Томек в стране фараонов

— Скажем, сто пятьдесят, — предложил Гарри.

— Скажем, сто восемьдесят.

— Слово мужчины, сто шестьдесят!

— Слово мужчины, сто семьдесят.

— Согласен. Сто шестьдесят пять.

— Пусть будет сто шестьдесят пять.

Я это вам так подробно передал, чтобы вы поняли, как надо торговаться на Востоке. Я все отлично понял, потому что торговались по-английски, а цифры исчислялись по очень старому суданскому средству платежа, каури [191] . Гарри заплатил несколькими связками ракушек, а остальное банкнотами.

191

Ракушки каури были завезены в Африку с Востока, с XI века служили постоянным средством платежа в Судане. Позднее в обращении вошли банкноты, но еще в 1911 г. за товар частично платили этими ракушками. Лошадь стоила от 60 до 120 тысяч ракушек.

Таинственная фигурка

Знаю я, знаю, чего вы ждете! Осмотрите еще раз фигурку. Да, вы правы. Она не из золота…

… Нет, Тадек, ты ошибаешься, она не пустая внутри. И не содержит в себе, дорогая моя Салли, магических заклинаний.

Я узнал загадку этой фигурки, когда уже был узником на пароходе-развалине.

Не буду подробно рассказывать об этом путешествии. Я познал немало унижений, хотя «фараон» не раз повторял свое предложение. Я не мог его принять, не позволяло мое чувство чести, мое достоинство.

Последний разговор состоялся в каюте «фараона». Он вызвал меня. Когда я вошел, движением руки он удалил охранников, и мы остались одни. Он восседал в кресле с такой важностью, будто это был трон, и перебрасывал в руках фигурку.

— Ты отвергаешь все мои предложения, — произнес он не спеша.

Я молчал.

— Видишь, эту фигурку? — он поставил ее на стол. — Она нужна английскому богачу для комплекта. Ты и твои друзья гонялись за ней.

Я молчал дальше.

А он и не ждал ответа.

— Ни одна страна не имеет такой истории, как моя! И я снова сделаю ее великой, — он повысил голос, а я в очередной раз убедился, что он безумен.

— А при мне и со мной и ты сможешь стать знаменитым! — он усмехнулся. — Таково желание богов… И потому я открою тебе кое-что, как свидетельство моего расположения. Я открою тебе тайну фигурки.

Он разбудил мое любопытство, ведь меня, как и вас, мучил вопрос, почему она оторвана от золотого подноса?

— Возьми ее в руку, — «фараон» милостивым жестом протянул ее мне.

Любопытство оказалось сильнее меня, и я взял фигурку.

— Тебе не кажется, что для золотой она легковата?

Сам того не желая, я утвердительно кивнул. «Фараон» усмехнулся.

— Надо думать, ты знаешь, кого она изображает? Думаешь, это Тутанхамон? — он понизил голос. — Это не так. На самом деле — это я!

Если бы я и хотел, я не сумел бы произнести хоть что-нибудь. Он сумасшедший!

— Ведь ты знаешь, кто я такой! Я фараон из железа, — он встал. — Фигурка лишь позолочена, а сделана она из железа.

…Вижу, Салли, ты начинаешь понимать! Ну-ну, не делай такого лица, Тадек. Сейчас все объясню.

А «фараон» продолжал:

— Если бы тебе была известна история Египта, ты бы знал, что считается, что во времена Тутанхамона не знали железа. Тем не менее… вот оно, великое открытие!

Не скрою, я был взволнован. Мы могли бы стать авторами археологической сенсации, стать знаменитыми.

— Если мы будем вместе, я позволю тебе вернуться в Европу с фигуркой… — он выжидательно замолчал.

Молчал и я. Искушение было так велико! Если «фараон» говорил правду… Вот так молча мы долго смотрели в глаза друг другу.

Нет, я не мог продаться ему! Не мог продаться злу, даже за свободу, деньги, славу! Даже ради великой цели. И я ответил:

— Нет.

«Фараон» сел.

— Значить, встречаемся на суде, — спокойно решил он.

С той поры я ждал смерти. И тут вы падаете, как с неба.

* * *

— Эх, братишка! — протянул Новицкий в глубокой тишине. — Хорошо рассказываешь! Я всегда говорил, что тебе стишки надо писать.

Последнюю ночь плавания на судне Томаш провел с отцом на палубе. Им было что сказать друг другу. Обоих охватила волна грусти, тоски по прошлому, семье, родине…

— О чем ты думаешь, отец? — спросил Томаш.

— О борьбе… О том, что вся моя жизнь есть борьба. И такую же судьбу я уготовил тебе.

— Я сам ее выбрал, отец. И верю, что не напрасно. Когда-нибудь мы вернемся вместе в Польшу.

— Иногда я в этом уже сомневаюсь, — в голосе Вильмовского звучала печаль.

— А я не сомневаюсь!

— Ты… может, и вернешься… ты еще молодой…

— Не говори так. Вернемся вместе, отец. И уже скоро.

Незадолго до рассвета на палубу вышли Салли и Новицкий. Моряк указал на светлеющее, розовеющее на востоке небо.

— Солнце везде восходит по-разному. Но лучше всего у нас, на Повислье…

Салли, загадочно улыбнувшись, сказала:

— Милые мои! Снова мне снился Озирис…

— Ну и… — Новицкий не дал ей закончить и даже затрясся от одного воспоминания о сне с Озирисом.

— Ну и ничего! — шутливо поддразнила его Салли. — Он мне просто улыбнулся.

В разговор неожиданно вмешался Смуга, до этого он только курил и слушал других.

— А вам не приходило в голову… — в раздумье начал он и умолк.

— Что, что такое? — заинтересовался Томек.

— Не приходило ли вам в голову, что «фараон» сбежал?

Вопрос повис над ними, как меч. И тихим шепотом, эхом давно произнесенных слов принесло:

«А ты знаешь историю Египта? Не хочешь со мной говорить…».

1993