Тормоз, три головы
Шрифт:
– Корчит из себя чёрт знает что, – с согласием в глазах расстроился Шмоналов, пряча озябшие ладони в подмышках и нетерпеливо переступая с ноги на ногу. – Или, может, у него там бомба замаскированная. А он поглядеть мешает,
– Так ото ж…
Проговорив это, Скрыбочкин философски повздыхал. И, продолжая держать в правой руке конфету, левой схватился за ствол молодого тополя, дабы чрезмерное вращение планеты не препятствовало движению его тяжеловесных мыслей. После чего подвёл жирную черту под текущим положением вещей:
– Невозможно научить уму-разуму целый мир, ежли вокруг тебя расплодилися одни дураки и полудурки. С другой стороны, им-то существовать на белом свете гораздо легше, чем нам с тобой, не зря же в народе говорится, што с умом жить – мучиться, а без ума жить – тешиться. Эхма, в отаком несправедливом обстоянии возможностей и заключается вся закавычина! А ведь оттого и недостатки кругом, што у нас дураков непочатый угол, а умных-то людей днём с огнём искать не переискать, верно?
– Вернее не бывает, – не стал спорить его спутник. – У меня в уме столько пословиц не поместится, сколько в них содержится правоспособной информации.
Впрочем, эти слова не удовлетворили добровольного дружинника. Потому Шмоналов
ещё некоторое время неприязненно разглядывал Тормоза, желая выискать в нём дополнительные недостатки. Однако ничего не нашёл, разочарованно потряс головой и с громким звуком высморкался наземь – не со зла, а просто ради того, чтобы сохранить лицо перед самим собой.Из-за алкоголя в голове у него стоял такой шум, будто ему в мозг забивали железобетонные сваи, какие обычно загоняют в землю перед строительством многоэтажных домов. Вдобавок в силу нарастающего возраста добровольный дружинник казался себе похожим на железного коня, прежде резвого, но теперь насквозь потраченного ржой и готового навсегда позабыть о науке сопротивления материалов. Это не способствовало настроению. А ещё у Шмоналова болел живот. Недавно он поспорил со Скрыбочкиным на ящик водки, что за один присест сумеет съесть списанные ботинки лейтенанта вместе со шнурками. И съел, конечно, чтобы выиграть. В ту же ночь добровольного дружинника доставили в больницу и еле спасли от несовместимого с разумом отравления «Перцовкой». С тех пор он страдал желудком… Участковый, хоть и держал на Шмоналова сердце за то, что из всего ящика ему досталось лишь полторы бутылки, но все же сочувствовал товарищу.
Конец ознакомительного фрагмента.