Тот, кто скрывается во мне

Наконец Лавров поставил передо мной чашку, налил в нее чая, сел напротив и стал курить. Он курил и смотрел на меня, а я, обжигаясь, пил крепкий, как чифирь, чай и думал о том, что, если попаду на нары, Настя не станет меня ждать и вернется к Чемоданову.

— Ну что с тобой делать, Савельев? — спросил Лавров.

— Я могу заплатить, — с трудом произнес я, исподлобья глядя на Лаврова.

Он вдруг рассмеялся, затушил сигарету и отставил пепельницу в сторону.

— Ты по-прежнему думаешь, что все можно купить?

Меня поразил его вопрос, в котором таилась скрытая осведомленность.

— Не все, но… — пробормотал я, пытаясь смягчить прямолинейность своего предложения.

— Далеко не все, — перебил Лавров, и лицо его стало жестоким. — Меня, например, невозможно.

У меня все оборвалось внутри. «Вот это вляпался!» — подумал я.

Лавров достал из ящика стола лист бумаги с отпечатанным на нем мелким текстом и протянул мне.

— Это подписка о невыезде, — сказал он. — Иди домой, закройся и сиди тихо, как мышь. Когда будет надо, я тебя вызову.

Я готовился к следственному изолятору, обыску, допросу, протоколам, а тут вдруг — иди домой! Боясь, что Лавров вдруг передумает, я торопливо подписал бумагу и встал из-за стола.

— Иди, иди! — махнул он на меня рукой.

Глава 24 Всюду жизнь

Я вернулся в свою вонючую хрущевку как во сне. Скинул с себя куртку, ботинки и забрался на тахту под одеяло. Буду спать до тех пор, пока не вызовут на допрос. Закрою глаза, и весь этот продажный мир исчезнет. И останутся только яркие и счастливые сны. И не нужны мне ни Настя, ни доллары, ни особняк. Счастье в том, чтобы ни от кого не зависеть и ничего не хотеть.

Не знаю, сколько я проспал. Но когда открыл глаза, за окнами по-прежнему было темно. Наверное, такое свойство у этой квартиры: сюда никогда не проникает солнце. Я лежал, глядя на потолок, и прислушивался к шороху в прихожей. Кто-то ковырялся в замке. «Опять милиция? — почти равнодушно подумал я. — А почему не звонят?»

Дверь тихо скрипнула. Щелкнул включатель. По полу загромыхали тяжелые ботинки. «Да тут, наверное, целое отделение!»

— Я не понял, Сашок, а что это за коробки? — раздался чей-то голос.

— А хрен ее знает, — отозвался второй. — Может, моя стерва уже вещи упаковала?

Я резко вскочил с тахты и, щурясь, посмотрел на освещенный лампочкой дверной проем. В прихожей стояли трое небритых мужчин в спортивных шапках, надвинутых на глаза. Они тоже с удивлением уставились на меня.

— Оба-на! — сказал один из них — коренастый, с массивным сизым носом и серым от щетины лицом. — А это еще что за дятел?.. Эй, мужик! Ты что тут делаешь?

— Живу, — ответил я.

Небритые физиономии вытянулись от удивления.

— Я не понял, Сашок, — сказал худой, как подросток, мужчина. — Это что? Хахаль твоей бабы, что ли?

— Сейчас разберемся, — ответил Сашок и зашел в комнату.

Трое незнакомцев, пахнущие водкой и табаком, обступили меня.

— Ребята, — сказал я. — Если вы пришли грабить, то я могу предложить вам только компьютер.

— Наглеет, — сказал самый рослый с тугим пакетом в руке. — Отмочалим его и в окно выкинем?

— Погодь, — ответил Сашок. — Разобраться надо, как он сюда попал.

— Ты, падла! — вдруг громко и истерично выкрикнул худой. — Ты как сюда попал?

«Лучше бы Лавров оставил меня в изоляторе», — подумал я.

— Я купил эту квартиру, — тихо сказал я и попытался улыбнуться. — Сейчас покажу документы…

— Купил? — переспросил Сашок и скривил лицо. — Как ты мог ее купить, жопа, если это квартира моя? Я здесь прописан, понял! Я только вчера из зоны вернулся. Хватай манатки и вали отсюда, пока мы тебе кишки не выпустили.

— Это какое-то недоразумение, — пробормотал я, надевая ботинки.

— Я тебе щас устрою недоразумение! — завопил худой.

— Это моя стерва хату продала, — прошептал Сашок. — Замочу суку…

Я не знал, что мне теперь делать, как выгнать этих уголовников из своей квартиры. Спорить с ними не имело никакого смысла. Я накинул на плечи куртку и покорно вышел из квартиры.

— Еще раз тут появишься — тебе кранты, — предупредил Сашок. — Эта хата была моей, моей и останется. Понял?

На улице было ветрено. Шел мокрый снег с дождем. Я забыл дома часы и потерял ориентировку во времени и пространстве. Где я? Сейчас утро или вечер? Какое число? Подняв воротник, я брел по незнакомым темным дворам, покрытым грязными сугробами, проваливаясь по щиколотку в жидкую грязь. Я не выбирал дороги, шел прямо, в надежде, что рано или поздно выйду к какой-нибудь станции метро.

Когда я наконец вышел на широкую улицу, ярко освещенную фонарями, у меня зуб на зуб не попадал от холода. Мокрый, в грязных ботинках, я спустился в подземный переход и только там обнаружил, что оставил дома не только часы, но и бумажник с деньгами. Я обыскал все карманы, но не нашел даже нескольких рублей на метро, чтобы доехать до дома Насти.

— Скажите, который час? — обратился я к проходящему мимо мужчине.

— Без четверти восемь, — ответил он.

— Это утро или вечер? — уточнил я.

Мужчина как-то странно взглянул на меня и, не ответив, ушел.

Чтобы согреться, я встал у вентиляционного люка, из которого шел теплый воздух. Рядом, на полу, спали волосато-бородатый бомж и несколько рыжих разнокалиберных собак, но это меня ничуть не смущало. Живительное тепло обволакивало меня со всех сторон, и я испытывал чувство, близкое к счастью. Я вынул мобильный и проверил остаток денег на его счету. Осталось три доллара — на несколько минут разговора.

Я набрал номер Насти и долго слушал длинные гудки. «Или еще не пришла с занятий, — решил я, — или еще не проснулась».

В любом случае мне надо было ехать к ней. Я подошел к дежурной, стоящей на страже турникета, и, обаятельно улыбнувшись, сказал:

— Вы не могли бы пропустить меня бесплатно? У меня украли кошелек…

— Иди отсюда! — вдруг с необычайной ненавистью крикнула дежурная и сунула в рот свисток. — Сейчас милицию позову!

После подписки о невыезде мне еще только милиции не хватало! Я поднялся наверх, перешел через дорогу и попытался зайти в метро из другого вестибюля. Вторая дежурная оказалась еще более решительной, чем первая. Едва я заикнулся про бесплатный проезд, как она схватила меня за грудки и с силой тряхнула.