Тостуемый пьет до дна

Когда он впервые приехал в Голливуд, приятель привел его на фильм, где была маленькая роль индейца. Приятель сказал режиссеру, что Квин настоящий, чистокровный индеец, и Квина взяли. По роли индеец едет на лошади, видит догорающий костер, спешивается, встает на колени и молится.

Квина обрядили в перья, посадили на лошадь. Он поскакал, увидел костер, спешился и… спрятался за дерево.

— Стоп! — кричат, — вы не поняли! Вам нужно слезть с лошади, упасть вот тут на колени и молиться.

Дубль второй. Он опять прячется за дерево. Дубль третий — то же самое. И Квин ничего не может с собой поделать. С картины его прогнали. Квин сам не мог понять, почему он вместо молитвы за дерево прятался. А потом проанализировал ситуацию и понял: индеец видит догорающий костер — значит, рядом бледнолицые, значит, надо прятаться, иначе убьют. Так что он вел себя абсолютно правильно.

Рассказ Энтони Квина был напечатан в «Литературной газете», я его вырезал, а на полях написал: «Дорогая Зейнаб, этот рассказ и про тебя. Спасибо»; положил в конверт и отправил.

ЗЕЙНАБ

В роли сестры Мимино снялась актриса Зейнаб Ботсвадзе. (Она потом сыграла главную роль в фильме Абуладзе «Покаяние».)

В Омало на плато мы снимали сцену, как Валико прощается с родными и улетает на своем вертолете в Телави, а потом в Москву. А его племянник, который не хочет, чтобы он улетал, пока тот разогревал мотор, привязал вертолет цепью, а цепь сковал замком. Вертолет полетел, цепь порвалась, и Валико улетел. Фильм снимается по кадрам. Сняли сначала в одну сторону: стоят сестра, дед мальчика. Мальчишка выбегает из кадра (прикрепить замок). Мальчишка возвращается и становится рядом с матерью. Отсняли все кадры в эту сторону, поменяли точку, поставили свет и стали снимать в сторону вертолета. Когда стали снимать кадр, как мальчик запирает цепь на замок, Зейнаб заволновалась и спросила меня:

— Когда меня снимали, я же должна была видеть, что мой сын прикрепил цепь к вертолету?

— Да.

— Что же я наделала?! Я же должна была закричать, предупредить брата!

— Ничего страшного, Зейнаб. Цепь же тоненькая, порвется.

— Откуда я знала, что она порвется? Я же деревенская женщина! Я же думаю, что раз он запирает на эту цепь вертолет, значит, она крепкая. Я же сценарий читала, я же должна была знать, что он замок пошел прицеплять! Какая я дура. Я вам все испортила, Гия. Извините!

— Это я дурак! — понял я.

И мы пересняли сцену. Сняли так: когда сестра и дед отходят от вертолета, мальчишка незаметно для них запирает цепь на замок.

ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ

По горам разнесся слух, что в Омало приехал Кикабидзе, и пастухи стали приезжать, чтобы оказать уважение любимому певцу.

Пастух на лошади по горам, издалека, иногда сутки, добирается до Омало. И после съемок начинает угощать Бубу чачой. Сказать: «не буду» — нельзя. Человек столько сил и времени потратил. Начал Буба искать предлоги:

— Извини, не могу, сердце.

— Чача самое лучшее лекарство для сердца, дорогой.

Когда Буба говорил, что у него печень болит, ему говорили, что чача лучшее лекарство для печени. Когда он говорил, что ему рано вставать и надо выспаться, пастухи говорили, что чача — это самый лучший источник энергии.

Но как-то вижу: сидят у костра два пастуха и Буба, пастухи пьют чачу, а Буба пьет лимонад. Я присел к ним, взял бутылку, плеснул себе в стакан, чтобы чокнуться. Хотел плеснуть и Бубе, но пастухи закричали:

— Бубе не наливай! Ему нельзя!

На другой вечер такая же картина — сидят пастухи (уже другие) и Буба. Пастухи пьют чачу, а Буба — лимонад. А когда подошел Карло и хотел налить Бубе, пастухи гневно закричали:

— Что ты?! Что ты?! Ему нельзя!

Утром я спросил у Бубы, как он этого добился.

— Тебе я скажу. Но этот патент мой, и без моего разрешения его использовать нельзя. Они думают, что у меня триппер.

— Почему они так решили?

— Я сказал одному по секрету.

Устное радио сработало. Молва о настоящей мужской болезни Бубы быстро распространилась по горам, и больше пастухи его пить не заставляли и следили, чтобы и другие не поили.

А я слово держу. И ни разу этим безотказным аргументом не воспользовался. Пока.

СОСИСКИ ДЛЯ ЗВЕЗДЫ

Буба популярен с тех пор, как он мальчишкой стал петь в ансамбле. И чтобы не узнавали, он ходил в черных очках и надвинутой на глаза кепке.

— Ты себе не представляешь, как это начинает раздражать, когда все на тебя глаза таращат, — говорил он.

Но помню случая, когда на него не таращили глаза.

Снимали мы на летном поле в аэропорту Тбилиси сцену «Голландские куры». Когда объявили перерыв, Буба позвал меня:

— Пошли в «Интурист» сосиски покушаем.

— А пустят?

— Пустят.

Большой зал с буфетом, столики. Пусто. Только за одним два грузина пьют шампанское, а в углу женщина в форме гражданской авиации листает журнал.

— Ты сиди, я принесу, — Буба пошел к стойке буфета.

Я сел. Буба подошел к стойке и сказал:

— Шесть сосисок и два салата.

— Гражданин, здесь обслуживают только интуристов, — холодно сказала буфетчица.

— Ну а если мы очень попросим? — Буба снял черные очки и улыбнулся своей фирменной улыбкой.

— Гражданин, вы что, не слышите, это зал, где обслуживают только иностранных туристов? — сказала буфетчица. — Уходите отсюда!

Буба был в летной фуражке, с наклеенными усами и буфетчица его не узнала.

— Покажите нам хотя бы одного иностранного туриста в этом зале, и мы уйдем! — сказал я с места.

— А ну прекратите дискуссию! — начальственным тоном сказал человек за столиком. — Хотите, чтобы я милицию вызвал?!

— Вызывай, — сказал Буба, — только быстрее, пока у нас перерыв не закончился.

— Что?! — взревел человек. — Нелли, вызови Мераба, пусть он вышвырнет отсюда этих!

— Гурам Иванович, одну секундочку, — вмешалась женщина в форме. — Это же кинорежиссер Георгий Данелия! Георгий, не обижайтесь, Гурам Иванович вас не узнал. Нелли, отпусти тому в кожанке сосиски и все, что он скажет! — крикнула она буфетчице.