Тот кто знает (Книга 1, 2)

– То что было бы? Что изменилось бы? Ты бы не уехал? Или забрал бы дочь с собой? Перестань, Марк, я терпеть не могу этих сослагательных причитаний. Как случилось – так случилось, как сложилось – так сложилось.

Она осторожно высвободилась из его объятий и взяла Марика под руку. Вот так, именно так, как она мечтала когда-то. Воспоминания о том единственном случае, когда они вместе возвращались из магазина и он держал ее под руку, долго еще будоражили ее девичье воображение. Должна была миновать четверть века, чтобы все случилось так, как ей представлялось в мечтах. Странно… И… Ненужно.

– А вот здесь, в доме семнадцать, в двадцать втором году была мастерская по пошиву белья, она называлась «Трудшитье». Тут работала моя бабушка Рахиль, мамина мама. Баба Раша обожала ходить в соседний дом Перлова, в чайный магазин, она говорила, что без билета и визы попадает в другую страну. И маму мою туда водила регулярно, потом мама – меня. У нас семейная любовь к этому китайскому домику, – оживленно говорил Марик. – Я тоже до самого отъезда часто сюда прибегал, стоял подолгу и вдыхал аромат молотого кофе. А ты здесь бываешь?

– Редко. Только если оказываюсь неподалеку, а дома чай или кофе закончились. Специально не приезжаю.

– А я специально приходил. Знаешь, стоял и представлял себе бабу Рашу, я ведь ее совсем не помню, она умерла сразу после моего отца, мне и трех лет не было. Но у мамы сохранилось много бабушкиных фотографий, и вот стою я в магазине, разглядываю эту китайскую красоту и вижу бабу Рашу такой, как на фотографиях. Иногда мне даже казалось, что я слышу, как она меня зовет. Голос крови, что ли… И так мне хотелось в последние годы сюда прийти, встать вот здесь, закрыть глаза и увидеть бабушку. Тебе это знакомо?

– Нет, – сдержанно ответила Наташа, – я – поздний ребенок, когда я родилась, все мои бабушки и дедушки или умерли, или на войне погибли, я никого не застала. Мне не довелось побыть внучкой. Люсе повезло больше, она знала одну из наших с ней бабушек.

– Прости, – снова сказал Марик, – у меня такое чувство, что я все время говорю невпопад. Обижаю тебя или просто говорю что-то не то. И все время извиняюсь… Глупо как-то все получается. Я так стремился приехать, так рвался сюда, мне казалось, что это будет праздник, а получается так, словно я прилетел на другую планету, где все непонятное, чужое, и я никому здесь не нужен, и меня понять тоже никто не хочет.

Острая жалость сдавила ее сердце. Ну почему она так с ним разговаривает? Разве он, Марик, виноват в том, что ей в жизни не всегда было легко и весело? Нет, это ее жизнь, ее выбор. Да и кто сказал, что он сам порхает, как беззаботный мотылек? Конечно, сейчас он благополучный и состоятельный американец, живет в собственном доме и имеет собственный бизнес, но разве мало тягот и унижений пришлось на его долю? Он подробно описывал их в письмах к матери, и Наташа все эти письма читала и перечитывала по нескольку раз. Каждый из нас делает свой выбор и проживает свою жизнь. Просто надо уметь признавать свои ошибки, а не перекладывать ответственность на других.

– Давай зайдем, погреемся, – с улыбкой предложила она и взяла Марика за руку.

Он молча кивнул. Они вошли в чайный магазин и сразу окунулись в теплый пряный аромат свежемолотого кофе. Здесь обычно продавались неплохие конфеты, а цены были ниже, чем в коммерческих палатках, поэтому магазин не пустовал. Наташа и Марик встали у окна, по-прежнему держась за руки. Марик снял забрызганные дождевыми каплями очки и сунул в карман. Она смотрела в его глаза, такие же выпуклые и блестящие, как и двадцать лет назад, окаймленные длинными густыми ресницами, держала его руку в своей руке и вдруг ощутила, как время исчезло. Не было этих долгих лет разлуки, не было его женитьбы на Татьяне и его отъезда, ничего больше не было, а был тот Марик, которого она любила. И она уже была не той Натальей Вороновой, родившей троих детей, но растившей только двоих, измученной в борьбе за Иринку, истерзанной страхом разоблачения, а прежней юной и влюбленной Наташей Казанцевой.

– А как Люся? Ты ничего о ней не рассказываешь. Она счастлива?

Наваждение исчезло. Как жаль…

– Не думаю, что она счастлива, – сухо ответила Наташа. – Вышла замуж без любви, просто для того, чтобы считаться замужней дамой. Почти до сорока лет ждала прекрасного принца, а в результате оказалась в Набережных Челнах с мужем-инвалидом и маленьким ребенком. Девять лет назад она увезла с собой маму, чтобы та помогала ей по хозяйству. Но об этом ты, вероятно, знаешь из писем Бэллы Львовны. Если тебе интересны подробности, ты можешь ей позвонить, у них есть телефон.

* * *

– Где у вас принимают кредитные карты? У меня рублей нет, а я хотел бы, чтобы мы с тобой пообедали вместе.

Кредитные карты! Положительно, Марик решил, что едет в Западную Европу. Наташа с трудом сдержала язвительную усмешку.

– Самое приличное из того, что рядом, – «Пицца-Хат» на Тверской, недалеко от памятника Пушкину, – ответила она. – Все остальное – рестораны при гостиницах.

Ей отчаянно хотелось вернуться домой, она промокла и продрогла, и в то же время хотела продлить эту прогулку с Мариком, так похожую на настоящее свидание влюбленных. Она упорно цеплялась за свою юношескую мечту и надеялась, что настанет хотя бы один момент, похожий на ее сладкие и тревожные давние грезы. Пусть не тогда, пусть только сейчас, но она переживет эту волшебную минуту иллюзии взаимной любви.

На Тверскую тоже отправились пешком, Марик, казалось, не замечал непогоды и с упоением рассказывал Наташе обо всех встречавшихся на их пути зданиях и о том, как он приходил сюда в юности, о чем думал в эти минуты, о чем мечтал. Ей было не интересно, но она делала вид, что внимательно слушает, и даже вопросы какие-то задавала, и кивала, и улыбалась. Про себя Наташа решила больше не навязывать Марику тем для разговора, пусть сам задает вопросы и сам рассказывает. В конце концов, он приехал в Москву, имея собственные цели, у него были свои представления об этой поездке, свои желания, свои интересы, и какое право Наташа имеет в это вмешиваться? Он хотел пройтись по улицам, с которыми у него связаны счастливые и теплые воспоминания, – пусть ходит. Он не хочет говорить о неприятном – и не надо. Он хотел окунуться в свою юность, и Наташа не станет навязывать ему проблемы немолодого, обремененного ответственностью человека. Не за проблемами он сюда ехал, а за радостью.

В ресторане они заняли столик на двоих и заказали пиццу и красное вино. Наташа согрелась, и ситуация уже не казалась ей такой раздражающей.

– Сколько дней ты пробудешь в Москве? – спросила она, отпивая вино из бокала.

– До десятого декабря.

– Как жаль! – вырвалось у нее. – Одиннадцатого у Иринки свадьба. Порадовался бы за нее.

Марик равнодушно пожал плечами.

– Но я же все равно не смог бы там присутствовать, я ведь не родственник. Я имею в виду – официально.

– Ты не прав. Все знают, что девочка – сирота и у нее никого нет, кроме соседей по квартире, которые фактически заменили ей родственников. Твоя мама будет на торжестве, это уже решено. И ты мог бы пойти, это выглядело бы совершенно естественно.

Наташа ожидала шквал вопросов: кто жених, из какой семьи, где будет организовано свадебное торжество, какое платье будет на невесте, какие предполагаются подарки, что ему самому подарить дочери. Был и еще один вопрос, которого она боялась, но к которому была готова: а почему на этой свадьбе будет только Бэлла Львовна, но не будет Наташи с мужем? Сказать Марику правду о том, что она боится быть узнанной отцом жениха, невозможно, поэтому заранее была заготовлена версия о нежелании Иринки считаться протеже известного режиссера Вороновой. Версия была, конечно, правдоподобной, ведь в институте Ира твердо придерживалась именно этого. Но для отсутствия на свадьбе выглядела, конечно, слабовато, ведь на торжестве предполагалось присутствие только родственников, и никаких институтских друзей и подружек, для которых появление Вороновой могло бы иметь хоть какое-то значение. Однако никакого другого объяснения у Наташи не было, и она полагалась исключительно на уверенность в голосе и способность заразить собеседника своей правотой.