Тоска

7.

Медленно, печально, безвольно я погрузился в мысли о прошлом. Постарался отгадать, почему страх так навалился на меня в последние годы. Мотался по дому покойных родителей, неотчетливо, но очень больно. Он охватил меня не внезапно. Смрад неспешно проникал в трещины моего дома. Заставлял меня выветрить утробу, опростать желудок и вытряхнуть из себя все. Я возненавидел дом, в котором родился. На его фундаменте все обратилось в печаль. Вместо того, чтобы воспоминаниям о родных радовать душу, они пробуждали во мне беспокойство, ясно давая понять, что даже видимости счастья, по крайней мере, что касается меня, здесь более нет и не будет. Что даже эта видимость исчезла в несущемся потоке времен, и уже не может догнать меня.

На столбе перед домом Клевера я увидел объявление. Что-то неотчетливое, но сильное, заставило меня рассмотреть его.

Со столба мне улыбалась София. Меня пронзила боль в подреберье, и я едва не упал на колени.

Черно-белая фотография недосмотренного сна приобрела резкость.

Самая умная, самая таинственная, самая красивая на всех фотографиях времен средней школы, теперь она, пришпиленная кнопками, была одинока, и вокруг нее никого не было. Без мальчишеских вздохов, на холодном ветру, поднимающем с асфальта и закручивающем столбиком пыль вокруг ее лица.

Под портретом стояло:

«Исчезла. Если увидите ее, позвоните по телефону…», а потом его автор эгоистично написал его цифрами, вылезающими за пределы обрамления фотографии.

«Разве они важнее ее самой?» – подумал я.

Сорвал листок, осторожно сложил его и спрятал в задний карман брюк.

Надо ее найти. Я знаю всех городских фраеров, знаю, куда ходит отдыхать дьявол, и знаю, что ищу.

8.

С кем она встречалась в последнее время? От этой мысли у меня мурашки по коже поползли. Я старательно заглушал ревность.

Обострил чувства, предоставил им волю и утихомирил сердце. Как зверь, подкрадывающийся к жертве, чтобы выбрать подходящую для броска позицию. А жертвой становится каждый, кто старается ему навредить.

Я даже не подумал о том, что она уже может быть на другом, недоступном мне свете.

Если напакостивший ей написал такие цифры рядом с ее портретом, видимо, желая замести собственные следы, будь он хоть отцом ее детей – туго ему придется, когда моя погоня за ним окончится.

Я отправился в отделение полиции, где изложил свои намерения.

Меня выслушал усатый инспектор средних лет. Он знал, кто я такой и на что когда-то готов был пойти. Применив психологические приемы, в которых бы разобрался даже слабоумный, он объяснил, что мне не стоит вмешиваться в его дела.

– Учту все, что вы сказали. Но я пришел не за этим. Явился для того, чтобы вы, если знаете, рассказали мне все, что вам известно об этом деле.

– Полиция делает свое дело.

– Хорошо. Я вас предупредил. И это мое предупреждение, поймите правильно, неизвестному лицу, которое, надеюсь, я скоро найду.

– Вы не можете вершить правосудие, для этого у вас нет полномочий.

– Как это – нет полномочий? Я знаю ее всю жизнь.

– Тогда мы арестуем вас.

– За что? Что я делаю не так?

– Мешаете следствию. Повторяю, вы не имеете права вершить правосудие.

– Хорошо, я не буду его вершить. Просто возьму его в свои руки. А вы вольны арестовать или отпустить меня, – процедил я сквозь зубы, и глаза мои сузились.

Я стащил со стола показания Драгана Милошевича, Механика, мужа Софии. Знал, что они не имеют права задержать меня, но следить будут, а мне только этого и надо. Это ускорит их расследование. Возможно, и поможет одолеть их неспособность.

В тот вечер я засиделся допоздна, собираясь с мыслями, проверяя чувства и прошлое. Мне надо было узнать о ней все, чтобы понять, с чего следует начать. Я должен был переговорить со всеми, кто тем или иным способом соприкасался с ней в минувшие дни, месяцы и годы. И кто бы что ни говорил, она принадлежала мне.

Открыл старый, давно не бывший в обороте ежедневник и принялся записывать все, что следовало сделать завтра. Больше всего я хотел найти ее для себя. Опять.

9.

Весь вечер я слонялся по дому, входил в кладовую, в спальню, и, наконец, немного успокоился, взяв в руки альбом с гимназическими фотокарточками. Неспешно листая его, увидел то, что никогда ранее не замечал – на каждом фото она оказывалась рядом со мной. В тот вечер она не солгала мне.

Все фонари горели по дороге от моего дома до квартиры Клевера. Жизнь показалась мне простой.

На заре та самая толстуха, злющая, на этот раз в ночной рубашке, открыла мне дверь.

– Мне надо немедленно переговорить с другом.

– Так поздно, в такую рань?

– Да, немедленно, – я не сдавался.

Я ждал, когда проснется ее муж, или парень, что ли. В ежедневник я занес: «Начало следствия. 5.35. На квартире у Клевера».

– Нет его. Исчез, – сообщила толстуха приятным голосом, вернувшись из спальни ничуть не удивленная.

Она смотрела мне прямо в глаза, словно читая мои мысли. Меня это смутило, и некоторое время не знал, что ответить.

– Как это – нет его? – наконец собрался я.

– Вот так, нет, и все, – улыбалась она.

– И куда он мог уйти?

– А кто ты такой, чтобы задавать вопросы?

– Кто я такой? Хм-м, – я оскорбился. – Ты лучше спроси, почему ты не знаешь, куда из твоей постели исчез любовник. Причем понятия не имеешь, куда он подевался.

– Ну-ка, приятель, пошел вон!

– Не понял?

– Пошел вон! – прикрикнула толстуха.

– Хорошо. Но я вернусь!

Я вышел неспешно, стараясь не замечать очевидное – она меня выставила, но успел пнуть вешалку у самой входной двери. Та треснула, оставив на себе след моего визита.

10.

Тоска поселилась у меня в груди. Выпил третью чашку кофе без сахара в каком-то буфете, и тут мое внимание привлек разговор за соседним столиком. Я навострил уши. Дворники после окончания рабочего дня вспоминали Софию. Уже весь город судачил о ее исчезновении.

– Да, этот шум не предвещал ничего хорошего.

– И ты именно в тот вечер оказался около ее дома?

– Честное слово. София верещала как зарезанная.

– Так что же ты не заявил в полицию?

– Я не дурак, они же потом меня бы и обвинили. Я как освободился, так в чужие дела и не вмешиваюсь.