Тот, кто умрет последним

— После того, как я это увидела, я подвергаю сомнению все. А теперь у нас есть еще одна тайна. — Она посмотрела на доктора Оуэн. — Почему Анну Уэлливер пытали?

Тюремная камера принижает любого человека, так случилось и с Икаром.

Через решетку он казался меньше, несущественнее. Лишенный своего итальянского костюма и часов «Панерай» [109] , теперь он носил кричаще-оранжевый комбинезон и резиновые «вьетнамки». В его одиночной камере были только раковина, унитаз и бетонная полка-кровать с тонким матрасом, на которой он сейчас и сидел.

109

«Панерай» — швейцарские часы, выпускаются с 1860 года, средняя цена — 10 000 долларов. (прим. Rovus)

— Ты знаешь, — сказал он, — каждый человек имеет свою цену.

— И какой была бы твоя? — поинтересовался я.

— Я уже ее заплатил. Все, что я когда-то ценил, было потеряно, — он посмотрел на меня ярко-голубыми глазами, так отличающимися от светло-карих глаз его мертвого сына Карло. — Я говорил о твоей цене.

— Моей? Меня нельзя купить.

— Тогда ты просто простодушный патриот? Ты делаешь это из любви к стране?

— Да.

Он рассмеялся.

— Я слышал подобное прежде. Это лишь означает, что альтернативное предложение не было достаточно высоким.

— Не существует такого предложения, чтобы заставить меня продать свою страну.

Он с жалостью взглянул на меня, словно я был слабоумным.

— Тогда ладно. Возвращайся к своей стране. Но знай, что ты придешь домой беднее, чем мог бы.

— В отличие от некоторых, — усмехнулся я, — по крайней мере, я смогу поехать домой.

Он улыбнулся, и от этой улыбки мои руки внезапно похолодели. Словно я взглянул в лицо своему будущему.

— Сможешь ли?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Джейн признала, что на экране телевизора Даррен Кроу выглядел неплохо. Сидя за своим столом в отделе по расследованию убийств, она смотрела телеинтервью, подмечая его пижонский костюм, укладку и ослепительные зубы. Ей стало интересно, отбеливает ли он зубы сам при помощи набора для отбеливания из аптеки или заплатил профессионалу, чтобы отполировать их до жемчужного блеска.

— «Рубен» [110] с двойной квашеной капустой, — объявил Фрост, ставя пакет с сэндвичем на стол. Он упал на соседнее кресло и развернул свой обычный ланч — индейку на белом хлебе без листьев салата.

— Посмотри, как эта репортерша строит ему глазки, — сказала Джейн, показывая на блондинку, берущую интервью у Кроу. — Клянусь, она в любую секунду готова сорвать свой пиджак и закричать: «Возьмите меня, офицер!»

— Никто никогда мне такого не скажет, — вздохнул Фрост, смиренно откусывая свой сэндвич.

110

Сэндвич «Рубен» — популярный В США горячий сэндвич из ржаного хлеба с начинкой из солонины, швейцарского сыра, квашеной капусты и русского соуса, готовится на гриле. (прим. Rovus)

— Он завоевывает расположение аудитории, как профессионал. Вот, смотри, сейчас он изображает глубокомысленность.

— Я видел, как он тренировал этот взгляд в сортире.

— Глубокомысленность? — она фыркнула, разворачивая свой сэндвич «Рубен». — Как будто у него есть хоть одна глубокая мысль. То, как он таращится на эту цыпочку, да он больше думает, по ходу, о ее глубокой глотке.

Они сидели и ели свои сэндвичи, наблюдая, как Кроу по телевидению описывает поимку Сапаты. «Мог бы сдаться, но решил бежать… Мы все время проявляли сдержанность… очевидно, это действия виновного человека…»

Ее аппетит внезапно исчез, Джейн опустила свой «Рубен».

«Нелегалы вроде Сапаты, которые приносят насилие в эту страну, будут наказаны. Вот мое обещание добропорядочным гражданам Бостона».

— Что за хрень собачья, — возмутилась она. — Он просто так взял, осудил и вынес приговор Сапате.

Фрост не произнес ни слова, продолжая жевать свой сэндвич с индейкой, словно то, что ее взбесило, не имело никакого значения. Обычно Джейн ценила хладнокровие своего напарника. Ни переживаний, ни эмоций, просто раздражающе уравновешенный бойскаут, сейчас напомнивший ей корову, меланхолично жующую траву.

— Эй, — сказала она. — Разве тебя это не беспокоит?

Он повернулся к ней с полным ртом индейки.

— Я знаю, что это беспокоит тебя.

— А ты, значит, с этим согласен? Закроем дело, когда у нас нет орудия убийства и ничего, что связывало бы Сапату с Акерманами?

— Я не говорю, что согласен с этим.

— Только что Детектив Голливуд по телевизору обернул это все рождественским подарком. Подарком, который воняет. Тебе стоило бы разозлиться.

— Полагаю, да.

— Тебя вообще что-нибудь может разозлить?

Он откусил еще кусок индейки и пожевал, обдумывая вопрос.

— Да, — наконец ответил он. — Элис.

— Бывшим женам это положено.

— Ты сама спросила.

— Ну, это дело тоже должно бы тебя разозлить. Или, по крайней мере, то, что не дает покоя мне и Мауре.

При упоминании имени Мауры он, наконец, отложил свой сэндвич и посмотрел на Джейн.

— А что думает доктор Айлз?

— То же, что и я. Что эти трое детей как-то связаны. Их психолог просто спрыгнула с крыши, и Маура задумалась, а что если это из-за тех детей, у которых убивают всех близких? Словно они прокляты. Везде, где они появляются, кто-то умирает.

— А теперь все они в одном месте.

«Ивенсонг». Джейн подумала о мрачных лесах, где с ветвей ивы свисали забрызганные кровью игрушки. Подумала о замке, где привидениями были сами обитатели, живущие в тени насилия. Оба, Тедди и Маура, находились там за закрытыми воротами, с детьми, слишком хорошо знакомыми с кровопролитием.

— Риццоли.

Голос напугал ее, и Джейн резко повернулась в кресле, чтобы увидеть лейтенанта Маркетта, стоявшего позади нее. Она сразу схватила пульт и выключила телевизор.

— Вам нечем заняться? — спросил Маркетт. — Теперь вы на пару смотрите мыльные оперы?

— Величайшую мыльную оперу из всех существующих, — ответила она. — Детектив Кроу рассказывает добропорядочным людям Бостона о том, как он в одиночку поймал злого гения Сапату.

Маркетт наклонился к ней.

— Зайди ко мне в кабинет.

Джейн поймала взгляд Фроста, явно говоривший «о-о», когда поднялась и проследовала за Маркеттом в его кабинет. Он закрыл за собой дверь. Она подождала, пока тот устроится в своем кресле, прежде чем присела сама. Он пристально посмотрел на Джейн.