Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы
Шрифт:
…Кстати, который час?
Он посмотрел на часы:
— Двенадцать, полночь. Время, когда тыква превращается в карету, а Золушка становится принцессой.
— Может быть, мне стоит превратиться в Золушку? — она засмеялась.
— Ты — не Золушка, ты — Ларчик… — он обнял ее, и она прижалась к нему, словно хотела спрятаться от каких-то невеселых воспоминаний.
В комнате, обставленной весьма скромно, но уютно, горело фигурное бра, бравирующее своим итальянским происхождением, на столике, рядом с тахтой, стояли два пустых бокала и небольшая ваза с фруктами. Одежда — мужская и женская —
Лара внезапно отстранилась и чуть привстала, обернувшись в простыню.
— Что такое? — спросил он.
— У тебя на полке дама с собачкой… — ответила она.
— Да… — согласился он. — И что?
— А я не знаю, — призналась она, — с кем себя соотнести — с дамой или с собачкой?
— Лара… — помедлил он. — Я…
Она его перебила:
— Подожди, подожди, давай лучше поговорим о нашем с тобой проекте.
— Ты хочешь об этом поговорить?
— Не ерничай, для меня это очень серьезно. Я практически написала сценарий по твоей новелле.
— Я ценю твою прыть…
— Для меня, если хочешь, это прорыв и прогресс.
Он вздохнул:
— Как часто прорыв означает всего лишь нарыв…
— Отличная рифма. Говорят, масло чайного дерева в таких случаях помогает.
— Ну, да. Если натереть маслом веревку, то голова легче проходит. Но сценарий-это еще полработы.
— Я работаю…
— Я знаю…
— Слушай, я могу писать ежедневные отчеты о проделанной работе, если в этом есть смысл.
— Да, с умным человеком всегда приятно поговорить.
— Говорить можно тогда, когда что-то собранное внутри находит выход.
— А сейчас?
— А я сейчас разобранная вся.
— А чего ты такая разобранная?
— Не знаю, — она нервно дернула плечом. — Но при этом при всем я еще пытаюсь что-то аккумулировать, чтобы работать.
— Если бы ты была мужчина, я решил бы, что у тебя обычный запой.
— Нет, у меня просто жажда тишины. И время собирать камни.
Он погладил Лару по волосам и процитировал:
— «Тишины хочу, тишины.
Нервы, что ли, обожжены..?»
— Мне нужно ответить?
— Можно завтра утром…
— Очень мило.
И тут ее прорвало:
— Слушай, у меня сейчас такое чудесное настроение, когда я готова говорить прямо, конкретно — и могу показаться достаточно жесткой.
— Ну и говори, солнышко, — ласково попросил он. — И что же ты мне скажешь прямо, конкретно и жестко?
— Мы либо работаем, либо кокетничаем.
— А совместить нельзя, я извиняюсь?
— Если мы работаем над фильмом и сценарием, то обсуждаем конкретные сроки, дела и этапы работы. И не обижаемся. Обидки мешают работе и убивают рабочее настроение.
— Ларчик, да никто и не думал обижаться.
Но она будто не слышала, ее по-прежнему несло:
— Либо мы кокетничаем — и проект проходит фоном и предлогом для некоторых аспектов беседы. Работа в таких условиях идет
отвратительно, как показывает практика, но тут уже вопрос приоритетов. Вопрос, что было ранее — кокетство или проект. И что явилось предпосылкой к чему.Он посмотрел на Лару удивленно:
— Если бы я не знал, что это — ты, я бы решил, что разговариваю сейчас с пишущей машинкой. Ну-ну…
— Мы сейчас не любовники, — жестко сказала она, — мы говорим о деле. Я отнеслась к идее фильма серьезно и с запалом. Если это просто изощренный формат ухаживаний, то вынуждена буду отказаться. Ибо я сейчас не готова мешать одно с другим, так как одно другому мешает… и… надеюсь, тебе не часто приходится разговаривать с пишущими машинками.
— Крайне редко… Хотя бывает, что приходится и с роботами разговаривать. Но если серьезно, то для меня идея фильма-на всякий случай — это практически — идея всей моей жизни, и уж кому-кому, извини, но только не тебе говорить о серьезности этой задумки.
— Ага, — она захлопала в ладоши, — слышу, злишься. Это хорошо. Значит, не я одна искренне верю в эту идею.
— Нас с тобой двое, — раздраженно парировал он. — Но не надо меня попрекать кокетством — терпеть не могу этого слова.
— Просто тональность крайних бесед заставила меня усомниться в честности твоих кинематографических намерений. Я не только слова не люблю, но и действия этого. Чтобы все получилось, атмосфера вокруг меня должна быть рабочей. Я иначе не могу.
Он всплеснул руками:
— Лара, какая тональность, каких крайних бесед? Можно проще выразиться?
— Уже не один достойный проект был запорот из-за личного отношения, отнюдь не негативного. Слишком пристальное внимание ко мне, больше, чем к проекту. А должно быть наоборот. Как мне субъективно кажется.
— К тебе пристальное внимание? Согласен. Но проекта пока нет. Да и какое пристальное внимание, когда нас разделяет туева хуча проблем?
— Мое состояние не улучшается от твоих претензий. Проекта нет?
— То есть, он в зародыше — вот что я хотел сказать.
— А вот зародыш этот, маленький и хрупкий, надо беречь.
— Претензии — большей частью шутливые и вовсе не обременительные. От того, что у тебя чудесное настроение, тебе это кажется обременительным.
— Послушай, я очень хочу сделать кино. Но я не знаю, что у тебя в голове. По той простой причине, что когда замешаны личные отношения, работа идет наперекосяк. Потому что люди слабы, не обладают выдержкой и силой воли. Понятно хоть, что я хочу сказать? Или снова звучит обидно? Вот не хочу я обидно звучать. Хочу просто, чтобы было честно-и понятно. И чтобы все находились в понимании и приятии. Все участники процесса, все мы оба два.
— Ладно, потерплю до окончания процесса, — махнул он рукой, — я все могу… Я легкий и вольный… Я игривый, как зайка, и нежный, как киска.
— Какая зайка, какая киска…
— Да это я так, себя охлаждаю, настраиваю себя на работу в коллективе, — съязвил он.
— Как можно одновременно делать из человека и объект цикла, и полную дуру?
— Кто сказал «полную»? Ты очень стройная…
— Ну вот, что и требовалось доказать. Еще ни коня, ни воза, а все уже переругались. Очаровательно.