Тополиный пух

— А тебе самому понравится. Она такая, как раз в твоем вкусе — крепенькая и шустрая.

— Что, в самом деле такая прямо вся?..

— Ну, почти.

— Не, не знакомь, — отмахнулся Грязнов, — а то потом начнется! Да и не мальчик я бегать на свидания, друга подсиживать!

— Да успокойся, Славка, не было ж ничего! Поболтали, пока ехали — и все!

— Странно от тебя такое слышать… Ну, ладно. А с этими? Давай я скажу Дениске, чтоб они поездили немного за тобой, так, без вмешательства, и посмотрели, что это за хлопцы такие и откуда они. Дело двух-трех дней. А можно решить вопрос радикально, посадить тебе на «хвост» Голованова с Демидовым. Эти их враз успокоят, всякую охоту отобьют подглядывать да подсматривать. Ну и советы давать, когда их не спрашивают. В общем, смотри, Саня. Я пошел, а ты все-таки звони, подружка дружбе не помеха, — уязвил-таки он под конец. — Пока!

Турецкий внимательно перечитал заметки Семена Семеновича, изложенные им на трех убористо исписанных страничках, подивился лишний раз поразительной сметке старика и отправился в редакцию еженедельника.

В приемной никого не было. А у заносчивой секретарши главного при виде гостя вспыхнули глаза.

— Добрый день, Оксаночка, — вкрадчивым тоном сказал Турецкий. — Ваш у себя?

Она почему-то хихикнула и зажала ладошкой рот, а затем кивнула. При этом бюст ее колыхнулся.

— Доложите, а? Только не пугайте его, я не арестовывать пришел, а кое-что уточнить по ходу расследования, всего лишь. Пугаться он у нас с вами будет потом.

Девушка, оглядываясь на него, ушла в кабинет и вернулась минуту спустя.

— Извините, но Эдгар Амвросиевич не может сейчас вас принять, у него важные телефонные переговоры, а сколько они продлятся, он и сам не знает.

Она, многозначительно взглянув ему в глаза, показала пальцем, как накручивают обычно телефонный диск.

— Прекрасно, я подожду, — кивнул Турецкий и подумал, что, если он вызвал у девушки Оксаны определенные эмоции, это очень хорошо, значит, в какой-то степени и на ее помощь можно будет рассчитывать. — А чтоб не терять времени зря, — теперь уже он так же многозначительно уставился на нее и оглядел всю ее — от туфелек до банта на затылке, — могу я попросить вас об одолжении?

— Это смотря о каком. — Она смотрела с вызовом.

— Пока суд да дело, принесите мне, пожалуйста, подшивку вашего еженедельника за… — Александр Борисович задумчиво уставился в потолок. — Ага, за два последних года — календарных, — поправился тут же. И уселся в кресло, видимо, для особо почетных посетителей, коим приходится дожидаться аудиенции у Хакель-Силича:

Она в раздумье постояла, снова ушла в кабинет главного, вернулась и вышла в коридор. Минут через пять возвратилась, неся на руках две толстые подшивки. Положила на приставной столик и спросила:

— Вы будете прямо тут смотреть, Александр Борисович?

— Да, прямо тут, пока ваш редактор не освободится.

Он подвинул кресло к столику, убрав от него обычный стул, и развернул верхнюю подшивку.

Сначала он знакомился с анонсами, вынесенными на первую страницу еженедельника, затем бегло листал каждый номер, иногда останавливаясь и более внимательно вчитываясь в опубликованные материалы. В положенном на колени блокноте делал пометки. Он так углубился в свое дело, что не обращал внимания на входящих и уходящих из приемной людей. Некоторые приостанавливались, оглядывая его, другие быстро проходили в кабинет редактора, третьи обменивались многозначительными взглядами с Оксаной. Турецкий не смотрел на них, он был занят, но чувствовал все происходящее вокруг каким-то сторонним зрением. Ну, конечно, кто ж останется равнодушным к такому событию! Явился помощник генерального прокурора, по-хозяйски расположился в приемной и листает подшивки аж за два года! Чего он там выискивает? Что читает так внимательно? Сплошные вопросы и полное недоумение.

К чести Александра Борисовича, он справился со своей задачей за сорок минут, закрыл подшивки, захлопнул свой блокнот, предварительно вырвав из него один из листков с записями, поднялся, отодвинул кресло на место и, потянувшись с удовольствием, сказал Оксане:

— Я надеюсь, важные переговоры у него, — мотнул он головой в сторону двери кабинета главного, — наконец закончились?

— Давно, — растерялась Оксана.

— А если давно, чего ж он тогда не поинтересовался, чем тут занимается его посетитель? — Он сказал это совсем дружелюбно, оставляя всякие глупости на совести Эди.

— Наверное, просто не хотел вам мешать, — пожала плечами Оксана.

— Это просто, очень просто! — негромко пропел Александр Борисович и снова улыбнулся: — Доложите, пожалуйста, что я закончил и готов сказать ему несколько слов.

Она вошла в кабинет, вышла и сделала приглашающий жест. Турецкий, словно заговорщик, подмигнул ей, убрал с лица улыбку и вошел в кабинет главного редактора.

За длинным, абсолютно пустым столом, за которым обычно обсуждаются верстки очередных номеров, сидели трое: главный и двое незнакомых Турецкому, видимо, важных персон.

— Добрый день, Эдгар Амвросиевич, — сказал Александр Борисович и протянул руку. Эдя ее вяло и неохотно пожал и тут же отвернулся. У него был вид обиженного пингвина — напыжился, да без толку. Турецкий посмотрел на остальных — Извините, господа, незнаком. У меня к главному редактору несколько приватное дело, не сочтете ли возможным?.. — Он глазами показал на дверь.

Не глядя в каменные лица посетителей, Эдя вымученным, скрипучим голосом произнес:

— Это — свои, коллеги, можно сказать, у меня секретов от них нет.

— Отлично, — отодвигая для себя стул и садясь, сказал Турецкий. Он положил на стол свой блокнот, затем достал из кармана удостоверение, раскрыл его и поставил перед незнакомыми, предлагая прочесть. А также заметить, что изображенный на цветной фотографии человек облачен в строгий мундир с синими генеральскими погонами. «Каменные лица» молча сидели, будто знали, кто он, и без демонстрации «ксивы». — Представьтесь и вы, пожалуйста.

— В этом нет необходимости, — быстро проговорил Эдя, по-прежнему глядя в сторону.

— В этом есть необходимость, — жестко сказал Турецкий, доставая из кармана сотовый телефон. — Иначе я сейчас вызову сюда сотрудников ОМОНа, и наш с вами разговор, Эдгар Амвросиевич, мы продолжим без посторонних свидетелей в моем кабинете. Соображайте быстро!

— А в чем, собственно, дело? В чем причина ваших непонятных требований? — словно окрысился вдруг один из незнакомцев — более молодой, лет тридцати с небольшим, упакованный так, будто только что вышел из бутика самого Джорджио Армани.

Турецкий оставил его вопрос без ответа. Но, почувствовав на себе требовательный взгляд, ответил небрежно:

— Я не обязан отдавать отчет в своих действиях посторонним лицам. Н-ну-с, Эдгар Амвросиевич, так я вызываю? — И он махнул телефонной трубкой.

— В этом нет нужды, — ответил другой, более солидный и, видимо, спокойный посетитель. Он был лыс и внушителен, хотя смотрелся беднее своего напарника. — Мы полагали, что в представлении нет нужды, но раз вы так настаиваете, пожалуйста…