Топот бессмертных

Когда палатки были поставлены, Медсестра застелила ее теми ковриками, покрывалами и одеялами, которые нашла по трем рюкзакам. Потом натаскали кучу хвороста, и Аспирин, видя, что в Багдаде все спокойно, завалился спать, оставив Белошапочку торчать на стреме. Палаток было всего две, и Пышка, как ни странно, сама полезла к нему в брезентовый домик, и вообще недвусмысленно намекнула, что «сеготня отсюта не уйтет».

Скандинавские девушки, кстати, как и Белёк, не хило выражались на русском. Говорить в совершенстве, естественно, не могли, но изъясняться – более чем. Вероятно, в процессе подготовки к походу все тщательно штудировали словари и по записям изучали лексику и фонетику. Для европейцев, впрочем, насколько знал Аспирин, изучение иностранного языка не было проблемой в отличие от большинства граждан «единого и нерушимого». Расстояния в Европе были микроскопическими относительно сибирских и дальневосточных просторов. Поэтому знать два, а иногда три языка являлось жизненной необходимостью. В Союзе же объясняться на иностранном, увы, не было нужды. Как бы ни было, языковой барьер отсутствовал в случае со спасенными девушками так же, как с Бельком или Янсеном. «Вот только чего же раньше молчали?» – думал Аспирин, вспоминая начало рейда. Впрочем, молчание группы в первый день было объяснимым. Интуристы знали, что проводника могли замочить. Зачем тогда разговаривать? Русский язык участникам похода за бессмертием советовали изучить «на всякий случай», то есть для критической ситуации. В принципе все сошлось. Ситуацию, в которой оказались остатки группы и проводник, иначе чем критической назвать было невозможно. Язык, как и предполагалось – помог. Правда, вовсе не так, как планировали организаторы тура…

Видя настойчивость Пышки, Белёк воздел глаза к небу и принялся тушить костер. Десять минут назад, после всех злоключений, он больше всего хотел жрать. Причем так, что сводило судорогой живот. А когда хочешь есть, выбор с кем спать – дело сотое. Теперь, когда поели, Белошапочку в натуре волновал только сон. Аспирин смотрел на Белька и ухмылялся. С геем в натуре стало происходить нечто странное. Он менялся не по дням, а по часам и сам наверняка стал замечать за собой то, чего раньше никогда не было. Женщины, во всяком случае, перестали воспринимать его как безобидную «подружку», хотя не могли даже представить, что вытворял Белёк в поединке с королем мутантов. Видимо, изменения внутри Белька ощущались девушками подсознательно. Разведение костра, стряпня из консервов, установка палаток и прочая бурная деятельность, конечно, не являлись супердостижением, но все же являлись заботой о женщинах. Одиноких, беззащитных, слабых, потерянных в страшном лесу. Еще больше это новое и почти обескураживающее качество Белошапочки проявилось после ужина.

– Теперь всем спать! – безоговорочно приказал скандинав на шведском, – Пышка ложится со сталкером, остальные со мной.

– Как сурово, – протянула на шведском слегка обалдевшая от подобного настроя Медсестра. – Это ты нас таким способом под одеяло пытаешься затащить?

– Да куда там! – огрызнулся Белёк. – Мужчин всего двое, и палатки две.

– Понятно, – донеслось от Пышки, собирающей на себя одеяла и укладывающейся рядом с проводником. – А что, классно придумал. Голова!

Суровый Белёк немедленно полез в «свою» палатку.

– Ты же мокрый, – закричала Спортсменка, уже сидевшая внутри, – совсем офонарел, похабник? Осторожнее!

Не обращая внимания на вопли женщин, Белёк скинул с себя мокрую одежду, укутался в покрывала и с удивлением ощутил, как к его коже прижимаются горячие полуобнаженные женские тела. Педик притих, с изумлением ощущая, как сильно забилось сердце. Прикосновения женщин показались ему неожиданно приятными. Никогда раньше он ничего подобного не ощущал, но теперь это тепло, эта щекотка пробежали по телу словно электрический ток. И импульс, кстати, не остался незамеченным.

– Что это с тобой? – Рука Медсестры сама собой поползла ниже пояса.

– Я сам не знаю… – неожиданно тихо пролепетал он.

– Да ладно, не может быть! – не поверила и Спортсменка, когда ее рука присоединилась к ладони подруги.

Белошапочка согнулся пополам, ощущая приятное тепло в месте контакта с женскими пальчиками. В ушах ударили гром и молния. В голове все смешалось: смерть, страх, риск, эмоции. Этот коктейль будто рвал изнутри, метался в поисках выхода.

И выход нашелся. Ловкие руки стянули с бывшего педика нижнее белье. Один влажный женский лобок прижался к его колену и медленно прополз чуть выше. Второй в это время колол живот.

– Оу, тфою мать… – только проблеял Белёк по-русски, забывая обо всем на свете.

И расплылся по покрывалу, атакованный с двух сторон…

В соседней палатке события развивались зеркально. Пышечка, сначала сама выбравшая старого бродягу, вдруг ощутила неожиданный приступ скромности. Но Аспирин в отличие от напарника в решительности партнерши не нуждался в принципе и совсем. Сорвав с податливой девочки остатки одежды, он накрыл ее рот широкой темной ладонью и взял так, как брал хабар. Без слов.

* * *

Утром сталкер буднично натянул верхнюю одежду, проверил карманы спецовки, осмотрел обувь и оружие. Всё было на месте, и всё было путем. Женщина, лежащая рядом с ним между рюкзаком в изголовье и грязными сапогами перед пологом, была удивительно хороша. Как, впрочем, любая женщина, с которой переспал, избежав пуль и зубов мутантов. В палатке царила полутьма, и оттого, возможно, черты скандинавочки казались не просто милыми, но идеальными, почти божественными, словно выточенные рукой скульптора. Ну, или мастера дорогих резиновых кукол из секс-шопа.

Аспирин вздрогнул. Зона меняла в людях нечто большее, чем тело и внешность. От нормальных гражданских обывателей Аспирина, как и большинство его товарищей «бомжей-с-калашом», отличали не только отвратительные манеры, неприятные черты лица, грубая кожа и способность сдерживать рвоту, сидя в куче свежих кишок, но нечто большее. Черствость.

При этом плохим человеком Аспирин себя отнюдь не считал. Он жил по понятиям, был в меру честным и в меру щепетильным, однако…

Погладив голую ногу Пышки (та торчала из-под одеяла), Аспирин тихонько поднялся, натянул сапоги и выполз из палатки наружу. В натуре, Хохмач его не обманул. Гигантский комплекс внутри НПО «Химнейтрализация» оказался местом безопасным. Оставленный им с вечера до полуночи в качестве дежурного Белёк наплевал на свой пост. С другой стороны, и сам Аспирин, обязанный теоретически сменить Белька ночью, ни разу не проснулся. Выходит, косяк был обоюдный, и… он, как ни странно, ничего не значил. Ночью на них никто не напал, и, судя по объяснениям покойного Хохмача, упокой Господь его мутантскую душу, никто напасть не мог.

Осмотрев временный лагерь, Аспирин убедился, что бурный ночной секс имел еще одно последствие – бардак в лагере. Завалившись спать, никто не позаботился о приборке. На траве выпала роса (бетонный пол здания местами провалился, местами порос травой), бодрящий ветерок шевелил ветки куцых деревьев, там и тут пробившихся через корявые железобетонные плиты, а посреди всей этой руинированной «идиллии» красовались потухший костер с обугленным, выкипевшим котелком и его любимая сковородочка, валявшаяся на земле с остатками сгоревшей пищи.

«Белка, паразит, ну ты у меня получишь!» – подумал Аспирин, резко разворачиваясь ко второй палатке.

Он открыл «молнию» и сунул рожу внутрь. Экс-мужелюб Белошапочка, развалившись, словно недорезанный туркестанский бей, лежал в окружении двух баб, с самой что ни на есть довольной мордой лица. Два одеяла были на Медсестре (видимо, сгребла поутру), остальные валялись голыми, будто Ева. В смысле – совсем нагими. Немного обалдевший от жуткой картинки Аспирин (надо же – гей и две женщины!) растерял весь гнев, спешно прикрыл «молнию» и задумчиво отвалил.

«Ай да Белка, ай да сукин сын! – хмыкнул сталкер, заочно прощая напарнику преступление со сковородкой. – Вот тебе и диалектика бытия. Мир меняется, ни фига не скажешь»…

Услышав шум закрываемой «молнии», Белёк сонно посмотрел на помянутый Аспирином измененный мир и смачно зевнул, презрев всякую диалектику. Было зябко, а левая рука безнадежно затекла под Спортсменкой. Та скукожилась, свернувшись в клубочек, и прильнула к нему, уснув на плече. Медсестра, напротив, чуть отстранилась, укутавшись в одеяла.