Тот самый перевал
Шрифт:
Странное название для местности происходило от одной древней легенды, произошедшей многие столетия назад. Какое-то чужое племя желало вторгнуться на земли шаркхомбо, но местные жители, не отличавшиеся воинственностью, всё-таки сумели предпринять необходимые для защиты меры. Когда захватчики проходили перевалом, стоявшие сверху шархомбо устроили обвал, обрушив стены ущелья и похоронив под камнями чужаков. С тех пор перевал и текущий с него ручей называются Мёртвыми в память о том сражении. Ходят слухи, что и по сей день среди камней Мёртвого ущелья можно отыскать ярко-красные обломки, впитавшие в себя кровь павших воинов.
При иных обстоятельствах Маркус вполне возможно, что потратил бы время на поиски красных камней, но сейчас он изо всех сил торопился добраться до Ло-Мантанга, к тому же снег покрывал
Под слоями одежды он вспотел, но не рисковал расстёгивать молнию куртки, усталость утяжеляла каждый его шаг, лямки рюкзака так сильно вжимались в плечи, что грозили оторвать его измученные руки.
Он плёлся вперёд, спускаясь в долину Гольца, а северный ветер чертил в темнеющем небе предостерегающие знаки, но человек видел лишь игру снежинок, предвещавших смену погоды.
Сейчас: Маршрут
После того как шасси самолёта коснулись посадочной полосы, Маркус разжал пальцы, стиснувшие поручень пассажирского сидения. Он всю жизнь провёл в путешествиях, он летал в самолётах чаще многих своих знакомых, пересекая континенты и часовые пояса, но до сих пор так и не привык к ощущению полёта. Маркус по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, когда находился в подвешенном состоянии на высоте десяти километров. Кое-кто из его попутчиков уже смело расстёгивали ремни безопасности, но с этим Маркус не торопился. Его кресло располагалось ближе к хвосту самолёта, а значит, выходить ему предстояло лишь в самом конце. Он вполне мог позволить себе пропустить всех страждущих вперёд. Скорее всего это была последняя задержка, которую он позволить себе, вряд ли в ближайшее время ему придётся рассчитывать на спокойных отдых. Звонок Джахира нёс сугубо тревожный посыл.
Глядя за тем, как люди постепенно вытягиваются в длинную очередь, он стал собирать свои немногочисленные вещи. С собою он успел прихватить книжку, однако даже не прикоснулся к ней за время трёхчасового полёта. А вот потрёпанный блокнот всё же успел пополниться некоторыми фразами. Странно, но представляя цель своей поездки, Маркус не мог отправиться в неё без блокнота. Видимо, потребность в сочинительстве и архивированию впечатлений настолько сильно вклинилась в его мозги, что стала главным лейтмотивом жизни. Интересно, напишет ли он книгу о своём повторном приключении по Умптекским горам? Подробности его первого опыта заполярного похода вышли в сборнике воспоминаний, который разошёлся на удивление быстро, Маркусу не хотелось думать, что читающую публику привлекают трагические истории, но факты указывали именно на это. Хотя его историю нельзя было в полной мере назвать «трагичной», закончилась она не так плохо, как могла, у неё получился счастливый финал, пусть даже его описание в книге разительно отличалось от действительности. Впервые в жизни Маркусу пришлось привирать, чего раньше в писательстве он себе никогда не позволял.
Из задумчивости его вывел какой-то толстяк, бочком протискивающийся в проход и ягодицами задевший локоть Маркуса. Самолёт практически опустел, толстяк уже успел добраться до единственного выхода, а Маркус тем временем поднялся со своего кресла. Блокнот, ручку и неиспользованную книгу он распихал по карманам, запахнул куртку и до самого горла застегнул молнию.
Проводница одарила его фирменной улыбкой, пожелала всего хорошего и исчезла из его жизни именно в тот момент, когда он ступил на трап. Сырой, горный, октябрьский ветер влажно прикоснулся к его лицу, напомнив о его прошлом визите в это место. Тяжёлое, низкое небо запомнилось ему именно таким. Левой рукой он придерживался за перила, а голова при этом не переставала вращаться по сторонам.
Неужели ещё восемь часов назад он сидел в своей квартире и печатал текст, а уже сейчас стоит посреди единственной взлётной полосы аэропорта имени Пембы Рита и готовится вновь отправиться на свидание с горами?
Спустя три года он вернулся в это место и привёл его сюда один-единственный звонок. Маркус считал себя осмотрительным человеком, избегающим внезапных решений (отчасти таким он стал после прошлого посещения этой местности), он привык планировать заранее, а не полагаться на случай, он был тактиком, но не импровизатором, и всё же обстоятельства заставили его отказаться от своих дел, вынудили наплевать на сроки и сорваться с насиженного места прямиком в осеннюю круговерть горных перевалов. Чем это было, как не безрассудством? Как это можно было назвать, если не безумием? И что двигало им в первую очередь: преданность собственным словам, желание не упасть в чужих глазах или страх неведомого проклятия?Автобус дожидался только его, и на лицах пассажиров читалось недовольство его неторопливостью. Могли ли эти люди знать, какой спектр эмоций он переживает в данный момент? Конечно же нет, Маркус усмехнулся своим мыслям и зашёл в автобус. Двери за них с пыхтением затворились, чтобы открыться вновь через двадцать метров возле вдоха в здание аэропорта.
Хмурые шаркхомбо наполняли аэропорт имени Пембы Риты, для них начинался ещё один трудовой день, в котором они были способны наблюдать исключительно рутину. Наверное, им было вдвойне неприятно наблюдать за прилетевшими туристами, которых, скорее всего, поджидало какое-нибудь невероятное приключение. Однако Маркус всё равно улыбнулся им и по старой памяти произнёс приветствие на местном диалекте. Оставалось надеяться, что он не перепутал слов.
Дождавшись рюкзака, он быстро переложил в него вещи из карманов и затянул лямки. Теперь оставалось разобраться с маршрутом до «Последнего километра», и здесь Маркус не отказался бы от порции удачи. В прошлый раз путь до приюта у него занял шесть дней, но на этот раз ему требовалось добраться до деревеньки Ло-Мантанг как можно скорее. У него не было времени на обзорные прогулки по перевалам и долинам Умптекских гор, ему следовало достичь приюта сегодня же.
Справиться с таким расстоянием своими силами у Маркуса не было ни единой возможности, а потому ещё в своей квартире он составил план действий. По сути, у него оставался только один путь, позволяющий при идеальных условия достичь к вечеру деревеньки Ло-Мантанг.
При выходе из аэропорта Пембы Рита он остановился и внимательно присмотрелся к небольшому асфальтированному пятачку прямо перед собой. Кто-то из туристов уже грузил свои вещи в подъехавшие фургончики, кого-то по всей видимости поджидали родственники или друзья, небольшая группа, вытянувшись строем брела вдоль дороги в направлении Бесисахара. Внимание Маркуса привлёк шаркхомбо, прислонившийся к дверце старого автомобиля. Тот со скукой провожал глазами прилетевших гостей и выглядел достаточно свободным. К нему-то и направился Маркус, левой рукой нашаривая купюры во внутреннем кармане куртки и параллельно с этим подбирая подходяще слова.
Сговорились они весьма быстро, пусть шаркхомбо немного и заартачился, и загнул сумму, Маркус успел обменять достаточно наличности, а потому практически без споров был готов идти на уступки. С водителем, представившемся Моханом, договорились о следующем: он доставит Маркуса до поселения Манакамана, но дальше помочь ничем не сможет. Подобный расклад полностью устраивал Маркуса, в Манакамане он планировал пересесть на внедорожник или в крайнем случае отправиться пешком. В любом случае большую часть расстояния он покроет на машине и вполне успеет добраться до «Последнего километра» к вечеру.
Если в прошлый раз ему в попутчики попался весьма разговорчивый шаркхомбо, с которым у них вышла на удивление познавательная беседа, то на этот раз ситуация переменилась на обратную. Мохан представлялся угрюмым типом, не склонным к ведению бесед, практически сразу он огородился от пассажира стеной глухого молчания. Он был замкнут, как порочный круг, и только вид искалеченной ладони Маркуса произвёл на него что-то вроде впечатления. В его глазах мелькнул интерес, но вопрос так и остался невысказанным. И это было хорошо, потому как Маркус не любил говорить о своей руке, но не потому, что боялся уродства и пытался его скрыть, а потому что старался избегать лжи – видят боги, он и так слишком часто вынужден был прибегать к ней последние три года.