Тонги

Заманчиво предлагали желающим гражданство США с сохранением офицерского звания. Чего ещё надо, дурак? Соломон выбрал возвращение на Родину. Понятно, что тогда для него это было переломное и судьбоносное решение. Но принял его он быстро и никогда впоследствии об этом не жалел.

*

В суматохе послевоенных событий – пока там с каждым суть да дело разбирались – Соломон ещё послужил. В Вене почти год работал при комендатуре 11го района.

Наконец получил демобилизационные документы. В Зугдидском районе главным особистом был некий Дихаминджия, двоюродный брат Соломона. Не правилам, но по родственному, дал немного вернувшемуся побыть среди семьи. Почти месяц.

Потом, естественно, Соломона «приняли». Дали десятку. И он был ещё рад, ибо могли и 25 накрутить. Слава Богу, вышку отменили; итак народу в хозяйстве не хватало.

*

ВоркутаЛаг распахнул свои гостеприимные ворота. Девять лет с небольшим хвостиком Соломон валил лес. Потихоньку он здесь довольно удачно определился. Образование помогло: считать кубометраж – надо с математикой дружить. Соломон очень быстро стал бригадиром, что, конечно же, давало некоторые послабления в суровой лагерной жизни.

Больше всего донимали урки. В отношении политических они имели негласный указ – давить, т.е. учить любить Родину.

Соломон два раза попадал в нешуточную передрягу.

*

Сатлик? Да, Сатлик. Именно так звали верзилу татарина( или узбека), вечно угрюмого и молчаливого. В один из зимних морозных на дальней делянке, когда Соломон пришёл закрывать наряд Сатлик с топором кинулся на бригадира: «Долго ты мне будешь кровь пить, сука?».

Убежать – да куда там – снег в рост человека. Соломон увидел впереди дрын (обрубок ветки с руку толщиной), кто-то внутри его решил: хватай!. Он шагнул навстречу Сатлику и когда тот махнул топором успел подставить поднятую палку и дёрнуть вверх. Топор вылетел из рук нападавшего и, описав дугу, нырнул в сугроб.

Они схватились. Зимняя экипировка – ватник, валенки – сковывали движения. Сатлик был заметно сильнее, но Соломон повертлявее. Словом, противостояние затянулось.

Подошла охрана, но прерывать поединок не торопилась. Стала по кругу, т.е. оцепила и наблюдала.

Борьба длилась вечность, Соломон помнит, что изнемог окончательно. Вдруг правой рукой нащупал в снегу топор, словно кто-то специально подложил его. Ударил прямо по лбу насколько хватило сил. Топор там так и остался торчать. Лицо Сатлика стало заливаться кровью. Он дернулся несколько раз и затих.

Раздалась очередь из автомата над головой. Соломона подняли охранники под руки, типа арестовали. Сатлика чуть позже погрузили в подогнанные сани. Соломон же просидел неделю в карцере.

И всё.

*

Был ещё один урка. Звали его вроде Коля. Из приблатнённых, из говорливых, из тех, кто байками и небылицами раздувал воровскую романтику.

На лесопилке он наехал на Соломона, что-то там про поблажки воровской масти. Получив отказ, попытался затолкнуть его под пилу. Коля был жилистым, сильным и наглым и посему в своём превосходстве не сомневался. Однако он не знал про маленькую финку, спрятанную в голенище у Соломона – бригадиров особо не обыскивали. Соломон успел дотянуться до оружия. Он нанёс вору семь ранений. Один раз промахнулся и попал себе в колено. Та рана потом болью не раз напоминало о себе. Сейчас же, в старости, ныло постоянно.

Коля же выжил. Потом прислал Соломону письмо, в котором каялся и признавал, что был не прав.

*

Соломон не был религиозен, но в Бога верил. Никакого антагонизма в этом не было; в таком состоянии пребывали многие люди, прожившие социалистической жизнью. Церковь тогда стояла вне закона, но человек, особенно попадающий, как Соломон, в передряги, вырабатывал в душе свои устои. Ему сама по себе открылась глубинная суть божьего спасения: это – (вспомните разные лагеря) просто утро наступающего дня. Все невзгоды, случающиеся по жизни, тоже божье провидение: если удачно преодалённые – значит предостережение, если не совсем – то наказание. Игра, которая когда-то в конце концов заканчивается сама по себе.

Битвы против Сатлика и Коли вспоминались часто. Как такое произошло? Как, в общем-то тщедушный по виду мужичок, не спецназовец какой-то, одолел матёрых урок, поднаторевших в душегубстве? Как тут не признать наличие божественного участия. Ежедневного, ежемгновенного.

По дальнейшей гражданской жизни Соломон никогда не пытался использовать спрятанные в нём потаённые силы, вырывающиеся в критических ситуациях наружу. То есть, никогда не «быковал» и не брутальничал.

Жил и трудился, как остальные. Устроился в леспромхозе в одном из районов Абхазии, благо поднаучился этой специальности на зоне. Был осторожен, но и перепадающих иной раз «мугамов», т.е. левых прибылей не чурался. Особенно, когда стал зав. складом пиломатериалов. Соблазнов была масса: народ потихоньку строился и спрос на доски держался постоянно. Покупатели по квотной справке получающие товар, всегда упрашивали накинуть им негласно кубик-полтора. Как отказать народу?

Многие на этой должности спустя некоторое время заканчивали свою трудовую деятельность за решёткой. ОБХСС исправно не дремал. Однако Соломона карающая длань правосудия миновала. Тут уж точно не обошлось без божьего участия. Или, скорее, сыграла роль пониженная меркантильность Соломона, он никогда не жадничал. Говорил так: если тебе перепало прибытку на пять пальцев – показывал кисть руки – три отдай (загибал три пальца) – два оставь себе. В этой простейшей арифметике криминального распила в полной мере проявилась, пожалуй, сакраментальная соломонова мудрость.

*

Старик дернулся. Его осторожно трясли за плечо. – Что? Что? А?-

Рядом стоял Микандро (Миша), сосед из дома напротив. Он был младше лет на двадцать, поэтому более чувствительно воспринимал текущие события. Изредка бросал косые взгляды на лежащих на другой стороне двора бойцов-танкистов. Не сразу осмелился перейти улицу. Всё-таки не СССР, уже не вместе, и чёрт знает, чего им в голову взбредёт. Но, вроде, на него особенным образом не отреагировали. Микандро приободрился, представил себя удачным разведчиком.

Заговорил на мингрельском:

– Ну как ты тут Соломон. Опять тебя вроде как в плен взяли.
–

Старик молчал.

Микандро сел рядом на маленький грубосбитый табуретик. На столик, выполненный в том же стиле крестьянского столярниченья, пододвинув кувшин с водой положил завёрнутую в полотенце снедь. Это была мегрельская дыня, длинная, как рыльца у местных наглых свиней, сующихся ими повсюду. К ней в комплекте шла живая аджика – перекрученные зелёные, а не сухие травы и перец, и в добавок – измельчённые орехи. По сути – овощной паштет, ароматный и жирный от протекшего орехового сока-масла. Дольки дыни, чуть-чуть сладковатые, намазывались зелёной массой… Соломон очень любил такой перекус: жевался легко, мягко глотался, не раздражая горло.

Стал потихоньку есть. Микандро же продолжал:

– Да с тобой нельзя рядом находиться. Ты – постоянный пленник. У немцев – был, в СССР – сидел, потом – абхазы вас прижали, а теперь и сюда привадил чужую армию. Остался бы в России, может бы тоже в плен попал. К американцам, например. Зачем сюда вернулся?
–

Соломон спокойно и неспеша двигал челюстями, доедая до конца дыню. Потом, неожиданно отчётливо сказал:

– У американцев я уже был в плену.-

*