Топ-модель

— Отдохнуть при свечах со Стаховым? — Подчеркнуто переспрашивает. — Ну смотри-смотри.

— Куда смотреть?

— Ты меня понимаешь.

— Прекрати. Я — взрослый человек.

— Ты маленькая и глупенькая.

— А ты, как моя мама, — и отключаю телефон.

Поговорили, черт! Мой спутник понимающе хмыкает, мол, что делать: все мыслят шаблонами, небось, я предупреждена не попадать под его мужественное обаяние?

— Попадают под трамвай, — огрызаюсь. — У меня, может, любовь.

— Любовь? К кому?

— К тебе.

Как мы не врезались в освещенный трамвай на повороте, не знаю. Наверное, нас хранили сахарные ангелочки, летающие в кучевых облаках: они успели вывернуть рулевое колесо и наш джип козликом поскакал по ночной дороге.

Выражение лица водителя было таким, будто увидел цирковую лошадь, умеющую говорить по-человечески.

— Мария, — строго сказал. — Не шути так больше. Я человек нервный и впечатлительный.

— Какие могут быть шутки? — пожала плечами. — Я тебя люблю.

— Прекрати, ты ещё маленькая.

— Я — дылда. У меня рост — метр восемьдесят один. А у тебя?

— Что у меня?

— Рост?

— Отстань. Мало мне проблем.

— Испугался? — рассмеялась. — Ай-яя, такой храбрый мальчик с пистолетом… и…

— Все! — зарычал, проезжая опасный поворот.

Вот странные мужчины, рассуждаю, глядя на мелькающие рекламные огни вечернего города, сами мечтают о неземной любви, готовы на недюжинные подвиги во имя дамы сердца, а когда она сама выказывает доброе отношение к герою, то они начинают нервничать и делать все, чтобы не потерять свободу.

— Мы с тобой друзья, Мария, — осторожно напоминают мне.

— Веришь в дружбу между мальчиком и девочкой?

— Верю, — признается, — но с трудом.

Взглянув в напряженное лицо Стахова, я подумала, наверное, биография героя настолько богата, что он твердо уверен: с молоденькой прелестницей лучше не связываться. Комплекс постаревшего донжуана? Или какая-то иная причина?

— Прости, — сказала. — А нет ли у тебя дочери моих, думаю, лет?

— О, боги! — вновь взревел Алекс. — Маша, ну нельзя так человека доставать. Не-е-ет, теперь я за тебя спокоен.

— И все-таки? Ты не ответил на мой вопрос.

— Черт! — говорит в сердцах и признается, что у него есть и дочь, и сын, и жена — бывшая; и так далее.

— И «так далее» — интересно-интересно?

Я ужасно вредничаю, понимая, что никакого права не имею вторгаться в чужую личную жизнь. Но как не вторгаться! Если очень хочется. Вот такое примитивное объяснение — хочется. И все!

Я ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Я чувствую, как в моей душе закипает буря, такая же как на море.

— Я тебе не нравлюсь?

— Нравишься, — устало улыбается Стахов и пытается объясниться: у него собачья работа. Он практически не имеет частной жизни. Обманывать меня не хочет. У нас нет будущего. У него были умные и хорошие девушки, но они расставались. Жизнь диктует свои правила. — Я не хочу и не имею права накладывать лапу на твою жизнь, Маша, — заключает.

— Ты можешь наложить лапу на мою коленку, — замечаю не без колкости. В ресторане. Я разрешаю.

— Маша! — кричит, вскидывая руки над рулем. — Прекрати издеваться. Ведешь себя… как… эти… ну понятно кто!..

А, может, это нервное? После сегодняшних страшных событий, когда поняла: жизнь моя настолько хрупка, что может оборваться в любой миг.

Нет, веду себя так только потому, что влечение к менхантеру становится сильнее меня. Я хочу физического прикосновения его руки к своей, хочу почувствовать его губы, хочу увидеть его глаза — близко-близко, хочу услышать его дыхание, хочу ощутить силу его тела, хочу, чтобы случилось то, что должно случиться. Я хочу испытать радость любви — радость любви души и тела. Я не хочу умирать, не познав всего этого.

Мой любимый ошибся так, как, очевидно, никогда не ошибался. Это я говорю о нашем ночном визите в ресторан «Ермак». Походил он декоративными избами, высокими бревенчатыми заборами и вышками на стрелецкую слободку. Когда вошли в огромный зал, сработанный под русскую избу, то обнаружили: тишина приказала долго жить.

Проходило чествование эстрадного певца Владимира Яхъя, о котором я, надо признаться, слыхом не слыхала, однако из громких здравниц было ясно: он — наш российский соловей.

А что делать нам? Возвращаться несолоно хлебавши? И мы принимаем решение остаться: тишина живет в каждом из нас, не так ли?

Пока мой спутник делает заказ я с любопытством осматриваю празднующих — всех их объединяет искренняя радость и любовь к новорожденному в кумачовой эстрадной рубахе. Это не день рождения г-на Шопина, где именно эта радость и любовь полностью отсутствовала.

О своем наблюдении сказала Стахову, тот согласился и поднял тост:

— За наши победы! Настоящие и будущие!

И мы выпили… апельсинового сока, закусив его рагу из зайчатины. Я не знала, что на моем блюде, — и узнала, спросив, что ем?

— Зайчик? — задумалась.

— Надеюсь, ты не вегетарианка? — не поняли меня.

Нет, отвечала, дело в другом. И рассказываю, что с детства меня преследуют кошмары, где люди не имеют лиц, вместо них — новогодние пластмассовые маски улыбающегося щекастого зайца. Отчего возникают кошмары, трудно сказать. Мама водила меня к врачам, те пожимали плечами и утверждали, что все это со временем пройдет: перерасту детские страхи.

Можно только предположить, что все эти ужасы связаны с моими первыми младенческими впечатлениями: представим, был Новый год и кто-то пришел в маске зайца. И это меня так сильно напугало, что преследует до дней сегодняшних.

— М-да, человек — загадка природы, — проговорил Алекс без особого энтузиазма. — Мне тоже часто снится всякая чертовщина, ей-ей…

— Ты меня не понимаешь…

— Маша, мы отдыхаем. Кушай зайца и думай о приятном.

Понятно, обижаюсь, буду сама преодолевать свои проблемы, если мой любимый так толстокож, как…

— Носорог, — говорю.

— Что?

— Соль, пожалуйста.

Я жевала зайчатину и смотрела на эстраду, на которую выходил сам Владимир Яхъя. Потом заиграла фонограмма и мощный красивый голос запел о любви к прекрасной незнакомке, запечатленной навеки в картине художника.