Тот, кто хотел увидеть море

На этот раз она прождала всего несколько минут. За калиткой показался Жюльен с чемоданом в руке. Мать сейчас же бросилась к нему. Он как будто не решался войти. Все же он осторожно открыл калитку и тихонько затворил ее за собой. Мать и сын встретились под большой грушей, ветви которой нависли над дорожкой. Мать долго не выпускала сына из объятий, потом чуть отодвинулась, чтобы лучше его рассмотреть.

— Ты похудел. И выглядишь утомленным.

Жюльен покосился в сторону дома.

— Папа лег? — спросил он.

— Да.

Казалось, у него на душе стало легче; он постарался улыбнуться.

— Что это ты приехал в такое неурочное время?

Жюльен криво усмехнулся.

— Я еще с ума не сошел, — сказал он. — Я предпочитаю поговорить сперва с тобой с глазу на глаз, и потому подождал, пока он пойдет отдыхать.

Мать покачала головой, как бы говоря «бедный мой сынок, как это тебе в голову пришло».

— Понимаешь, — продолжал Жюльен, — если ты думаешь, что отец сделает из этого трагедию, я лучше сразу смоюсь.

Мать подбоченилась и посмотрела на него, нахмурив брови.

— Ты уйдешь? Но, боже мой, куда?

Он пожал плечами.

— Не беспокойся, не пропаду.

Мать ничего не понимала. Она глубоко вздохнула.

— Скажи, пожалуйста, когда в последний раз отец тебя наказал или хотя бы отчитал как следует? — спросила она.

Жюльен как будто задумался.

— Он, конечно, не кричит. Но я предпочел бы, чтобы он изругал меня последними словами и больше об этом не поминал.

— Легко сказать, не поминал. А вот мне, наоборот, очень бы хотелось как следует об этом поговорить. То, что нам рассказал господин Мартен, не очень-то для тебя лестно.

Жюльен засмеялся. Но смех его звучал как-то фальшиво.

— Тебе смешно, а мне, знаешь, не до смеха, — сказала мать. — Наоборот. Уверяю тебя, меня это ужасно огорчает. А ты готов уже опять сбежать из дому. Вот тогда будет трагедия, но только для меня одной. А потом ты забываешь, что ты еще не взрослый.

Жюльен опустил голову. Голос матери звучал строго, хоть в нем и чувствовалась какая-то легкая дрожь.

— Я засмеялся потому, что другие смеялись. Говорят, там все обхохотались, когда господин Мартен, как медведь по клетке, метался из угла в угол по своей лавочке.

— Но ты все-таки отдаешь себе отчет, что ты натворил? Ведь он тебе доверял. Ты был доверенным лицом главы фирмы во время его отсутствия.

Жюльен пожал плечами.

— Это тоже смешно, — сказал он. — Ты представляешь, всем, кто там работает, за пятьдесят. Почти пятьдесят лет смотреть, как вертится чан с конфетами; не беспокойся, они свое дело знают. А я в первый раз это видел. Неделю я там торчал. Потом понял, мне тут делать нечего, и предложил им сделку: пусть работа идет без сучка, без задоринки, а я им глаза мозолить не буду. Уговаривать их не пришлось.

У матери перехватило дыхание.

— Значит, с первых же дней ты… ты лодырничал?

— Нет, я познакомился с одним парнем, он учится в художественной школе, и он выхлопотал мне разрешение посещать занятия, а в лавочке господина Мартена все шло как по маслу.

— Господи боже мой, господи боже мой!

Она не знала, что ей делать. И вдруг ей вспомнились слова господина Мартена.

— А ночью ты тоже посещал занятия? — спросила она.

Жюльен как будто смутился. Он улыбнулся, немного помялся, затем полушутя полусерьезно сказал:

— Ну, если тебе нравится называть это так, я, знаешь, не возражаю.

На этот раз мать рассердилась.

— Жюльен! Ты кажется забыл, что я твоя мать. Мне не нравится, как ты воспринимаешь мои слова. Ты сейчас без работы. Наши дела, сам знаешь, не очень-то блестящие, а ты обращаешь в шутку такие… такие вещи…

Она не находила нужных слов.

— Но, мама, ведь не думала же ты… ты же понимаешь…

Он тоже замолчал. Она подождала минутку и, покачав головой, сказала:

— Да, понимаю… Да-да, я много чего понимаю. И отлично понимаю, что, как только ты вышел из-под моего крылышка, ты стал позволять себе всякие вольности. Только я также замечаю, что ты не очень-то дальновиден, мог бы сообразить, что в один прекрасный день господин Мартен нагрянет в твое отсутствие…

Жюльен перебил ее.

— Он приезжал несколько раз. Но обычно всегда предупреждал о своем приезде. Телефонировал накануне, чтобы, если он приедет поездом, его встретил на вокзале мальчик-рассыльный или чтобы ему приготовили завтрак, если он приедет машиной. А со служанкой мы договорились. Она меня каждый раз предупреждала. Только…

Он скорчил гримасу и сделал неопределенный жест, смысл которого мать себе не уяснила.

— Видишь, в конце концов допрыгался, — сказала она. — Повадился кувшин по воду ходить…

— Ничего бы не случилось. Только служанка-то оказалась дрянью. Должно быть, приревновала меня, вот и не предупредила.

Мать только руками всплеснула.

— Ах, сынок, сынок…

Она пошла к дому. Жюльен шел за ней следом. Сделав несколько шагов, она услышала, что он бормочет:

— Такая гадина, и как это я ей пощечину не залепил! На что она рассчитывала, с ее-то рожей!

Мать запнулась, словно оступившись, но потом решила не оборачиваться. Она пожала плечами и, дойдя до крыльца, спросила:

— Ты поел перед дорогой?

— Да, перекусил немного… Но это уже давно.

— Не шуми. Ступай наверх, я приготовлю тебе яичницу.

20

Как только Жюльен поел, мать увела его в сад. Отец оставил лопату в парничке, из которого не выбрал и четверти земли.

— Раньше четырех он не встанет, — сказала мать, — никак еще не оправится после болезни. Стар становится, понимаешь, силы уже не те. Ты можешь много наработать, если возьмешься как следует. Вот он выйдет в сад, увидит и будет доволен.

Жюльен снял рубаху и сетку и бросил их на натянутую для сушки белья веревку. При взгляде на него мать вспомнила отца, его худой старческий торс. Жюльен был широк в плечах и плотен. У него был мускулистый мужской торс с легким пушком на груди.

— Ишь какая спина коричневая, — сказала мать. — Ты загорал?

— Раз или два, не больше, мы ходили купаться на Сону.

Она отошла на несколько шагов.

— Мы? Кто это «мы»? — пробормотала она сквозь зубы. — А потом купаться в эту пору года, боже мой, боже мой!