Тот, кто шепчет

Он стоял, пристально глядя на Майлса — в тусклом свете лампы нельзя было различить выражение его лица, — а за ним высилась громада доктора Фелла. Он прислонил желтую трость-шпагу к подлокотнику кресла, обтянутого гобеленом, и снял шляпу. Что-то в его голосе, хотя француз и говорил негромко, ударило Майлса по нервам.

— Вы похожи на Говарда Брука, — тихо сказал профессор Риго. — Я произнес всего одну фразу, и вы тотчас же решили, что я могу иметь в виду только… — Он снова помолчал. — Неужели вы думаете, молодой человек, — продолжал он несколько ворчливо, — что крестьянина в междуречье Юра и Луары может хотя бы в малейшей степени, хотя бы в такой вот степени, — он щелкнул пальцами, — взволновать небольшая интрижка его сына с живущей неподалеку леди? Его это только позабавило бы, если бы он вообще что-либо заметил. Уверяю вас, не это вызвало бурю и повергло местных крестьян в ужас. Не это заставило Жюля Фреснака швырнуть в женщину камень на проезжей дороге.

— Тогда что же?

— Вы можете мысленно вернуться в прошлое, к тем дням, которые предшествовали смерти Говарда Брука?

— Могу.

— Этот юноша, Пьер Фреснак, жил с родителями в каменном доме на ферме, расположенной неподалеку от дороги, соединяющей Шартр и Ле-Ман. Его спальня находилась на верхнем этаже — необходимо обратить на это особое внимание, — и, для того чтобы попасть в нее, надо было одолеть три лестничных марша.

— И что же?

— В течение нескольких дней Пьер Фреснак был болен, слаб и находился в каком-то оцепенении. Он ничего никому не говорил — отчасти из-за того, что не отваживался на признание, отчасти же потому, что счел происходившее с ним ночным кошмаром. Подобно всем очень молодым людям, он боялся получить трепку просто так, за здорово живешь. И он повязал вокруг горла шарф и не сказал никому ни слова.

Он считал, что видит сон, когда каждую ночь за окном верхнего этажа появлялось белое лицо. Он считал, что видит сон, когда в нескольких метрах над землей в воздухе парила человеческая фигура, и его мозг и мускулы начинали отключаться — так слабеет свет лампы, если прикручивают фитиль. Но вскоре отец сорвал с его шеи повязку. И на шее открылись следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь.

Последовала пауза, Майлс не нарушал ее, от всей души надеясь, что кто-нибудь вот-вот рассмеется.

Он надеялся, что это повисшее в воздухе молчание будет вот-вот нарушено. Он надеялся, что Риго откинет голову и зальется кудахтающим смехом, выставляя напоказ золотую коронку. Он ожидал раскатистого хохота доктора Фелла, заставлявшего вспомнить о Гаргантюа. Однако ничего подобного не случилось. Никто даже не улыбнулся, никто не спросил, понравилась ли ему эта шутка. Но больше всего его ошеломила и повергла в какой-то столбняк невыразительная, словно взятая из полицейского протокола фраза «следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь».

Майлс услышал собственный голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:

— Вы сошли с ума?

— Нет.

— Вы имеете в виду?…

— Да, — подтвердил профессор Риго. — Я имею в виду вампира. Я имею в виду существо, которое нельзя причислить ни к живым, ни к мертвым. Я имею в виду того, кто сосет кровь и губит души.

Белое лицо за окном верхнего этажа.

Белое лицо за окном верхнего этажа…

При всем желании Майлс никак не, мог засмеяться. Он попытался сделать это, но смех застрял у него в горле.

— Этот славный, лишенный воображения мистер Говард Брук, — сказал профессор Риго, — ничего не понял. Он увидел во всем этом лишь заурядную интрижку деревенского паренька с женщиной, которая была значительно старше мальчика. Он был возмущен до глубины своей честной английской души. Он простодушно полагал, что от любой безнравственной женщины можно откупиться. А потом…

— Что потом?

— Он умер. Вот и все.

Профессор Риго неистово тряхнул лысой головой, сохраняя на лице чрезвычайно серьезное выражение. Он взял шпагу-трость и зажал ее под мышкой.

— Прошлым вечером я старался… увы, идя на поводу у своего дурацкого чувства юмора… заставить вас поломать голову над этой загадкой. Я честно изложил вам все факты, но подал их несколько двусмысленно. Я сказал вам, что в общепринятом смысле этого слова Фей Ситон не является преступницей. Я сказал вам — и это правда, — что в повседневной жизни она добрая и даже излишне скромная женщина.

Но это не имеет никакого отношения к ее внутренней сущности, с которой она не может бороться, как человек не в силах совладать с алчностью или любопытством. Это имеет отношение к душе, которая способна покинуть тело человека, находящегося в состоянии транса или погруженного в сон, и принять видимую глазу форму. Эта душа питается человеческой кровью.

Расскажи мне Говард Брук хоть что-нибудь, я мог бы ему помочь. Но нет, нет и нет! Эта женщина безнравственна — а значит, следует все сохранить в тайне. Возможно, я должен был обо всем догадаться сам по некоторым внешним признакам, по той истории, которую я вам рассказал. В фольклоре рыжие волосы, стройная фигура, голубые глаза считаются эротическими признаками и всегда ассоциируются с вампирами. Но я, по своему обыкновению, не заметил того, что происходило у меня под носом. Мне предстояло узнать это после смерти Говарда Брука, когда толпа крестьян хотела совершить над ней самосуд.

Майлс поднял руку и крепко прижал ко лбу:

— Но вы не можете думать так на самом деле! Вы не можете считать, что эта… это…

— Это существо, — подсказал ему профессор Риго.

— Лучше скажем: «Эта особа». Вы утверждаете, что Говарда Брука убила Фей Ситон?

— Его убил вампир. Потому что вампир ненавидел его!

— Было совершено заурядное убийство при помощи острой шпаги-трости. Для него не требовалось участие сверхъестественных сил!

— В таком случае каким образом, — с невозмутимым видом спросил профессор Риго, — убийце удалось добраться до своей жертвы, а потом скрыться?

И снова воцарилось долгое молчание.

— Послушайте, мой добрый друг! — закричал Майлс. — Повторяю: вы не можете думать так на самом деле! Вы, разумный человек, не можете предложить такое фантастическое объяснение…

— Нет, нет и нет! — сказал профессор Риго, эти три слова прозвучали как удары молота, и внезапно щелкнул пальцами.

— Что вы хотите сказать своим «нет»?

— Я хочу сказать, — ответил профессор Риго, — что мне часто приходилось спорить с моими учеными-коллегами о значении слова «сверхъестественное». Вы можете оспаривать представленные мною факты?

— По всей видимости, нет.

— Минуточку! Давайте предположим — я говорю: предположим! — что вампиры действительно существуют. Согласны ли вы, что это объясняет поведение Фей Ситон во время всего ее пребывания в доме Бруков?

— Но послушайте!…

— Я говорю вам! — В маленьких глазках профессора Риго горел огонь безумия, но безумия, не лишенного определенной логики. — Я говорю вам: «Вот факты, будьте добры объяснить их». Факты, факты, факты! Вы отвечаете, что не способны объяснить их, но что я не должен — не должен, не должен! — говорить подобные фантастические глупости, поскольку мое предположение угрожает вашему привычному миропорядку и пугает вас. Возможно, вы правы, говоря это. Возможно, нет. Но в данном случае я веду себя как разумный человек, а вы — как человек, подверженный суевериям.