Тонкая красная линия
Шрифт:
Уитт был прав. Довольно скоро все стало ясным. Капитан Гэфф, который хотя и нервничал, но отлично это скрывал, когда ему показали место, решил выползти наверх и осмотреть все, а когда вернулся, сказал, что это такое же хорошее место для наблюдения, как и всякое другое. Единственный недостаток его заключался в том, что крошечная ложбинка, прикрытая жидким, низкорослым кустарником, не позволяла взять с собой переносную рацию.
— Ребята, кто-нибудь умеет пользоваться этой штукой? — спросил он. Единственным, кто умел, оказался Белл. — Отлично, оставайтесь внизу за выступом, а я буду передавать вам сведения сверху, — распорядился Гэфф. Сначала, однако,
Гэфф выполз в ложбинку перед тем, как упали первые мины. Можно было услышать мягкое «шу-шу-шу» почти перед самыми разрывами, потом склон холма взорвался в дыму, пламени и грохоте всего в каких-нибудь пятидесяти метрах отсюда. На них обрушился дождь комьев земли, осколков камня и маленьких кусочков горячего металла. Кто-то знаком показал Уитту, чтобы он ушел под укрытие стены выступа. Все прилипли к ней, прижавшись лицами к острым камням, закрыв глаза и ругая проклятых минометчиков, которые могут дать недолет, хотя этого не случилось. Через пятнадцать минут, в течение которых Гэфф постоянно передавал установки прицела, он наконец закричал: — Достаточно! Прикажите прекратить огонь! — Белл передал это. — Думаю, этого хватит, — крикнул вниз Гэфф. — Они уже сделали все что могли.
Когда минометчики выполнили его команду и мины перестали падать, воцарилась тишина, почти такая же страшная, как грохот перед тем.
— Хорошо, — намного тише крикнул Гэфф, — пошли!
Если у них и были какие-то иллюзии, что минометный налет начисто уничтожил всех японцев в опорном пункте, то они тут же рассеялись. Когда пожилой, угрюмый второй лейтенант из второй роты выполз первым, он по глупости выпрямился, открыв себя до пояса, и японский пулеметчик тотчас прострелил ему грудь тремя пулями. Он упал вниз лицом в ложбинку, где должен был укрыться, и повис, опустив ноги прямо перед стоявшими позади. Как можно осторожнее его стянули вниз и положили за выступом. Лежа на спине с закрытыми глазами и часто дыша, он выглядел более угрюмым, чем когда-либо. Он не открывал глаза и, положив обе руки на раненую грудь, продолжал часто дышать; синие щеки тускло поблескивали в предвечернем солнце.
— Так что будем делать? — проворчал Чарли Дейл. — Ведь мы не можем тащить его с собой.
— Придется его оставить, — сказал подошедший Уитт.
— Нельзя оставлять его здесь, — возразил сержант из второй роты.
— Ладно, — проворчал Дейл. — Он из вашей роты, вот и оставайся с ним.
— Ну да! — сказал сержант. — Я не для того пошел добровольцем, чтобы сидеть с ним.
— Я должен был стать священником, — слабым голосом произнес умирающий, не открывая глаз. — Я мог бы, знаете. Я посвящен в духовный сан. Нечего было связываться с пехотой. Жена говорила мне.
— Можно его оставить и подобрать на обратном пути, — предложил Белл, — если будет жив.
— Хотите, ребята, со мной помолиться? — спросил лейтенант, все еще не открывая глаз. — «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое…»
— Мы не можем, сэр, — вежливо прервал Дейл. — Нам надо идти. Нас ждет капитан.
— Ладно, — сказал лейтенант, по-прежнему не открывая глаз. — Я помолюсь сам. Идите, ребята. «Да приидет царствие твое, да будет воля твоя… Хлеб наш насущный…»
Слабый голос монотонно жужжал, пока они один
за другим карабкались наверх, опустив головы, чтобы не допустить той же ошибки, что лейтенант. Дейл первым, сразу за ним Уитт.— Сукин сын, — прошептал Уитт, когда они улеглись в ложбинке за тонкой, непрочной ширмой из листьев. — Лучше бы он был священником. Теперь они нас видят. Они знают, где мы. Сейчас начнется черт знает что.
— Да, черт бы побрал его дурацкую молитву, — согласился Дейл, но сказал это не с такой злобой. Он был слишком занят, разглядывая все вокруг расширившимися от напряжения глазами.
Белл поднимался последним; он задержался, чувствуя, что должен что-то сказать, какое-то слово ободрения, но что можно было сказать умирающему человеку?
— Ну, что ж, счастливо, сэр, — наконец выдавил он.
— Спасибо, сынок, — сказал лейтенант, не открывая глаз. — Ты кто? Я не хочу открывать глаза, если смогу.
— Я Белл, сэр.
— О да. Если у тебя будет возможность, может быть, ты прочтешь короткую молитву за упокой моей души? Не хочу тебя беспокоить, но это не повредит моей душе, не правда ли?
— Хорошо, сэр. До свидания.
Пока он взбирался наверх, как можно плотнее прижимаясь лицом и грудью к земле, слабый голос продолжал жужжать, повторяя какую-то другую молитву, которую Белл никогда не слышал и не знал. Автоматы. Верующие автоматы, неверующие автоматы. «Клуб коммерческих и профессиональных автоматов». Священник Грей благословляет, да, сэр. Земля очень пахла пылью, когда он прижался к ней ртом.
Капитан Гэфф прополз до самого конца ложбинки и дальше под прикрытием жидких кустиков метров двадцать или тридцать.
— Он умер? — спросил капитан, когда приблизились другие. Они вытянулись в цепочку один за другим.
— Нет еще, — прошептал Дейл, следовавший сразу за ним.
Здесь, за жидкой ширмой кустарника, они были больше открыты, хотя ложбинка еще скрывала их, но трава была гораздо гуще, чем около выступа, и Гэфф решил именно здесь сделать бросок. «Надо развернуть цепочку правым флангом», — сообщил он Дейлу и Уитту и приказал передать дальше и по его сигналу начать ползти из ложбинки через траву к бункеру. Не открывать огонь и не бросать гранаты, пока он не подаст сигнал. Нужно незаметно подойти к блиндажу как можно ближе.
— Вообще-то, — показал он Дейлу, — мы можем пойти прямо сюда. Видишь? После вот этого маленького открытого места мы окажемся за этим возвышением и, думаю, сможем проползти за ним весь путь.
— Да, сэр.
— Но, думаю, у нас нет столько времени.
— Да, сэр, — согласился Дейл.
— Придется ползти по крайней мере еще час, — серьезно сказал Гэфф, — и боюсь, что уже начнет темнеть.
— Да, сэр.
— Что ты думаешь?
— Я согласен с вами, сэр, — сказал Дейл. Никакой офицер не заставит Чарли Дейла взять на себя ответственность за его действия.
— Всем передали? — прошептал Гэфф.
— Да, сэр.
Гэфф медленно выполз из ложбинки и скрылся в траве, волоча винтовку за ствол, а не повесив на шею, чтобы не шевелить траву больше, чем это необходимо. Один за другим за ним последовали остальные.
Для Джона Белла это был какой-то дикий, безумный кошмар; он не мог припомнить ничего подобного. Его локти и колени чувствовали каждую ямку в слое старых сухих стеблей, которые цеплялись и задерживали движение. Пыль и семена растений лезли в нос и душили его. Потом он вспомнил: точно так же они ползли с Кекком через траву к выступу. Значит, такое все же было. А Кекк теперь мертв.