Тот самый сантехник. Трилогия

— Да?

— Стасян!

— Боря?

— Да! Ты как там?

— Как, как… как в сказке, — ответил суровый мужик, говоря почему-то полушёпотом.

Это состояние, когда хочется сказать погромче, но рядом сложились некоторые обстоятельства, которые не дают этого сделать. Вот только, какие? Что вообще может случиться в участке на ночь глядя?

— Ты где?

— В госпитале, — легко ответил крановщик, тут же уточнил. — Военном.

— Что? Зачем?

— Сам себе удивляюсь, — усмехнулся Стасян. — Ты учти… я от наркоза отхожу. Болтливый малость. Одного генерала уже заебал, но он ответить не может — челюсть сломана. Так вышло.

— В смысле вышло? — сон сантехника как рукой сняло. Включился внутренний резерв. — Само у нас только в форточку выходит… Какой ещё наркоз? Что случилось? Нихрена не понимаю.

— Ну как что, — прикинул Стасян, воспроизводя события почасово. — Подарили чипы, значит.

— Какие ещё чипы?

— Какие… да хрен знает. Но чипы были, точно. Майор же обрадовался. Даже пожурил за траты. И так дело последних лет раскрыли, вроде. Всем отделом радоваться надо, говорил.

— Это какое дело? — прервал Боря. — Со Степанычем которое?

Напрочь вылетело из головы, что Хромов должен стать «героем дня» после задержания. Он и звонил к тому же, рассказать видно хотел. Да когда в наушниках авиационных ходишь и трубы разогреваешь для плавки, не сильно об этом думается. Надёжность нужна, сосредоточение к делу.

— Ага. Степанычу телек, кстати, сразу вернули. Под расписку, — уточнил Стасян. — Остальное в течение месяца получит. На описи осталось.

— Улики, значит. Понятно. Как там Степаныч?

— Всё с ним хорошо. Радуется, про мировую интеграцию в глобальные процессы слушает, про баян забыл. Просто так матерится. Что-то про Вангу рассказывал, но я не особо слушал.

— Да хер с этой Вангой! Ты как в госпиталь попал? — снова прервал Глобальный. — Ещё и военный.

— Да как, как? Чудом, — выдал вновь расплывчатую суть крановщик, на мысли которого влияли химические вещества. Но не со зла, а сугубо из медицинских показаний. — Подарки, значит, подарили. Потом сидели, выпивали. Все вокруг красивые, нарядные, в форме парадной. И я в пиджаке с карманами.

Голова Бори уже тоже работала плохо. Долго держать внимание не получалось.

— В смысле в пиджаке? — потёр глаза Боря. — Где взял? А… чё-то помню. Участковый подогнал?

— Да, капитан подарил. С туфлями, — тут же похвастался пациент военного госпиталя. — Точнее, они с Кишкой и Сомом скинулись на материал, а мать пошила.

— Чья мать?

— Так сотрудника.

— Сотрудника чего?

— Боря, блядь, остановись! — воскликнул чуть громче, чем следовало Стасян. И тут же рядом предложили заткнуться с веским аргументом «или пизды получишь».

— Я сейчас запутаюсь, — добавил крановщик тише. — Не сбивай.

— А, хорошо, — сбавил обороты и Боря. Но тут же уточнил. — Так Хромов теперь майор?

— Ой… это сложный вопрос, — прикинул Стасян. — Вроде бы майор, но это не точно. Понимаешь, за его звёздочки ещё не пили. А теперь вообще сложно будет. Челюсть у него выбита. Хотя… пить вроде может. Через трубочку. Но на стоматологе разорится.

— Так что случилось? — вновь подвёл к главному вопросу засыпающий за рулём сантехник.

— Так то и случилось, что всё и сразу, — снова сказал крановщик так, что побить его захотелось. За подробные описания. Да вроде не за что бить. И негоже — пострадавших трогать. А там вроде как все через одного раненные и контуженные.

Боря рыкнул. На том конце намёк поняли, и к сути вернулись, перестав лить воду как одна знаменитая писательница с большой, но пустой головой, что имела свойство рассказывать обо всё и ни о чём разом, создавая из этого целую индустрию ваты катания.

— Ты суть! Суть давай!

— Всё вроде бы хорошо было, — продолжил крановщик, зевнул. — Потом я начал фокусы спортивные показывать. Ну как фокусы. Мне кусок металла дают, я гну. Сгибаю, то бишь.

Боря зарычал громче, так как не собирался слушать этот рассказ до утра. Спать, конечно, можно и во внедорожнике. Откинул сиденье — и уже почти кровать. Или на заднее лег, руку под голову подложил — тоже подушка.

— Стою, значит, гантели гну. Никого не трогаю. А в майоре вдруг коньяк заговорил. Подскочил, подбежал, вспылил.

— И что? Ударил?

— Да если бы, — протянул Стасян. — Так оно может быть вернее вышло. А не так, как случилось.

— Стасян! Короче!

— Так я и говорю как можно короче. Дай, говорит, гантель проверить. Чего ты нам тут детский сад устроил, говорит. Обидно так кричит, волнуется, слюнкой изо рта брызжет. Ну да я не брезгливый. Просто за пиджак жалко. Мать Кишинидзе всё-таки старалась.

И тут Боря понял, что мысли — это просто буквы, что складываются в слова. А слов должно быть много. Чтобы было что читать, слушать, а иногда и снимать по этому «сюжету» фильмы, чтобы было что ещё и смотреть.

— А ты чего?!

— А чего я? — немного заплутал в дебрях размышлений крановщик. — Ой, маме забыл позвонить.

И тут Боря так же понял, что если судьба пишущего — обрекать читающего на убийство времени, ничем его не наполняя взамен, а лишь развлекая, то подобных писателей следовало бы цензурировать, а не продвигать на переполненный чепухой рынок книг, которых всё равно читать некогда до выхода на пенсию.

— Так и чего ты?! — почти не выдерживал Боря этого диалога, что перерастал в допрос с размягчением мозга.

«Но, если общение с человеком после наркоза ещё можно понять. То как можно понять отсебятину так называемых писателей, что просто плодят пустоту, порождая биомассу потребителей?», — не выдержал и включился внутренний диалог на ночь глядя. И, словно прикурив от трубки, добавил философски: «Всё это — баланс спроса и предложения, Боря. Проблема в том, что многим удобно быть пустыми. Иначе придётся работать. Работа это всегда — состояние особого мышления. Не включая головы, настоящей работы не выйдет. Потому что работа — всегда процесс творческий. Иначе — переделывай».

Боря спорить не стал. Но безумно хотел выспаться, чтобы назавтра разгрести все дела и как следует поработать. И поэтому снова воскликнул:

— Стасян!!!

— А, так я и говорю, что протянул гантель на вытянутой руке. Держи, говорю, — ответил крановщик, словно от чего-то отвлекаясь. Рядом вроде бы даже послышалось «да завали, бля!», но у крановщика руки длинные, а костыли на раз-два ломает.

— Он её пытался двумя пальцами взять, — продолжил Стасян почти совсем тихо. — Типа надувная, думал. И не удержал, конечно. На ногу себе уронил. Обиделся чего-то потом. Как давай кричать и охать. Уволю, говорит.