик спрятался в родовой крепости. Хитрости наши превзошел, за стены не показывается, штурмовать - людей терять. Что с таким умным делать? Только замуж за него выйти. Мухали замуж поздно, заплакал и ушел дальнюю крепостишку осаждать, да и с той проблемы. Совсем ослаб кочевник, ползает по китайской земле и некому эту гадину с нее выкинуть. Гарнизон в крепостишке маленький, сотни не наберется. То ли дело у красавца - тысяч пятьдесят в городе. Не выдержала душа поэта, схватил веник и побежал гнать монголов от своей мелкой собственности. Тут его от родового гнезда и отрезали, армией дорогу перекрыли. Но нам он не достался. Свои офицеры проткнули и только потом сдались. И вся провинция сдалась, кто раньше не успел. Без комментариев.

А у императора киданей Елюя, в довершение всех его бед, появилась своя оппозиция. Не ручная и интеллигентная, взывающая о милосердии и прочем, что я ей укажу, а реальная, недовольная слабостью хозяина. Лидеры оппозиции Есыбу, Цынгоу и Цину открыто порвали отношения с Елюем, приступили к ведению боевых действий против него и заявили о создании собственной империи Ляо на захваченной территории. В императоры выдвинули Есыбу. Семьдесят дней с ними бился Елюй, пытаясь доказать бывшим и настоящим своим подданным. Потом пришел Мухали, потушил свет и империя Ляо закончилась. Император Есыбу был зарезан своим окружением, Цынгоу бежал в южную столицу Цинь, а Цину был разбит Елюем и удрал в Корею. В этом мире оппозиция - как известная болезнь: запустишь - лечить труднее. Профилактикой надо заниматься. Хорошо, что доктор рядом.

Назначил я горе-императору столицу его Железной империи в Гуаннине. Пусть пока передохнет от жизненных неурядиц, а то очередная схватка с Пусянем его совсем доконает.

Мухали вошел в Ляодун, взял города Фучэн, Гайчэн, Гайпин и еще несколько и, наконец, подошел к Ляоляну, где, замерев, как жаба на кочке, и тяжело дыша, сидел взволнованный Пусянь, ожидая решения своей судьбы. И таки он ее дождался. Я принял его присягу на верность, а старшего сына зачислил в свою гвардию. Молодец, Пусянь! Добился своего. Будет теперь и у меня, как у НикНика Дроздова, своя любимая жаба. Задача у него - охранять наши владения с юга от происков уцелевших гарнизонов империи Цинь. Уж Пусяня из Ляоляна никакими силами выгнать нельзя, не поверю. Наш человек!

По весне, как только открылись перевалы в горах, появилось, наконец, мое посольство к Мухаммаду. Ну, что сказать? Заинтересовался нами хорезмшах, главу посольства, Махмуда из Гургани, на другой день после официальной церемонии вручения подарков и посланий, в своих подвалах лично допрашивал, в конце беседы даже камень из своего браслета подарил. Остальных его подручные трясли. Моего "дорогого сына" в обращении к нему списал на дикость кочевника, не понимающего, с кем общаться вздумал. Но переспрашивал, мимо ушей не пропустил. От моих подарков у него глаза на лоб полезли, жадный по натуре господин. Ему бы крокодилом или олигархом родиться, раз так халяву любит и людей. А вообще, все правильно я сделал, теперь нахрапом не полезет, будет разведку проводить: проверять и перепроверять донесения, сам себе не доверяя. В основном, его вопросы касались наших завоеваний и общего состояния армии. Никак не мог свыкнуться с мыслью, что мы завоевали Сися и находимся в столице империи Цинь. Об этих странах он знал, а нас и за людей не считал. Пограничные вассалы завоюют - он и не заметит, если - без проблем. А Сисей и Цинь интересовался, планы их завоевания строил. Так что, мимоходом нас теперь не разобьют, а только по плану и целеустремленно, года через три-четыре. Время я выиграл. Монголами еще интересовался и мною лично. Разведки у него, считай, никакой нет, агрессор-дилетант. Бычара. Дикий совсем, но жестокий и хитрый. Круче всех. А тут какой-то Чингисхан империю с миллионной армией на колени ставит. И, вообще, откуда я такой взялся? Ага, так я тебе и сказал!

Ответных подарков я, конечно, не получил. Разрешили мне торговать с его подданными, караваны отправлять. Спасибо, барин, за щедрую пенсию, век будем помнить твою доброту и заботу. Эта отрыжка капитализма даже не в курсе, что караваны сотнями ходят у нас туда-сюда, больше сотни его купцов у меня постоянно живут, здесь Китай и война. Людям домой съездить некогда, добычу переправляют. Большие караваны, до пятисот верблюдов, раз в месяц - как пароходы, отправляются, а мелкие, верблюдов по тридцать, как лодочки шныряют. И назад приходят не порожняком. Мои венгры так все отладили на караванных путях - залюбуешься. И товар нам его не нужен, он для нас транзитная страна, давно его тряпками насытились. Только его трофеи в обмен и берем: индийские и персидские, а местные - лишь камни и золото, иногда. Кажется, бирюзу. Нас арабы и мавры привлекают, десятикратный навар с оборота имеем. Жаль, что с Испанией я торговать запретил. Европа - табу.

Ближе к лету и Мухаммад, наконец, своих орлов прислал. Пришел скромненький такой караванчик, тридцатка, никто им ничего не говорил, путей не указывал, чужие. Так не спросясь, до небольшого торга доковыляли, недалеко от китайской границы и моей Ставки, соответственно. Вот и все их координаты. Чужие у нас по стране не ходят. Ходят, конечно, но под присмотром. Эти ни пароля, ни рекомендаций к нужным людям не имели. Тамгой моей самой простенькой - не разжились. Хотя толку бы не было, они у меня номерные и по списку. Так вломились - дикая страна, варвары, дойдем до главного варвара у границы, ему и товар вотрем. И на него посмотрим. Что с Мухаммада взять -такие разведчики, других не нашел. Трое их, цену заломили, гонор проявили, на меня орлом смотрят. Прямо, мистер Стэнсон из "Начальника Чукотки". Из нормального, фильм который. Сейчас трубу от граммофона впаривать начнут, на песцов менять. Вон их - целая горка. Песцов, конечно. А товар - тряпки х/б. Я же говорю, на фиг нам они не нужны, на складах своих полно. И со мной так гордо один разговаривает, нет бы - на брюхо упасть и ползти, от ужаса завывая. Можно было, конечно, моим с ним пообщаться, чтобы оставшаяся парочка весь товар заблевала. Негоже так, принародно, отца нации провоцировать. Ну да ладно, во-первых - не монголы, при таком подходе просто с ума сойдут. А во-вторых, шпионы что-то должны пославшему сказать, чтобы без войны и обиды. Купец за что болеет? Верно, за карман. За честь мужчина болеет. Приказал я забрать у наглеца весь товар в казну, а остальным заплатить, что потребовали, и выставить вон из страны. Ребята, вы персоны нон грата. Думаю, Мухаммад не поймет.